Возвращение.Хмара-2

Гончар Анатолий Михайлович

— Что молчишь, или и впрямь не знаешь? — вывел меня из размышлений чуточку потеплевший голос Михася.

Я отрицательно покачал головой.

— Вот те раз! А ты здесь откель взялся, коль такой простоты не знаешь? — он, чуть сбавив шаг, поравнялся со мной и, ступая по краю тропинки, пошёл рядом.

Я неопределённо пожал плечами. Если учесть, что делал я это на ходу, получилось довольно забавно, Михась улыбнулся.

— Да паря, чудно получается, а звать — то тебя как?

Я, тяжело вздохнув, простёр к небу руки, "мол, одному богу ведомо".

— Забыл, али совсем не помнишь? — теперь настала моя очередь улыбнуться.

— Не помню, забыл, наверное, — в тон ему ответил я, и не желая больше обсуждать собственную персону (благоразумно

решив, что придёт время — всё выяснится, а как же иначе?) повторил свой вопрос.

— Так кто же за нами гонится-то?

— Оборотки распроклятущие.

— Кто? — оборотки, оборотни, если я не ошибаюсь, это нечто ночное, а тут при светлом дне…

— Оборотки! Ты чего, не слыхивал?

— Так они вроде ночью… — неуверенно протянул я, глядя, как мой собеседник сердито смотрит в мою сторону.

— Ночью оборотни, а оборотки — горгуны по — гоблински, зыры по — ванахски, днём промышляют, — ответил он и добавил совсем сникшим голосом, — стаями.

— Большими? — не найдя ничего лучшего, на всякий случай уточнил я.

— Чтобы нас сожрать, и половины хватит, — усталость от бега и последующей быстрой ходьбы постепенно переходила в давившую на плечи безысходность. Я видел, как на лицах ратников появляется тень чёрной тоски, тоски, что появляется у людей, прощающихся с собственной жизнью.

— И что, ничего нельзя сделать? — похоже, я был единственный, кто ещё на что-то надеялся.

— Можно, но нам не убежать, они слишком близко. — И впрямь, позади отчётливо слышалось чьё-то пронзительное завывание, не то стон, не то странная песня. Вой-песня приближалась, наполняющая тоской душу и парализуя волю.

— А сражаться? — я не терял надежды.

— Сражаться? Естественно, мы будем сражаться, но никто ещё не видел смельчаков, похвалявшихся своей победой над горгунами. Они хитры и на большое войско не зарятся, а раз за нас взялись, значит, мы им по зубам придёмся. Прежде тут гарнизоны стояли, а как твари объявились, так никому житья и не стало. Говорят, искали их логово не единожды, тока мелкие отряды сгинули, а крупные ничего не нашли. Так и ушло войско государево отсюда, а вслед за ним и места эти обезлюдели, то ли покинули люди места родные, то ли сгинули, то мне не известно. А сражаться будем, как же не сражаться? Вот догонят нас твари и сразимся. Тебе кинжал — то хоть дать? Владеть умеешь?

Я неопределённо пожал плечами. Михаил хмыкнул и, сунув руку за пазуху, вытащил на свет божий узкий клинок длиной в добрый локоть, а вслед за ним и тонкой работы ножны.

— На, держи! — вложив оружие в ножны, он рукоятью вперёд протянул его в мою сторону. Кинжал оказался тяжёлым, с деревянной резной рукоятью, украшенной каким-то едва видимым орнаментом, каким именно, рассмотреть на бегу мне не удалось. Сталь клинка, хоть и потемневшая от времени, оказалась весьма острой — едва прикоснувшись к лезвию, я располосовал указательный палец. Бинтовывать его было некогда, топали, не останавливаясь, хотя, впрочем, и бинтовать — то было нечем. А шум, издаваемый преследователями, всё приближался.

— Надо остановиться, перевести дух, — отрывисто бросил я, пригибаясь, чтобы не задеть головой склонившуюся на пути ветку.

— Что, притомился? — ехидно поинтересовался семенивший позади меня Витясик.

— Не больше тебя, — мне хотелось добавить "сам дурак", но я сдержался. — Надо передохнуть, чтобы встретить врага со всеми силами.

— Так ведь догонят! — отозвался кто-то из шедших впереди ратников.

— Да ведь всё равно догонят!

— А может, ещё убежим?! — отозвался всё тот же голос, с тайной мыслью, что его надежду кто-нибудь поддержит.

