Возвращение.Хмара-2
Шрифт:
— Рано, сынок, ты радуешься! Силы росской ещё не меряно. Не одержать победы нам, только время выиграть. Вновь прижмут к горам бесплодным нас росские воины. Не жилые места там, не подготовленные. Нам бы времени чуть больше. Но не будет его у нас, по — другому с Изенкранцем оговорено! — Рахмед умолк, подумав, что упомянув имя советника, сболтнул лишнее, затем махнул рукой. Когда — никогда, а раскрывать сыну тайны придётся, не ровен час что случится, как он сможет править орками, коли нити правления потеряны?
— Айдыр, запомни: всё, что здесь сказано, здесь и остаться должно. Многого ты не знаешь, от того и смятеньем душа твоя полна. Нити мира паутиной тайной переплетены. Даже в войне великой владыки меж собой так или иначе общаются. Гордыня воинская гнетёт тебя! Гордость наша от непобедимости нашей, а того ты не знаешь, что непобедимость эта не на доблести нашей — на вражде сильных мира сего зиждется. Не мотай головой, не бычься! Как есть, тебе говорю, тайну страшную, для твоего разума неприемлемую раскрываю. Что наш народ оркский? Песчинка на земной тверди, морями-государствами перекатываемая. Ныне, на что Росслания слабая, и то одного воинства хватило, чтобы наших воинов по горам рассеять и в прах обратить. Но не посмеет она этого сделать! Даже без моих даров советнику не посмела б! Побили б ещё нас малость, но всё одно отступились бы. Бароны да вольные демы западные не позволили. А что до моих даров, так мы их завтра же стократ вернём, на обозах, да на людях, нами захваченных. Есть и у меня каналы тайные, с нужными людьми в узел дружбы завязанные. Пришло время поделиться с тобой тайнами…
Неделю спустя после начала столь удачного примирения Рахмед вновь собрал членов своего военного совета. Халиф помнил, что изредка его мудрецы давали ценные советы, но сегодня он не нуждался в чьих бы то ни было поучениях. Сегодня он призвал их, чтобы собрать войско и покарать изменника. Он уже принял решение, и никто не смог бы поколебать его. Рахмед не привык прощать тем, кто осмеливался противиться его воле. Но прежде чем начать убивать, он хотел убедиться, что в стенах его замка нет малодушных и тех, кто колеблется в выполнении его воли. К тому же он желал прослыть среди своих подданных не только жестоким, но и мудрым. Говорил он недолго, но убедительно, и речь свою закончил заранее приготовленной фразой, обращённой, как ему казалось, к светлым чувствам собравшихся:
— …И наказать его приметно должны за отступничество и предательство подлое, — в эту секунду Рахмед даже самому себе казался строгим, но справедливым правителем.
— Верно говоришь! — закивали головами собравшиеся. — Пока мы кровь проливали, он с нашими врагами торг вёл, жизнь да привилегии себе выторговывая, думал, что мы больше с гор не спустимся. За нашими спинами да нашей кровью разжиреть хотел.
— Смерть ему! — вскричали наиболее ретивые. — Ему и его выводку смерть! Всех вырежем, чтобы и семени его на земле не осталось!
— А россы не воспротивятся? — осторожно поинтересовался не по почёту сидевший в самом дальнем углу старец. Оживлённые разговоры стихли. В зале наступило неловкое молчание.
— Не воспротивятся! — заверил собравшихся Рахмед. — Верный человек сказал, воевода в столицу поехал, а без него никто и пальцем не пошевельнёт.
Уставшие от безделья и покоя, дарованного перемирием, орки довольно загалдели. Праведная месть в их сердцах потеснилась, уступая место возможности лёгкой добычи, ибо род Рахимбека славился своей добродетелью и накопленными богатствами.
Отряды орков собирались быстро, и на третий день на виду всего войска Рутении спорым конным шагом выступили к стенам крепости рода Рахимбека. Вышли ещё затемно, чтобы светлого времени на разграбление было достаточно. Шли, не таясь, копья опустив, поводья да головы повесив. Будто и не на штурм шли, а великое горе провожали.
— Эй, хозяева! — выкрикнул ехавший впереди всех Айдыр. — Великий Рахмед челом бьёт, приюта у соплеменников просит, так как нет у него сегодня ни крыши над головой, ни очага тёплого!
