Возвращение в Сокольники
Шрифт:
– Нет, скорее интересовался.
– Чем?
– Ну… правда ли, что ты занимаешься реанимацией этого дела?
– Значит, он меня как бы забыл?
– Выходит, так.
– И он был против того, чтоб о его покойном коллеге узнали что-нибудь новое?
– Нет, но он интересовался.
– И что ответили?
– Пришлось сказать, что занимаешься. Не могли же ему сказать, что работник Генеральной прокуратуры, «важняк», своевольничает.
– Прекрасно, значит, теперь и в «Московском наблюдателе» тоже знают, что я занимаюсь этим делом. Теперь ты уж точно не можешь
– Потому что ты сказал им что-то не то и вроде даже нахамил. Нет?
– Это они так тебе сказали?
– Нет, но намек был.
– И только поэтому?
– Не знаю. Во всяком случае, Турецкий, передо мной еще один пример твоего крайнего безрассудства, вот что я тебе скажу. И кстати, что это за папка, которой ты грозился?
– Да-а?… И про папку рассказали?
– Конечно. Зачем ты тряс там ею?
– Ну трясти я ею еще не тряс. Во-первых, потому, что я ее не взял с собой. А во-вторых, потому, что у меня ее нет вообще. Но об этом знают теперь только двое: ты и я.
– Господи! – воскликнул Меркулов. – Скажи, за что такой кошмар на мою седую голову?!
– Я так понимаю, что вопрос чисто риторический?
– Ой, лучше уйди с глаз моих!… Со стажером беседовал?
– С каким? Ах с этим?… Завтра с утра велел явиться.
– А он и не уходил.
– То есть как?
– А вот так. Я вышел за чем-то в приемную, смотрю, молодой человек. Спросил, кто таков и по какому делу? Он ответил, что ты его послал выяснить время утреннего прихода на службу. Ну, пришлось объяснить юноше, что у нас ни время прихода, ни время ухода, по сути, не нормированы. Все зависит от важности дела. Позже снова выглянул – сидит. Он говорит: жду, может, дело подвернется. Чудик! Не видел его?
Турецкий отрицательно качнул головой.
– Ну, значит, ушел. Завтра жди.
– А ты меня чего звал? – спросил Турецкий.
– Я? – удивился Меркулов. – А-а, вспомнил! Сигаретку попросить…
«Турецкий, что с тобой происходит? – спросил себя Александр Борисович, выходя из кабинета начальства. – Ты в своем уме? Или уже немножко „ку-ку“?»
Глава четвертая
ДОХЛОГО ОСЛА УШИ…
На сей раз практикант медленно и задумчиво прохаживался мимо двери кабинета Александра Борисовича.
– Чего тебе неймется? – спросил Турецкий, подходя. – Я разве нечетко сказал, чтоб прибыл завтра?
– Я подумал, что вдруг будет что-то важное, а меня нет. И решил…
– А-а, так ты уже способен принимать самостоятельные решения? Это меняет дело, как говорил наш бывший вождь и учитель.
– Это кто?
– Свою историю, юноша, надо знать, – наставительно заметил Турецкий и, открыв дверь кабинета, сделал известный кинематографический жест раскрытой ладонью: – Заходи… Ну садись рассказывай, кто ты, откуда, с чем тебя едят и чем ты вообще предпочитаешь заниматься? В свободное от раздумий время. И учти, чтобы проходить у меня практику, ты обязан сделать так, чтоб твой моральный облик был для меня абсолютно ясен. И привлекателен. Поскольку своим собственным я похвастать,
– Маленькая дочка? – сочувствующе спросил практикант.
– Ну почему? Десять лет!
– Болеет?
– Да с какой стати? С чего ты взял? – изумился Турецкий.
– Так вы ж сами только что сказали: взяла на руки…
– Ах, ты вот о чем?… Некоторые вещи, господин практикант, не следует воспринимать буквально. Это я, так сказать, фигурально выразился. Просто жена с дочерью покинули папашку, посчитав его неудачником. В этом смысле и спрашиваю тебя: ну какой тебе практический интерес проходить практику у откровенного неудачника, а? Может, сменишь руководителя? Сходи к Меркулову, пока не поздно. Ты ему, я слышал, приглянулся. Вот и пусть он тебя пристроит к кому-нибудь, кто поблагополучней, точно! Я назову с пяток фамилий наших…
– Не надо, Александр Борисович. Я специально в Генеральную прокуратуру напросился. И чтоб именно к вам.
– Эва! Тебя ведь Максимом, кажется, зовут, да? Слушай, так остроумно мне еще никто в жизни не льстил, честно говорю.
– Это совсем не лесть. А у нас, если тоже по-честному, все как раз отказывались идти сюда на практику. В основном просились в банки и юридические консультации. Так что приход к вам – это моя личная инициатива.
– Ну спасибо, благодетель… А чего ж так?
– Да ведь быть сегодня следователем – не престижно. Денег – кот наплакал. Опасностей – выше крыши. Да и начальство приходится слушаться. А оно…
– Ну чего, договаривай!
– А оно, – упрямо повторил практикант, – не всегда…
– Вот именно, не всегда соответствует твоим идеалам, Максим. Я не преувеличиваю?
– Скорей, наоборот.
– Ладно, примем к сведению. Тогда, может, и сработаемся. Чем черт не шутит, а? Особенно когда Бог спит. А ко мне все-таки почему?
– Не понял.
– Ну в нашу контору – понятно. А ко мне зачем?
– А-а… У нас на лекциях по уголовному праву часто вас цитируют. Ваши расследования, я хотел сказать.
– И что?
– Нравится, – застенчиво улыбнулся Максим.
– Скажи пожалуйста… – многозначительно покачал головой Турецкий. – Ну а как бы ты, к примеру, посмотрел на такой факт. Предположительно. Вот я – весь такой-разэдакий – вдруг взял и ушел из Генеральной? Надоело, понимаешь. И начальство, как ты говоришь, не всегда соответствует. И денег вечно не хватает. Вот возьму и уйду в коммерческие структуры, а? Как тогда?
– Bы имеете право так поступать. Вы уже успели сделать немало.
– Считаешь?
– А почему нет? Даже металл вон устает. Термин есть специальный – усталость металла.
– А ты как же?
– Я все равно буду следователем. Пусть непрестижно, зато это правильно.
– А вечерами ты чего делаешь? Ну когда не раздумываешь над мировыми проблемами?
Максим вдруг покраснел, будто робкая девица, засмущался, и Турецкий, заметив неловкость, тут же постарался убрать прочь всяческие недомолвки.