Возвращение
Шрифт:
— А как же закон? — рискнул напомнить мудрейший, старательно скрывая охватившее его смятение.
— Их предки по доброй воле согласились на изменение, а их потомки никогда не вспомнят, кем были раньше.
Тиль снова переглянулся с Элиаром: забывать о Лиаре они не хотели. Даже ради перспективы когда-нибудь отрастить себе по паре кожистых крыльев и длинному хвосту. Конечно, предложение было лестным — все же не каждый день удается услышать о том, что ты сможешь летать, однако цену за это просили немалую. А эльфы всегда славились крепостью родов и преданностью родовому ясеню, «Огню» и всему тому, что составляло основу их жизни. Быть может, кто-то посчитает это глупостью, но это была их жизнь. Их выбор. И темные не собирались позволять чужакам вмешиваться в него. Даже ради возможности переродиться в драконов.
Таррэн, кажется, тоже об этом подумал, потому что открыл уже рот, чтобы напомнить, что принадлежит иному миру и иным законам. Однако Белка ткнула его локтем под дых, и эльф с коротким выдохом понял, что неправильно выбрал время и место для возражений. После этого Гончая, еще немного притушив свой «Огонь», отошла. Медленно оглядела столпившихся драконов, вполголоса обсуждающих происходящее. Затем так же внимательно оглядела статую драконицы и на всякий случай уточнила:
— Итак, к нам больше нет никаких претензий?
Серебристый покачал головой.
— Наше прошлое больше никого не тревожит?
— Нет, человек. Не тревожит.
— Обвинения с нас сняты полностью?
— Да, — раздраженно дернул хвостом ящер. — И незачем переспрашивать по три раза. Да, вы оправданы. Стая не имеет никаких притязаний: Великая Мать по-прежнему жива, стая сохранена, виновные прощены, старых обид не осталось.
— Даже по отношению к Тоаркану?
— Да, — после мгновенного колебания согласился дракон.
— Хорошо, — тонко улыбнулась Гончая, окидывая еще более внимательным взглядом повернувшиеся к ней головы. — Тогда, надеюсь, вы готовы дать мне время дополнить рассказ вашей уважаемой Матери? И готовы сделать это в полной тишине, без криков, битья себя в грудь и угроз до тех пор, пока я не закончу?
— Зачем тебе? — отчего-то заволновался ветерок, а по каменным крыльям драконицы пробежала легкая дрожь.
— Да так, хотелось кое-что уточнить.
— Что именно?
— Всего лишь самую малость, — очаровательно оскалилась Белка, и у Таррэна от этой улыбки похолодело в груди.
— Разве я что-то упустила? Тебе что-то осталось непонятным, дитя?
— О да. — Белка улыбнулась еще шире.
— И что же это?
Ллеру Адоррасу почему-то показалось, что Мать встревожилась. А вот Белка, напротив, будто бы успокоилась. Даже расслабилась, если, конечно, она вообще умела это делать. По крайней мере, из ее позы ушло прежнее напряжение, по чешуйчатому доспеху, до боли напоминающему броню урожденных драконов, перестали пробегать огненные искры. Ее руки в естественном жесте сложились на груди, небрежно поигрывая любимым кинжалом, а густые каштановые кудри перестали топорщиться, словно выточенные из цельных костяных шипов.
— Так что же тебя интересует? — нетерпеливо поинтересовался ветер, поскольку Белка откровенно медлила с ответом.
Гончая странно наклонила голову и, уставившись на статую абсолютно алыми глазами, негромко уронила:
— Изменение.
И по тому, как она это сказала, Таррэн внезапно понял: сейчас кого-то будут убивать.
ГЛАВА 22
— Знаешь, — как ни в чем не бывало обратилась Белка к изваянию, — меня всегда интересовал вопрос: откуда Изиар узнал об изменении? И о рунах, если магия крови изначально являлась вашей особенностью. Неужели его мозги так резко сдвинулись, что в них пришла эта бредовая мысль? Или, быть может, кто-то ее подсказал? Когда-то мы все считали, что эту тайну он выведал на Алиаре, когда в первый раз шагнул в свой дурацкий портал. Потом решили, что он узнал об изменении экспериментальным путем, основываясь на обрывках хроник, увиденных на стенах нашего Лабиринта. Наконец оказалось, что и это далеко не вся правда. И вот теперь, когда мы стоим с тобой лицом к лицу, у меня появилась возможность спросить у первоисточника: откуда проклятый владыка эльфов мог об этом узнать? И кто подсказал ему последовательность рун, научив тому, что вы, драконы, именуете кругами жизни?
