Возвращение в Михайловское
Шрифт:
И тут является Она - которая и далее еще, наверное, будет мелькать на этих страницах. Мастерица любви. Афродита Михайловская, рожденная из ржавой пены, усыпанной прошлогодними листьями у берега озера Маленец.
В общем, через несколько дней, вечером, когда Арина старательно намывала его в "байне" (как она говорила, ибо была из Суйды, все суйдинские говорят: "байна"), а он сам беззастенчиво подставлял ей то один бок, то другой - красные веточки сосудов горели на толстых, почти женских бедрах, и, отхлестанный веником не слишком, в меру - сильно он не любил (Арина
– Алену приведи!
– Ишь! Алену!
– удивилась Арина, помолчав для порядку.
– А что барыня скажут?..
– и чуть сильней шлепнула его веником.
– Ничего не скажет!
– не без страха в душе ответил Сергей Львович.
– А не стар? Для Алены-то?
– спросила Арина после паузы - и, кажется, мельком оглядела его. (В бане она говорила всем "ты". Хучь барин, хучь кто... всеодно - голый!)
– Молчи, дура!
– сказал Сергей Львович беззлобно, но в поучение.
– И то правда!
– согласилась Арина.
– Хозяина потри!..
– и подала ему мочалку.
– Так приведешь?..
– спросил он, намыливая...
– Поворотись!
– И, забрав мочалку, стала намыливать ему спину и зад. Завтра!
– решила она наконец.
– Завтра...
– Почему - не сегодня?..
– Торопишься больно! Прыткий. Завтра - значит, завтра! Поздно уже... (пояснила с неохотой).
– Он поражался всегда этому властному тону дворовых. И как они умели брать верх над барами. А уж Арина - та совсем... Да, куда без нее?
У Алены, той самой, о которой речь, на курносом, в меру крупном носу всегда, и в зимнюю пору даже, средь мелких детских веснушек светились капельки пота (жарко ей было, что ли? или жар шел от нее?). Когда она купалась в Сороти или в Маленце - все деревенские мальцы, любого возрасту, кто не был занят на сенокосе или скотом, сбегались в кусты округ и, толкая друг дружку, разглядывали ее во все глаза. Купалась она, конечно, голой, а когда выходила и замечала мальчишек, лениво прогоняла: "Кыш!" - без интересу вовсе - ушли соглядатаи? не ушли? Была в ней гордость собой, а может, особая лень подлинной красоты, которая знает, что неча стесняться. Она склоняла крупную голову на грудь, выжимая волосы, и темная каштановая струя падала на одну грудь, словно затем, чтоб другая ярче заблистала на солнце.
Лев, Левушка, перепробовавший чуть не всех дворовых девок - лет с пятнадцати, как-то сказал про нее отцу:
– Молочная река там - в кисельных берегах, не иначе!
И отец возрадовался про себя - образному строю мысли младшего. (И этот пошел в него.) И, может, с той поры - размечтался!
Суровая во нравах деревня и та не слишком осуждала Алену - хотя судачила без конца. Бабы от невозможности сравняться с ней, а мужики - да у кого голос подымется? Впрочем... Что это - судаченье? Как лузганье семечек: знай, лузга слетает с губ.
Даже Арина - ведавшая всеми девками по должности и весьма строгая к ним - старалась не слишком загружать Алену черной работой. Раз уж дан девке такой талант!
В общем, к вечеру следующего дня там же в бане Арина парила теперь ее. То есть девка, конечно, натиралась сама, а Арина только веником лупила да наблюдала пристрастно.
– Полегше бы вы, Арина Родионовна!
– иногда взмаливалась девка.
Она стояла перед ней, как статуя, такие видела Арина в Москве, когда водила своих недорослей гулять в сад... И удивлялась, как это делают каменных людей - и так похоже!..
– Потерпишь!.. К барину как-никак!
– Ой, что вы! А к какому? (Если честно, думала про Александра. Этот приехал недавно - и был еще незнаком с ней. Его темная с рыжинкой волосня на щеках и настойчивый темный взгляд завлекли ее.)
– К старшему!
– Ого! А что барыня скажут?..
– Молчи, дура!
– Уж и не скажи ничего!
– засмеялась Алена игриво. Старший барин - так старший, ей-то что?.. И вяло изогнулась боком. Красивая, стерва!
Всякий раз, намывая так Алену - или какую другую из девок, потребных господам, - Арина пыталась вспомнить себя такою. И не могла. Не было в ней чего-то, наверно... Не было. И байна была та же - деревянный сруб, и темные камни те же - горячие... и скамьи склизкие. И только она сама была другой. Чего-то Бог не дал. Как-то барин Александр-душа спросил ее: "По страсти ли ты вышла замуж?" Она и ответь: "А как же? По страсти, родимый... по страсти! Прикащик и староста обещались до полусмерти прибить!.."
И он почему-то долго смеялся. Чего смешного?..
Она видела себя девчонкой, потом замужней бабой - недолгое замужество, муж помер в горячке... стояла босая посреди избы и в зеркале, которое отец ее притащил с развалин какой-то сгоревшей усадьбы - обломок зеркала, поеденный сыростью и тленом... видела себя теперь в том зеркале: худая!... ни девка, ни баба... лица не различишь, мосластые ноги и грудь - словно скошенная к животу... Отошла в сторону и что-то там пригубила из шкалика, который с некоторых пор всегда держала в бане, в уголке, на случай.
– Промеж мой! промеж!
– сказала Алене почти злобно.
– Ой! и чего это все - промеж да промеж! Что там, свиньи ходили, что ли?..
– причитала Алена, но намывалась исправно.
– Нашлась, тоже мне!
– проворчала Арина почти про себя. Но девка услышала.
– Чегой-то вы ругаетесь, Арина Родионовна, - запела протяжно...
Арине стало жарче - от выпитого. Два розовых шара покачивались перед ней - обтянутые, как на барабане, почти детской кожей, без морщинки, без пупырышка даже.
Откуда ты взяла это все? Бог дал! Бог щедрый - если хочет!
– И уж без всякой злобы - даже ласково - шлепнула девку по мокрому заду.
– Ладно, кончай тереть - все богатство сотрешь!..
Богатство сие и предстало вечером Сергею Львовичу - в той же бане, где-то часа два спустя, когда пар уже сошел: дверь Арина после подержала открытой - чтоб не душно.
Алену он и не сразу заметил - сидела в углу, сложив руки на коленях.
– Ой, здравствуйте, барин!
– сказала смиренно, точно не ожидала увидеть его здесь - случайно забрел.