Возвращение в Михайловское
Шрифт:
Пишите и ко мне - ежли Вам не скучно!
С сердечным уважением - Ваш И.Липранди[2].
[1] Л и п р а н д и И в а н П е т р о в и ч - приятель Пушкина по Кишиневу, потом Одессе (где служил чиновником особых поручений при Воронцове). В ту пору - пылкий либералист.
[2] Письмо не сохранилось. "Обширная переписка Пушкина с Липранди до нас не дошла". (Л.А. Черейский. Пушкин и его окружение. Л., "Наука". 1976.
– По-моему, Александр, вы вчера получили письмо!
– сказал Сергей Львович за завтраком. (Нужно бы сперва отереть
– Да, - сказал Александр, не ожидая подвоха.
– Из Одессы, от приятеля!..
– Тон был беспечный. На самом деле он все время думал о письме. Ее все время видят с ее кузеном... Печать нежной меланхолии...
– Я бы желал ознакомиться с ним, - сказал отец почти торжественно.
– То есть как?
– спросил Александр растерянно.
– Как отец и наставник!
– отозвался Сергей Львович. Александр поежился.
– Ничего не понимаю!
– Он вырос в Лицее, где никто не стал бы читать чужие письма. Да и дома ничего подобного не водилось. Его письма - это были его письма!
– Я хотел бы знать, какие дела творятся... или задумываются... под кровлей моего дома!
– продолжил отец еще торжественней. (Тверже, тверже!.. Надо сломить. Это упрямство, эту таинственность... да и вообще - пора явить всем, кто в доме хозяин!)
– Papa! Да это ж частное письмо!
– вступилась наивная Оленька.
– Мадемуазель Пушкина!
– обратил свой взор отец.- Вы хорошо сделаете, ежли постигнете науку помолчать вовремя. Думаю, ваш будущий супруг будет признателен мне за этот совет!..
– Ничего не понимаю, - повторил Александр. (...И этот Вигель. Что он хотел этим сказать? "Смешанные браки"!)
– ...Мы все живем жизнью частной... но потом, потом... она почему-то оказывается общественной!
– продолжал напирать отец.
– Берегитесь!
– вмешался Лев.
– Когда я уеду в Петербург - я засыплю вас письмами! Я собираюсь начать свой епистолярий!..
– Да, - сказала Ольга.
– А Зизи Вульф мечтает завести с кем-нибудь переписку. Бедная! Она завидует старшим сестрам, которые получают письма поклонников.
Брат с сестрой, как могли, выручали его.
– Конечно! Вы не понимаете, милостивый государь! Вы не понимаете! А я-с? Я должен? У меня на руках семья, дети... путь коих только еще начался... и что-с? Вы вляпываетесь в какие-то политические дела, не думая о том, что...
– Я не вляпывался! И ни в какие дела!
– вставил Александр, мрачнея все боле.
– У меня сейчас начнется мигрень, ей-богу!
– сказала Надежда Осиповна, впрочем, не слишком уверенно. Ее смущал твердый тон мужа.
– Не начнется!
– возвестил Сергей Львович.
– Не начнется! Все-с! Больше в этом доме не будет никаких мигреней!
– Как так - не будет?
– спросила Надежда Осиповна уже негромко и смущенно. Вчера еще он плакал в ее объятиях. До чего переменчивый человек!
– Что теперь - все письма будем читать? Вслух? За столом?
– спросил Лев шутовским тоном.
– Я как раз на днях получил письмо от приятеля. Уморительно смешно! Из Гродненского полка, что стоит на Новгородчине... ну, вы знаете! Сказать, кто у них заправляет полком? Дама! Полковничиха. Офицеры смеются меж собой: "Полк в беде! Наш полковник сидит на биде!"
– Фи, как неприлично!
– возмутилась мать.
– Молчать!
– крикнул отец.
– Ах, да!.. Тут дамы. Простите! Но я ж - про Гродненский гусарский...
– Нет никакого Гродненского гусарского!
– вспылил отец.
– Ничего нет!..
– Как так нет?
– попытался вставить Лев, но все напрасно.
– В православной стране составляется - что бы вы думали?
– заговор афеистов! И кто играет в нем, так сказать, чуть не главную роль? Извольте видеть. Мой сын. Пушкин, Александр Сергеевич! Без него не обошлось!
Сергей Львович пережимал. Он возвышался над наглым сыном. Он брал реванш, торжествовал, упивался своим торжеством.
– Я не составлял никакого заговора. Паче - афеистов!
– сказал сын все же в растерянности.
– ... И это в то время, когда государь вынужден воспретить даже масонские ложи, к коим когда-то и сам питал симпатии.
– При чем тут ложи? Вы, между прочим, напомню - тоже, по-моему, были масоном!
– Был! И что ж?.. Многие были. И возмущались даже - считали этот запрет чем-то кощунственным. Насилием над личностью. Но после убедились, что в том была государственная необходимость.
– Что?
– переспросил Александр.
– Государственная необходимость!
– повторил отец.
– Вам, конечно, это не понятно!
– Жаль, я не успел побывать масоном!
– сказал Лев - он все еще надеялся утишить скандал.
– Если мое мнение значит что-нибудь, - молвила Надежда Осиповна.
– я просила бы прекратить все это! Всех!...
– чуть смягчила она.
– Прекратить!
– Я боюсь не за себя! Ты подумал, что станется - со мной, с матерью, если тебя сошлют в рудники? (О себе-то Сергей Львович думал как раз в первую очередь... что, если и ему придется ехать в Сибирь? С семьей? Какой обоз надо везти! А сборы! А решения - что брать, что оставлять? В какой-нибудь Березов...) Нет!
– Сергей Львович повернулся к старшему.
– Ты объясни мне! Почему повсюду, где опасно или как-то нечисто, или... где можно вляпаться... ты оказываешься тут как тут? Почему? Сперва порочные стихи... потом...
– Я не писал, учтите, никаких порочных стихов!
– Еще бы! Тебя отправляют на юг... на юг - заметь!
– что вовсе не так плохо, за тебя хлопочут почтенные люди, мысля, что ты образумишься... что слабые надежды, которые ты возбудил в обществе своими юношескими опытами...
Александр улыбнулся.
– Считайте, что не было! И никаких надежд! Все надежды на меня были напрасны!
Он резко отодвинул стул.
– Вы нынче раздражены, papa! Объяснимся после!..
И вышел...