— Коль с добром пришли, так и не впустить грешно! — старый Рахимбек, стоя пред бойницей, в довольстве своём поглаживал седую бороду. — Говорил я вам, не к чему зло творить и Рутении козни строить! Не послушались вы меня, вот теперь и плачете. Но кто старое помянет… Приютить и обогреть вас — долг мой. Открывай ворота братьям нашим! — повинуясь его приказу, несколько воинов рода бросились отпирать тяжёлые железные ворота крепости. Айдыр спрятал под низко опущенную шапку широко озарявшую его губы усмешку и, направив коня, неторопливым шагом въехал в раскрывающиеся ворота.
— Бей! — раздался пронзительный крик командовавшего захватом и спрятавшегося под ликом простого воина Рахмеда. Ехавшие впереди воины, уже успевшие оказаться за воротами, вытащив тяжёлые кривые мечи, обрушили их на голову оцепеневших от такого вероломства воинов рода Рахимбека. Воздух прорезали десятки стрел, и сам Рахимбек с прострелянной навылет грудью сверзился со стены крепости. Немногие из уцелевших защитников, отчаянно сражаясь, стали отступать к стенам глинобитных родовых строений, но превосходство наступающих в численности было столь велико, что их просто смяли хлынувшей на улицы людской волной. Брошенные под копыта лошадей израненные сыновья Рахимбека напрасно просили о пощаде и призывали к совести, их никто не услышал, а ошалевшие от крови воины Рахмеда уже врывались в дома, вытаскивали на снег кричавших женщин, насаживали на копья плачущих детей. Несколькими часами позже воинство халифа отправилось в обратный путь. Впереди колонны медленно двигались тяжелогруженые волокуши, доверху заваленные награбленным, а позади донельзя довольных орков осталась чадящая пожарами крепость да окрашенный кровью снег. Темнело. На высоких тонких шестах чудовищной изгородью возвышались головы мужчин рода Рахимбека от почти столетнего отца Рахимбека Ибрагима до недавно народившихся младенцев. Их невидящие глаза с немым укором глядели вслед удаляющимся воинам Рахмеда, печатью позора покрывая росское войско, за них не вступившееся…
В этот раз Караахмед получил записочку, тварью ночной принесённую, и лишь три слова сказано в ней было: "Воеводу убить немедленно". Письмо без имён, без печатей, без подписи, но чародей знал и кем записочка та писана (исчезла она при прочтении, даже пепла от неё не осталось) и какого именно воеводу убить надлежало. Чародей сперва хотел обратиться с просьбой о таком щекотливом деле к советнику короля Прибамбаса Первого, но затем передумал. Если бы владыка считал, что в это дело нужно вмешивать третьего, он бы не поскупился на лишнее слово, а раз на это не было даже намёка, значит, чародей должен был всё устроить сам. Не успел Караахмед придти к такому выводу, как в пещеру к нему влетела ещё одна громко пищавшая ночная мышка, из-под её левого окровавленного крыла торчала лёгонькая стрелочка. Чародей щёлкнул пальцами, и на пол упала обугленная тушка, а стрелка малая превратилась в записочку. Новое послание от владык мира гасило: "Исполнить первый приказ немедленно, а как будет он выполнен, разыскать и прикончить Николая князя Тамбосского, что из мира другого вскорости к нам явится". Прочитав эту записку, Караахмед крепко задумался. Не так просто было до воеводы добраться, а уж до князя, поди, тем более. Перебрав в уме всех известных кровавых дел мастеров, Караахмед понял, что во всей Рутении есть лишь один "специалист", способный выполнить данное поручение. К нему он и отправился. В способностях данного человека маг не сомневался, а уж чем прельстить, привлечь убивца к выполнению данного задания, чародей если и не знал, то догадывался.
— Родыч, тебя к Их Превосходительству! — вестовой из штаба красиво приподнялся в седле. — Срочно! — довольно лыбясь, он сжал круп коня коленями, разрывая в кровь конские губы, натянул поводья, затем дал в шпоры и умчался в направлении штабных палаток.
— Родыч, а ты, поди, так скакануть не смогёшь! — худой жилистый ратник по имени Михаил, или как его чаще звали, Михась, лукаво прищурившись, посмотрел на своего командира.
— А то! Где уж мне так скакать, на маршах да сражениях не больно наскачешься. Это у них тут в штабе прыть да удаль бесшабашная, а у нас, "быдл окопных", откель такой прыти взяться?! Пёхом в рейд пойдёшь по тылам вражеским, за недельку так наскачешься, что тут уж не до скачек. Как бы до баньки парной, да постельки тёплой косолапками измученными добрести. Мнится мне, неспроста генерал меня вызывает, сейчас чё ни чё да удумает. Вот и отдохнуть — то не дали. Вчерась, кажись, только возвернулись.