Возвращение в Сокольники
Шрифт:
Но поражала быстрота реакции. Стоило заикнуться, как тут жe убрали опасное звено в цепочке. Показали тебе наглядно, что не прав ты, Турецкий, пугая их своей возможностью размотать цепь. Они ни угроз, ни шуток вообще не воспринимают. Из этого и следует исходить…
После разговора с Иван Иванычем Александр Борисович немедленно перезвонил Маре. На сей раз та оказалась дома. И краткая беседа у них получилась чрезвычайно странной.
Он спросил, не случилось ли с нею чего-нибудь? Почему телефон не отвечал практически целый день? Она молчала, словно придумывала ответ, а затем, как бы решившись,
Так, понял он, и ее взяли в оборот. Наступление по всем фронтам? Почему только в воскресенье? Да потому, что оно следует за субботой, когда должен решиться главный вопрос его жизни. Вероятно, теперь и она об этом знает. Иначе по какой бы причине тот козел стал интересоваться, почему он не звонит Марии Дмитриевне? Обложили, мерзавцы! Но ты и сам хорош, Турецкий! Вот и еще погиб человек – по твоей вине, не надо искать себе оправданий. А сколько их было – таких вот – в твоей жизни, ты не задавался слишком «простеньким» вопросом?…
В прокуратуру он попал совсем молодым человеком, после университетского юрфака. Без всякого негативного жизненного опыта – в самую гущу далеко не сладкой жизни. Друзья-наставники появились неплохие, может быть, это и спасло, и научило, и быстро прибавило опыта. Того самого, который заставил глядеть на жизнь трезвыми глазами, окончательно убрав при этом остатки романтических настроений и возвышенных чувств. Ну как же, следователь! Человеческие судьбы в твоих руках! Правда и справедливость! Торжество идеи и так далее.
Все оказалось гораздо сложнее, но и, как ни странно, временами много проще.
Он увидел, что далеко не все люди хотят жить и живут, естественно, так, как жил он. И некоторые его знакомые.
Сколько раз он наблюдал алкоголиков, которых принудительно лечили бесчисленное количество раз, но так ничего и не добились, поскольку для них пить – было равнозначно слову «дышать».
А сколько было наркоманов, особенно в последние полтора десятка лет, которые откровенно жили в собственном мире, не подчиненном ни одному из нормальных законов обычной жизни! И здоровые люди, по сравнению с некоторыми из этих «медленных самоубийц», представлялись иной раз до тошноты противными, зацикленными и несчастными. Вот ведь какие парадоксы…
И тогда какая разница, сколько лет прожил ты на земле? Сколько истратил из отмеренного Богом времени? Семьдесят пять или, к примеру, сорок пять, как ты сам, Александр Борисович? Если кто-то семь с половиной своих десятков лет беспрестанно вкалывал на тупой и бездушной работе, то даже простой арифметический подсчет часов «вдохновенной жизни» укажет, что тунеядец, умерший от водки или героина в тридцать лет, провел для себя самого жизнь более содержательную, яркую и насыщенную событиями. Вот ведь какая получается логика!
Кстати о логике. После каждого «нелогичного» преступления Турецкий невольно задумывался над этим вопросом. И… не находил для себя вразумительного объяснения.
Вот три года назад. Паренек, молодой еще, но пьющий. Очень хотел выпить ночью. Залез в магазин на окраине подмосковных Мытищ, убил оказавшегося там сторожа-студента, такого же, как и он, парня, убил глупо и тупо, бутылкой по голове, было много крови. Но кровь не смутила его. Он сел тут же, рядом с убитым. Достал с полки закуску, выпил, потом добавил еще и в конце концов напился так, что просто заснул…
Где логика? Почему не бежал сразу же, получив в руки заветную бутылку? Ведь предполагал, что оставаться, даже если хотел задержаться всего на минуту, опасно? Нет, остался. Там его и нашли. Утром. Пьяного, что называется, вycмeрть. Дали пятнадцать лет.
Турецкий знал, что большинство сидящих сегодня в России за убийства «по бытовухе» такие же, в общем-то, раззявы и идиоты, как тот паренек.
Почему, почему?… Ответ найти сложно. Много раз отступал он мысленно перед разными убийцами.
Вот еще пример: лет пять назад бабка из города Луховицы убила своего деда. И не просто убила, а топором хладнокровно расчленила его и попрятала части тела – какую в подвал, какую во дворе зарыла. А бедра сварила и дала собаке. Бабке семьдесят пять лет. Выглядела она вполне бодро. Психиатрическая экспертиза не выявила у нее даже старческих изменений. На допросах держалась вызывающе и ни в чем не раскаялась. Оказывается, все последние годы дед ее сильно пил, а выпивая, колотил. Она долго терпела, потому что сдачи дать не могла. И вот не вытерпела однажды и отомстила. И испытывала к деду только ненависть. «Но зачем собаке давала?» – не понимал следователь, который вел это дело. «А чтоб знал, как со мной обращаться!» – спокойно отвечала бабка. «Да как же он будет знать, если уже того… Ну убили вы его, разве этого мало?» – «Мало ему еще, – настаивала бабка, – мало». Ни в чем не раскаялась. Ну и что сказать об этой бабке?
Или маньяки. Тоже непонятные люди. И Турецкому вспоминался его разговор с очень известным врачом из «Кащенки».
Он приехал тогда проконсультироваться с ним по итогам одной из психиатрических экспертиз, состоявшихся в институте имени Сербского.
Седой Станислав Густавович Зильбер – так звали этого врача – честно признался, что и сам не знает, как поступать с этими людьми.
– Формально, – стал рассказывать он Турецкому, – признать их больными нельзя. Это не шизофрения и не старческая деменция, то бишь приобретенное слабоумие. Их можно судить, их можно расстреливать, сажать на пятнадцать, на двадцать лет. Но вы же понимаете, что все равно они ненормальные?
– Понимаю, – признавался Турецкий.
– Вот вы… Такой пример… Простите, что перехожу на личности, но только так, примеряя все к себе, можно установить истину или хотя бы признаться в том, что она не поддается установке. Вот вы, Александр Борисович… Вам часто, как здоровому и полноценному мужчине, хотелось женщину. Правильно?
– Правильно, – усмехнулся Турецкий и подумал, что он и теперь бы не отказался. Появилась у него как раз одна пышечка, да такая сочная, что руки дрожали.
– Но вы же не будете стоять часами на вокзале, караулить, выглядывать, изучать свою жертву, смотреть, идти следом, насиловать, а потом убивать, чтобы свидетельницы не было. Правильно?