Возвращение
Шрифт:
– Мы можем задержаться на полчаса? – спросил я.
– На полчаса можем, – ответил он, взглянув на часы.
– Тогда я сейчас позвоню, а потом сбегаю сам. Это важно. А вы пока с мамой попейте чай.
– Люся! – громким шепотом сказал я в трубку, когда мама увела Валентина на кухню. – За нами приехали из Минска пригласить на концерт. Быстро одевайся, а я сейчас прибегу, чтобы хоть раз спеть песню. Не хотелось бы опозориться.
Бежать я не стал. Не хватало еще нахвататься холодного воздуха. Да и петь после пробежки... Ничего, в следующий раз
Быстрым шагом, время от времени все-таки срываясь на бег, я за десять минут добрался до дома Черзаровых. Люся уже «почистила перышки», надев праздничную плиссированную юбку и красивый джемпер.
– Ничего, что я не в школьном? – спросила она. – По телевизору дети обычно выступают в школьной форме.
– Перебьются! – отрезал я. – Давай за пианино, времени мало. Где моя гитара?
– Ольга ее повесила над своей кроватью. Сейчас принесу.
– Здравствуйте, Надежда Игоревна! – поздоровался я с вышедшей с кухни Надеждой. – Люся, давай гитару! Ты начинай, а я подхвачу.
Первый раз получилось неважно, а вот второй – уже очень неплохо.
– Нет больше времени, – сказал я. – Валентин там и так, наверное, икру мечет. Побежали одеваться. До свидания Надежда Игоревна!
Валентин действительно нервничал и сразу погнал нас в машину.
– Быстрее не могли? – недовольно сказал он.
– Есть новая песня, – сказал я. – Я над ней давно работал, а закончил совсем недавно. Мы ее еще не успели толком отрепетировать, но сыграть и спеть сможем.
– Сначала выступите с «Качелями», а там будет видно. Николай, давай быстрее.
Шофер, с которым я не был знаком, доставил нас к дворцу через час с небольшим. Мы прошли в вестибюль, сдали свои вещи, и Валентин повел нас в зал. На сцене мальчишки и девчонки на пару лет младше нас танцевали какой-то украинский танец.
– Пробирайтесь ближе к сцене, – негромко сказал наш провожатый. – И садитесь на свободные места. Ваш номер объявят.
Мы прошли по проходу к третьему ряду и сели на два крайних места. С полчаса с удовольствием смотрели и слушали других, пока не объявили наш номер.
– Геннадий Ищенко и Людмила Черзарова с песней «Крылатые качели»!
Мы встали и быстро прошли к лестнице сбоку от сцены. Я взял Люсю за руку, и мы поднялись на сцену и пошли к роялю. Ведущий поднес один микрофон к севшей за инструмент Люсе, а второй я перетащил сам, стараясь не запутать провода. Он передал мне гитару и отошел в сторону.
– Не волнуйся! – шепнул я подруге, видя, что у нее начинается мандраж. – Плюй на все, тогда получится. Начинай первая.
Сыграли и спели мы просто замечательно, и я с удовлетворением заметил, что Люся успокоилась, а бурные аплодисменты, которыми нас наградили сидящие в зале, доставили ей удовольствие. Ведущий начал нас благодарить, намереваясь согнать со сцены, но я взял свой микрофон, который никто не отключал, и обратился к залу:
– Совсем недавно я закончил работать над песней, посвященной героям гражданской войны. Мы не успели ее как следует отрепетировать, но если вы не против и будете снисходительны к исполнению, мы вам ее сейчас споем.
Ведущий дернулся было к нам, но публика начала дружно аплодировать, и он опять отошел в сторону, словно показывая, что ничего общего с нами не имеет.
– Песня «Погоня», – объявил я и запел вместе с подругой. – Усталость забыта, колышется чад, и снова копыта, как сердце, стучат...
Наверное, еще никогда мы с ней не вкладывали в пение столько души, и пели на удивление синхронно, как будто тренировались не один день. Люди могли подумать, что я соврал насчет репетиций. Когда мы закончили, я отдал ведущему гитару и подал Люсе руку. И тут зал взорвался аплодисментами! Нам аплодировали, пока мы не вернулись и не спели песню еще раз. Эх, если бы это была по-настоящему моя песня! Под аплодисменты мы спустились со сцены и заняли свои места. Ведущий поблагодарил нас за выступление и объявил следующий номер. К его началу шум в зале стих, но на нас продолжали оглядываться. Надо было уйти через боковые двери. Долго нам сидеть не пришлось: сначала станцевали «Польку», потом девочка лет десяти спела песню про маму, и ведущий объявил об окончании мероприятия. Здорово, значит, нас всунули в самом конце.
Мы поднялись и быстро пошли к выходу.
– Как ты думаешь, нас засняли? – спросила Люся, увидев две кинокамеры на треногах.
– Засняли, – ответил я. – Ты уткнулась в рояль, а потом скромно потупила глазки, а я несколько раз посмотрел в зал. Первый раз не снимали, снимали, когда мы пели «на бис». Давай отойдем в сторону и дождемся Валентина, все равно в гардеробе сейчас очередь.
Мы отошли к окну, где нас и нашел Валентин.
– Пойдемте быстрее, – поторопил он нас. – С вами хотят поговорить. Прекрасная песня и спели вы ее здорово, но у ведущего чуть не случился инфаркт.
Он привел нас в большую комнату с четырьмя составленными в ряд столами, за которыми сидело несколько мужчин и одна женщина. Из всех я узнал только Тикоцкого. Мы подошли вплотную к столам и поздоровались.
– Спасибо, Евгений Карлович! – сказал я приветливо улыбнувшемуся мне композитору. – Люся, это композитор, который нас с тобой сюда вытянул. И первую песню он мне помог исполнить.
– Ты бы ее и без меня исполнил, – сказал Тикоцкий. – Вы, ребята, без сомнения получите за свою песню первое место, а, значит, попадете на Всесоюзный смотр. Так что готовьтесь.
– А когда это будет? – спросил я.
– Когда пройдут все республиканские смотры, – ответил он. – Пока дата не утверждена. Ориентируйтесь на конец зимы. Геннадий, с тобой хочет поговорить Виктор Сергеевич Попов. Он хормейстер московского Дома пионеров и октябрят.
– Садитесь, ребята! – сказал тот, кого Тикоцкий назвал Поповым. – Возьмите стулья у стены.
Я сходил за стульями для себя и для Люси. Пока ходил, вспомнил, кем станет этот человек. Большой детский хор – это его детище.