— Феофан, чё чепуху — то молоть, — тяжело дыша, Михась перескочил через лежавшую на пути валежину, — всего ничего до погибели осталось! Пришлый прав, остановиться бы надо. А надышаться теперь уж всё одно не надышишься. Кто позорче — ищи место, что поудобнее. А, вон я и сам вижу! Гряда каменная, туда забирай! — Михась принялся командовать ратниками, забыв, что не он здесь старший, но десятник, давно плетшийся позади, не вмешивался. Ему, старому воину, было всё едино где принимать смертушку, со своей гибелью он уже смирился. Поэтому предложение встретить врага глаза в глаза его вполне устраивало.

Каменная гряда, на которую нам предстояло забраться, убегала куда-то вдаль, постепенно расширяясь до размеров полноправного горного хребта. Огромный каменный монолит, невидимый снизу из-за заслонявших его деревьев, располагался точно по его середине. Левая сторона гряды, по которой мы взбирались, была относительно пологой, зато правая почти сразу переходила в глубокий, зияющий бездной, обрыв.

— Лезьте на каменюку! — сквозь рвавшиеся на волю хрипы приказал выползший на гряду десятник.

— Здесь погибель встретим, — нестройно отозвались ратники, никак не желая карабкаться наверх по скользкой поверхности камня.

— Лезьте, мать вашу! Умирать они порешили… Ишь, какие скорые, может и поживем ещё! — десятник размахивал своей саблей в воздухе, подгоняя наиболее упёртых ратников.

Едва сам Родович, лезший последним, оказался на вершине так кстати попавшегося нам монолита, как до вершины гряды, прыгая огромными скачками, добрались наши преследователи. Огромные (с доброго быка) чёрные, с длинными отвислыми рылами, с кривыми острыми зубами, торчавшими в разные стороны, они удивительным образом были похожи на обыкновенных разжиревших вепрей, только сзади, вместо закрученных поросячьих хвостиков, толстым поленом свисали лохматые волчьи хвостяры. Почуяв близость добычи, чёрные "кабаняры" разразились радостным заунывным пением, ту же секунду сменившимся единым вздохом-воплем разочарования, ударившим по моим ушам, словно грохот пушечного выстрела. Вся их кровожадная кодла на минуту застыла, уставившись своими поросячьими глазами — бусинками на притихших на вершине монолита ратников. Затем самый большой и страшный зверь-оборотень с седыми или просто светлыми щетинными залысинами, сделав короткий разбег, оттолкнулся всеми четырьмя ногами и прыгнул. До ближайшего к нему ратника он не долетел добрые полметра, но седины бедному служаке наверняка добавил. Видя, как зверина готовится к новому разбегу, нам пришлось потесниться. И вновь зверь не допрыгнул те же самые полметра. Третий его прыжок слегка ободрившиеся ратники встретили копьями. "Кабан", ударившись грудью о поставленное на его пути копьё, взревел, заскрежетал копытами (более похожими на трехпальцевые лапы) о камни и, сердито сопя носом, рухнул вниз. На его груди осталась лишь одна маленькая, едва видимая царапина. Ратник, державший копьё, от силы удара едва не слетевший с камня вниз, очумело таращился на треснувшее у основания древко. Вожак стаи какое-то время то отходил назад для разбега, то снова возвращался к камню, то ли не решаясь, то ли понимая всю тщетность своих попыток достать нас своими зубами. Наконец, ему это, по-видимому, надоело. Он почти по-поросячьи хрюкнул, брякнулся на свой толстый зад и, вперив взгляд в безоблачное небо, застыл в полной неподвижности. Остальные зверюги рассредоточились вокруг давшего нам приют камня и, следуя примеру своего вожака, застыли в молчаливом ожидании. Я сосчитал эту угрюмую компанию зверооборотней — их было пятнадцать, ровно на три больше, чем нас.

— Чего делать-то будем? — Витясик, вцепившись дрожащими руками в холодную твердь камня, словно завороженный, следил за замершими животинами.

— Ждать, — ответ десятника был лаконичен.

— Чего ждать-то, разве ж они уйдут?! — голос ратника дрожал.

— Уйдут, — уверенно заявил широкоплечий воин со свеженаложенной повязкой на правой руке. Это его копье треснуло, ударившись о грудь столь рьяно бросавшегося на нас оборотки. — Долго не насидят, сильнее проголодаются и уйдут оленей да кабанов по лесам гонять.