Возвращение в Михайловское
Шрифт:
...Нет, Гортензия была настоящая королева! (Как, впрочем, Жозефина!) У Гортензии, единственной, пожалуй, были ноги, как те... Чьи? Те! Которые даже нельзя назвать. Те самые. Неужто и они исчезли без следа? У прусской королевыЛуизы - первой красавицы Европы - не было таких ног.
...Впрочем, Адам как-то сказал ей:
– Учтите! Не все дамы, на которых простирается внимание вашего супруга, - в самом деле любовницы его. Он довольствуется игрой. Ласки, не боле.
Чарторижский знал его лучше. Они ж были друзьями! Она помнит, как вошла в кабинет к мужу - и на его столе сидела его родная сестра, Екатерина, почти нагая. В легкой ночной рубашечке, задранной
– Что это?
– спросила тогда Элиза в полной растерянности... (Хотя... какое имела право спрашивать? Неверная жена!)
– Ничего, - ответил он - не то смущенно, не то беспечно.
– У Бизям Бизямовны дурное настроение! Правда, Бизямовна? Я хотел поцеловать носик. Она сопротивляется!
– А целовал не нос, а ноги.
Эта русская манера сохранять детские прозвища, когда ребенок давно вырос! Некогда маленькая девочка назвала себя так, и все смеялись. Бизям Бизямовна! Какой это был год? Она точно помнит, что перед Аустерлицем. Может, пред самым его отъездом в армию?..
...Королева Луиза - первая красавица Европы... к которой не остался равнодушен и сам Бонапарт. (Жозефина после, в Париже допрашивала Александра, не было ль у ее мужа в Тильзите романа с Луизой?) Нет! Луиза была добродетельна и чиста. Но Александра она домогалась.
Луиза говорила про мужа:
– Не сказать, что он ничего не может! Может! Но - как чиновник, понимаете? Представляете меня... женой чиновника? Еще немецкого? Я только должна рожать ему детей! Наследников. А что наследовать им? Слабое королевство - полуразоренное? Бывшую армию Фридриха - что терпит одни поражения?
Но когда она спросила:
– Я увижу государя сегодня ночью?..
Александр ответил твердо:
– Нет. Нет!
– Но почему, почему?..
– Здесь граница, - сказал он, улыбаясь с нежностью, чтоб смягчить удар.
– Предел отношений - государей и царств!
– и на ночь запер дверь на ключ, проверил - убедился, что запер. Он дважды выдержал этот искус. В Петербурге и в Потсдаме. И был горд собой...
...Когда они спустились в склеп ночью, все трое - и руки их троих скрестились в торжественной клятве над гробом Фридриха Великого: почти масонский ритуал, священный союз, конечно, против Бонапарта, - Александр боялся, что рассмеется.
Прусская армия его разочаровала. На смотру он откровенно скучал и хотел, чтобы все скорей кончилось. Пруссаки были не лучше баварцев честное слово, а те уж вовсе не солдаты! И за что его отец так любил пруссаков? (Бедный отец!) Александр презирал Фридриха Вильгельма за то, что тот мог отпустить Луизу - одну, без себя - на переговоры с Бонапартом, в его шатер... В надежде, что ее красота поможет добиться уступок Пруссии. Он сам был неважный муж, и Элиза - неверная жена... но он бы ее - не отпустил! Даже если б самому грозила потеря трона!
– А Фотий, по-моему, просто - православный Савонарола, тебе не кажется?
– Почему - Савонарола? Не знаю. Может быть...
– Он пожал плечами и взял карты в талоне. Там уже почти ничего не осталось.
– Ну, может, нашему миру, как раз сейчас и не хватает Савонаролы?
...Валет червей, десятка червей и дама... Может, квинта? Козырная? Квинта - это сразу 250 поэнов! Мелочь он побрасывал. Азарт политика сиречь игрока - слегка раздул ноздри его скульптурно вылепленного носа.
...И вовсе Жозефина была не так стара! Если б не была она такой потерянной, такой усталой, при этом все равно оставалась царственной, и к ней никак не подходило словечко "экс" - "экс-императрица" (Александр вдруг приставил мысленно это "экс" к себе - "экс-император", ему не понравилось) - он бы с удовольствием добился близости с ней... с не меньшим удовольствием, чем с молодой Гортензией. Он хотел бы с ее помощью постичь Бонапарта. То был единственный человек его времени, который сумел оставить мировое поле брани - совсем не таким, на какое вступил! Он знал, что одолел Бонапарта силой - но не победил!..
– По-моему, она просто истеричка! Кликуша!
– Кто?
– Ну, эта Орлова! Верно, от некрасивости!.. Она что - любовница этого монаха?
– Фотия? Не думаю. Духовная дочь! Бывает ведь и просто связь по духу! Духовные дети...
– сказано не без ехидства.
Элиза взглянула на него с испугом. Неужто он на исповеди способен выдать ее Фотию - не только свои грехи, но и ее?.. И этот неопрятный монах с темным горящим глазом все знает?.. Сама она была религиозной, и чем дальше - больше, но не терпела духовников.
– О-о!
– сказал он обрадованно. Сейчас объявит квинту - или что-нибудь подобное. Он выигрывал - как всегда в жизни.
– В свете только и разговоров, как вы возлежите с ним на камнях в его монастыре перед распятием. И как ты целуешь ему руку при встрече!
– Ах, милая! Я перецеловал в своей жизни столько куда более грязных рук!
...Он снова вспомнил маленького человека, с брюшком, с плебейской манерой держать руки скрещенными на груди и глядеть исподлобья, с ужасающим корсикан-ским французским - так раздражал русских генералов, для кого французский был родным. Император из лейтенантов! Он, Александр, подписавший вместе с семью государями анафему ему, бежавшему с Эльбы: "Наполеон поставил себя вне гражданских и социальных законов", - за это именно, более всего и уважал его. Это стоило, пожалуй, всех его побед. Как? Несчастному изгнаннику, побежденному... высадиться на пустынном берегу, всего с несколькими сторонниками - и... чтобы вся Франция, смертельно уставшая от тебя, от твоих войн, потерявшая в них три поколения своей юности, вышла тебе навстречу?.. Он боялся задать себе вопрос - что было бы, если б...
– Аракчеев!
– сказала вдруг Элиза про себя почти уверенно.
– Аракчеев!
– Она боялась раньше назвать это имя.
– Вот кто приказал убить Охотникова! Аракчеев!
– Она ненавидела его всегда. Несчастный! Его никогда не любили женщины. Недаром он путался с этой крепостной!
– Как ее звали? Настасья Минкина! Настасья!.. А если не он? Кто скажет точно?.. Все равно!
– Она ненавидела этого человека - и не могла понять, почему Александр так упорно приближал его?..
– Я думаю только о престиже государя, - сказала Элиза строго.
– Какая-то мрачная мистерия!..
– Ну, считай, что мы жили с тобой в эпоху мистерий! (И улыбнулся по-детски.)
Лишь сестра Екатерина понимала его. Катиш... Бизям Бизямовна... Они были из одного куска мрамора!
...Инцест! Единственная из женщин... Может, Господь - там, наверху устроит им свидание? И сделает так, что там они не будут братом и сестрой?.. Инцест. Какое страшное слово - царапает ухо. Правда, говорят, у Байрона - кумира нынешних либералистов - было тоже нечто в этом роде...
Он помолчал и сказал спокойно: