Возвращение в Сокольники
Шрифт:
– Между нами, раз уж так случилось, не должно оставаться неясностей, тем более непонимания. Откровенность, как говорится, за откровенность.
– У меня девушка… учится в хореографическом училище. В общаге живет. У нее и подружки есть. Очень, вам скажу, даже ничего!
– Да ну?… – Турецкому стало почему-то скучно. Всюду одно и то же. – Ну я, извини, по девушкам не ходок. Мы больше по бабенкам. Возраст не тот, Максим.
– Какой это у вас возраст?! – воскликнул он с неподдельным жаром. – Да в вашем возрасте!… Постойте,
– А что ты забыл в плаще в вестибюле?
– Я сейчас! – И Максим, как наскипидаренный, вылетел из кабинета пулей.
Через минуту, открыв без стука дверь, в кабинет зашел Меркулов. Был он в плаще и кепочке. Под мышкой держал свой старинный кожаный портфель, с которым, помнится, ходил, еще будучи следователем Московской городской прокуратуры. А Турецкий, вот как теперь Максим, был тогда у него практикантом.
Костя в кабинет-то вошел, но тут же выглянул в коридор и с сомнением посмотрел на Турецкого.
– Слушай, это ты его так выпулил? Пролетел, как говорится, ни здравствуй, ни до свиданья. За что?
– Я ни при чем. Это он сам. Побежал за чем-то… Какие дела? Ты домой?
– Да, устал сегодня что-то. Виски ломит. Видно, погода влияет.
– На нас теперь все влияет, – подтвердил Турецкий. – Это потому, что ты втихаря покуриваешь. Надо так: или – или. И все. Вот как я. Курю и – никаких гвоздей. Хотя надоело.
– А ты, смотрю, решил-таки с практикантом заняться?
– Поговорили… Надо же знать, кто рядом. Костя, а чего это к нам действительно совсем не рвутся практиканты?
– Кто тебе сказал? – удивился Меркулов. – Да я сам только что пятерых распределил по управлениям. Генеральный лично поручил.
– Нет, может, в международный или еще куда и идут, а я про нас, следователей.
Меркулов поскучнел:
– Я и сам задумывался. Наверное, уровень доверия уже не тот.
– Ну да, «заказухи» нам уже не по плечу, а по… извини…
– Только без этих… твоих, пожалуйста, – поморщился Костя. – Да, конечно, и немощь в раскрытии заказных убийств – причина. И «звонковые» ситуации. Да и собственная робость, в конце концов. Никуда от правды не денешься…
Костя уже смотрел, куда пристроить свой портфель, видимо желая присесть, но тут в кабинет вихрем ворвался Максим и, не заметив Меркулова, который стоял сбоку, выпалил на одном дыхании:
– Есть, Александр Борисыч! Здесь они! Полный порядок! Дохлый осел в кармане!… Ой… – Он увидел глаза Турецкого, обернулся и обомлел. – Извините…
– А чего извиняться? – с иронией заметил Меркулов. – Лучше просто и не бывает. Вы ведь практикант у Александра Борисовича, я не ошибаюсь?
– Никак нет… – почему-то даже вытянулся Максим. – Так точно.
– Так да или нет? – настойчиво допытывался Меркулов, вгоняя практиканта в полный уже «абзац».
– Практик…
– Это
– Никак…
И тут Меркулов совершил невероятное. Он поставил свой портфель прямо на бумаги, что лежали на столе у Турецкого, крепко пожал руку Петлицыну и торжественно произнес:
– Ты далеко пойдешь, Максим Петлицын. Помяни мое слово! – И уже Турецкому добавил: – А для тебя, Александр Борисович, задание я оставил у себя в приемной, у секретарши, ее Светой зовут. Это то, о чем мы говорили по поводу архива. Я думал, что ты уже ушел, потому не захватил.
Меркулов забрал свой портфель, кивнул Турецкому и вышел, аккуратно прикрыв за собой дверь.
Сказать, что Максим был убит, значит просто ничего не сказать. Подняв на Турецкого умоляющий взгляд и растерянно вытирая мокрое от пота лицо ладонью, он спросил:
– Я опять не то сделал? Ой как плохо! Надо же, чтоб сразу так не повезло…
– Ну почему? – изобразил удивление Турецкий, хотя его распирало от хохота. – Я думаю, как раз обратное. Ты ведь слышал, что он сказал?
– Далеко пойду?… – робко выдавил Максим.
– Вот именно. И постарайся запомнить этот день. Он для тебя может стать решающим в твоей дальнейшей жизни. Константин Дмитриевич у нас оракул. Ты наверняка знаешь, что такое оракул?
– Ну… пророк?
– Вот именно. Как он скажет, так обычно и бывает. Считай его своим крестным папой, Максим. Редко кому так везет в жизни. А что это ты ляпнул про дохлого осла?…
В одном из тихих переулков московского центра, на углу старинного особняка девятнадцатого века, висела переливающаяся яркими огнями вывеска:
ДОХЛЫЙ ОСЕЛ
Веселая музычка.
Клевые танцы для самых продвинутых.
А возле входа, прямо на тротуаре, лежал бронзовый труп осла. Весь вход был заклеен яркими плакатами, которые Турецкий, остановившись от изумления, прочитал вслух:
ТОЛЬКО СЕГОДНЯ –
ВЕЛИКАЯ ОСЛОМАНИЯ ВЕКА!
ДОХЛЫЙ ЖИЛ, ДОХЛЫЙ ЖИВ,
ДОХЛЫЙ БУДЕТ ЖИТЬ!
ОСЕЛ ОСЛУ ТОВАРИЩ НАВЕК!
УМРИ, ОСЕЛ, ТЫ ПАЛ ГЕРОЕМ!
КТО ОСЛИКА ИА ЗАБУДЕТ,
ТОТ НИКОГДА НЕ СТАНЕТ ДЭЗИ.
ОТДОХНИ НА ДОХЛОМ МЕСТЕ!
ДОХЛЫЙ ОСЛИК РОБКО ПРЯЧЕТ
ТЕЛО ЖИРНОЕ В УТЕСАХ.
Еще в Генеральной, на выходе, Турецкий заставил практиканта подробно объяснить ему, старику, что это за прикольный молодежный «Дохлый осел», как было указано в двух пропусках, которые притащил Максим.
– Ты мне по-русски можешь объяснить? – почти заорал Турецкий, когда тот снова стал говорить о каких-то флайерсах.