Таррэну показалось, что у старой драконицы дрогнули веки.
— Этот вопрос тревожил меня долго, — спокойно продолжила Гончая. — Так долго, что в один прекрасный день я даже начала подозревать правильный ответ. Однако лишь придя на Алиару, я смогла оформить свои сомнения в более или менее законченный вид. Когда же родовой ясень, проросший в земле, в которой изначально был рожден, внял моей просьбе и открыл прошлое, эти сомнения исчезли. А когда здешние летописи их подтвердили, вот тогда мне и стало ясно: все эти годы всем нам кто-то нагло врал.
Белка помолчала.
— Знаешь, память рода — странная вещь, — заговорила она минуту спустя в тишине, разбавленной тяжелым сопением драконов. — Такая странная, что иногда не разберешь, что к чему. Порой в ней можно увидеть события, случившиеся задолго до твоего появления на свет, или узнать вещи, о которых никто из живущих уже не помнит. Именно память рода когда-то дала подсказку Изиару о его происхождении, и именно она помогла ему вспомнить о крылатом прародителе, который еще в то далекое время присутствовал на знаменах Л’аэртэ. Но мне всегда казалось странным, что Изиар ни с того ни с сего отправился непонятно куда. И еще более странным, что в своем путешествии он так заплутал, что явился прямиком на край света и там… совершенно случайно… наткнулся на какие-то руины. Оставив в стороне тот факт, что ни один владыка не бросил бы свой лес, очень трудно поверить, что эта находка была действительно случайной. Вернее, в это невозможно поверить, особенно если знать, как долго он шел к власти и как прочно был помешан на идее всемогущества. Не мог Изиар рискнуть положением в лесу, отправившись за сомнительным удовольствием. Как не мог бесцельно мотаться по миру и не знать точно, за чем именно отправляется. Следовательно, он представлял, что ему нужно в Серых пределах. И был готов рискнуть даже троном ради того, что пределы могли ему предложить.
Белка снова ненадолго замолчала, собираясь с мыслями, и никто, даже жадно прислушивающаяся стая, не посмел нарушить ее сосредоточенность.
— Изиар ушел потому, что у него была причина найти именно Проклятый лес, — наконец закончила она предыдущую мысль. — Потому, что его позвали туда. И предложили то, в чем он так нуждался.
— Силу… — едва слышно прошелестело с моря, и Гончая согласно наклонила голову.
— Власть и могущество, равного которому на Лиаре еще не было. Он ушел на едва слышимый зов, точно зная, что вернется совсем другим. Полагаю, его уход — твоя работа?
Статуя еле слышно вздохнула:
— Он был единственным, кто услышал… первым из потомков…
— А скажи-ка мне тогда, сколько же времени прошло с момента твоего появления на Лиаре?
— Много…
Белка странно усмехнулась:
— Ты не погибла в том пожаре. Пусть твое тело обратилось в камень, пусть дух остался витать в пустоте… но ты не погибла. Ты не могла погибнуть, ведь драконы, как известно, бессмертны.
— Не совсем, — невесело прошелестел ветер, заставив драконов вздрогнуть и неверяще уставиться на Мать. — Как видишь, от меня осталось немного.
— Но этого достаточно, чтобы наблюдать за своими потомками.
— Только за вами, — возразила драконица. — Других своих детей я не видела давно.
— Так что же произошло здесь, в Гнезде, без малого шесть эпох назад? — хищно прищурилась Гончая. — Вернее, это для Алиары их прошло шесть, а для нас — много, много больше. Что случилось, Мать, что вы вдруг начали изменение? И почему стая была против?
Изваяние почему-то не ответило.
— Молчишь? — недобро протянула Белка, заложив руки за пояс. — Что ж, правильно молчишь: твои потомки до сих пор не знают, что именно произошло и кто из нас тебя уничтожил. Но не знают они и того, что на самом деле никто из нас… этого не делал. Я права?