Возвращение
Шрифт:
– О чем ты?
– О бракоразводных процессах. Дело нехитрое. Надо лишь уметь давать взятки консисторским попам и находить платных лжесвидетелей.
– Это грязные дела! – всплеснула руками Ольга Александровна.
– Зато весьма доходные, – ответил Шумский. – Раз уж консисторские не прочь нагреть руки, то где нам, грешным, устоять. Купчишки с жиру бесятся, заводят шашни с певичками и актрисками, а купчихи – с разорившимися дворянчиками. За разводы без скандальной огласки хорошо платят.
– Анатолий, ты занимаешься такими делами? – не поверил Николай Николаевич.
– Мне, как члену Государственной Думы, это неудобно,
– Мне это не по душе, – сказала Ольга Александровна.
– Во втором этаже будет ваша квартира, – «не услышал» Шумский, – восемь комнат.
– Достаточно для нас, – Ольга Александровна опустила глаза.
– Ну а ты, Николай, согласен?
– Относительно дома – да. Но касательно адвокатуры… Я все перезабыл.
– Ничего, вспомнишь. Вначале дела будет вести твой помощник, потом и ты втянешься. Все будет хорошо. Надо только решиться. Внешность у тебя подходящая, а это много значит в нашем деле.
– По такому случаю следует выпить шампанского, – сказал Николай Николаевич, довольный тем, что кто-то за него все решил и устроил.
Горничная принесла бутылку и три бокала. Назаров разлил вино.
– За новую счастливую жизнь! – провозгласил Шумский.
Друзья звонко чокнулись.
Служанка доложила, что явился управляющий. Назаров велел просить.
– Вы мне очень нужны, Князь, – обратился он к вошедшему. – Новый хозяин имения согласен оставить вас в должности, ему нужен опытный и честный помощник…
– Не будем им мешать, Анатолий Александрович. Погуляем перед ужином, – предложила Ольга Александровна.
Они спустились в сад и направились к беседке.
От воды тянуло свежестью. За горизонтом садилось солнце. Его света уже не хватало для всех подробностей пейзажа. Деревья, кусты и луга на противоположной стороне Оки из лилово-изумрудных превращались в черные и не манили простором, как днем, а скорее пугали сумрачной тишиной.
– Ты будешь скучать по этому покою, – сказал Шумский.
– Я рада, что покидаю имение. Хотя, не скрою, будущее меня страшит. Смогу ли я решиться? Это меня гложет и не дает покоя.
Шумский обнял возлюбленную.
– У нас начнется новая жизнь, Оленька! Мы столько ждали.
– Если б ты посватался тогда…
– Прости мне эту ошибку, я дорого поплатился за нее. Не думай сейчас о грустном, ведь в Москве мы сможем часто видеться, пока окончательно не соединим наши жизни. Ведь так, дорогая?
– Только если Николай станет на ноги и сможет жить самостоятельно, – неожиданно твердо сказала Ольга Александровна.
– Пожалуй, ты принудишь меня молиться о благополучии Николая, – буркнул Шумский.
В течение месяца все дела по продаже Благодатного были закончены. Детей временно перевезли к бабушке. Николай Николаевич и Ольга Александровна приехали в Москву. Остановились в «Славянском базаре».
Дом, найденный для них Шумским, был превосходным. Они тут же его купили и заказали дорогой ремонт. Для квартиры и адвокатской канцелярии выписали новую мебель в стиле модерн. К осени вся семья была в сборе. Стали обживаться. Юрий пошел в восьмой класс Первой московской гимназии, а Марика – в гимназию Арсеньевой на Пречистенке. Николай Николаевич открыл канцелярию. Ее состав был невелик: сам Назаров, старичок-помощник и секретарь-машинистка.
Николай Николаевич в новом фраке от Жоржа, самого модного портного Москвы, производил на клиентов хорошее впечатление. Он отказался от монокля, чтобы иметь более строгий и деловой вид. Шумский ввел его в высшие круги торгово-промышленного мира. Эти знакомства и связи Николай Николаевич успешно использовал в своей практике. К началу театрального сезона Назаровы приобрели театральные абонементы: ложу в Большом и места в партере Малого и Художественного театров.
Все устроилось наилучшим образом, материальное положение семьи упрочилось, но на душе у Ольги Александровны скребли кошки. Ее терзал предстоящий разрыв с мужем и то, что она должна нанести ему незаслуженно жестокий удар. К тому же предстояло объяснять причину развода детям. Поймут ли они? И все же другого выхода не было. Она давно и страстно любила Шумского, соблазн истомил ее сердце. Впрочем, теперь и по моральным причинам ее отказ стал совершенно невозможен. Что подумает о ней Анатоль? Что она хитрая и расчетливая интриганка, разрушившая его надежду на личное счастье? Ведь Шумскому исполнилось сорок, а он так и не женился.
С этими мыслями она подходила к особняку, расположенному в одном из переулков Пречистенки. Шумский сам открыл дверь, помог ей снять пальто и повел в свой кабинет. Прислугу он заранее отпустил.
Перед камином на маленьком столике были приготовлены чай, конфеты, пирожные. Усадив Ольгу Александровну на тахту, он разлил чай, добавив в него ямайского рому из маленького хрустального графинчика. Печенье было ее любимое – миндальное.
– Наконец-то мы одни, Ольга. Я ждал этого всю жизнь.
Он попытался привлечь возлюбленную к себе, но она не поддалась:
– Нет, не сейчас, пожалуйста! Ведь я еще не свободна. Я не хочу лгать.
– Никакой лжи – только моя любовь и нежность…
У Шумского была безупречная репутация. Он считался опытным, прогрессивным и дорогим адвокатом, который успешно защищал в судах интересы своих клиентов из торгово-промышленных и помещичьих кругов. Делами представителей более низких сословий он не занимался. Левые симпатизировали ему, так как во время революции он не раз появлялся на московских улицах и площадях с красным бантом на груди и где-то что-то провозглашал, но что именно, никто уже не помнил.
Когда на основании октябрьского манифеста начал зарождаться русский парламентаризм и как грибы после дождя стали появляться многочисленные политические партии, то среди этого «микологического» многообразия ярко-красным мухомором на белой подкладке стала выделяться партия конституционных демократов – кадетов.
Либеральная профессура Москвы и Петербурга сразу же почтила партию своим авторитетом, после чего к кадетам стали примыкать либералы всех округов России. На этой платформе буржуазия объединилась с интеллигенцией. Кадеты ратовали за парламентарную монархию по английскому образцу. Социальные реформы, намеченные в ее программе, перемежались туманными, как древний Альбион, лозунгами. Аппетит лидеров партии распространялся исключительно на министерские кресла, в которых, по мнению кадетов, засиделись отжившие свой век бюрократы. Нужно было во что бы то ни стало убрать с высших государственных должностей замшелых чиновников и занять освободившиеся места, чтобы мягко, без социальной встряски, продолжить управление страной.