Возвращение
Шрифт:
— А ты не дурак? И кстати, как тебя величать-то?
— Моня. Хотя по паспорту я Михаил, — ощеривается одессит, совершенно не комплексуя по поводу своего выщербленного рта, — Но я ж с Одессы. С детства повелось: «Моня» и «Моня». Привык. Теперь и сам уже так себя называю.
— Ну, Моня так Моня, — пожимаю плечами, — Правда. Даже с двух разных планет. Те что покрупнее — с одной, те что помельче — с другой.
Как ни странно, но он сразу мне верит. По глазам видно.
Хотя на фоне произошедшего со всеми нами в апреле — допущение об инопланетянах совсем не
— Во, дела! — пытается присвистнуть Моня-Михаил, — И чё, ты там тоже был?
— Все мы там были. Правда, только на одной из них. Там где, те, что помельче живут, которые с луками.
— И как там у них? — глаза мужика сверкают прямо как у нашего Даньки.
— Нормально, — я снова пожимаю плечами, — В чем-то даже лучше, чем у нас здесь. По-крайней мере — психов обратившихся нет.
— Слышь, а правда, что ты у себя в Сибири недавно главным у ваших бешеных был? — резко переключается с темы на тему он.
— Правда. Но если ты еще раз скажешь это своё: «слышь» — я тебя в бункер к местным засуну. Ну, или как вариант — язык отрежу. На выбор.
— Пардон. Всё понял. Больше не повторится. — одессит выставляет раскрытые ладони перед грудью, — Ну, и как оно? А как тебе так фартануло-то?
— Долго рассказывать. Да и фарт это такой, Моня — не слишком радостный.
— И еще вопросик: вы чего на самом деле сюда прямо из своей Сибири через какой-то портал прыгнули? Как в книжках?
— Ага. Как в них.
— Чудны дела твои, господи! — машет гривой мужик.
— Да, по ходу — нет его. Есть «творцы и наблюдатели» — разве ты не понял?
Ловлю себя на мысли, что как-то незаметно разболтался с этим кексом.
Ну, а почему бы и нет? Чего такого стратегически сверхсекретного он может от меня узнать? И кому рассказать? Да и вообще — пусть рассказывает. Зато, хоть отвлекусь от утомительного самопоедания.
— Ну, а ты то сам, как здесь очутился, Одесса?
— В Греции был. Кое-какие дела там крутил мало-мало. Тут все и завертелось. Ну, там, как в деревне почти все русскоязычные друг дружку знали. Объединились в коллектив и решили до дому подаваться. Да вот, сюда попали. Артель моя, в основном в соседней деревне батрачит, а меня за долги отдали. — он помолчал, вытряхнул из уже где-то раздобытой пачки сигарету, закурил, — Сначала хотел у этих попросить, чтобы меня вместе с подругой сюда «перевели», а потом подумал: «А на какой хрен мне наблюдать, как её здесь местные козопасы драть во все щели будут»? — снова помолчал, — Не, одному проще. И тут и вообще, по жизни.
— Может ты в чем-то и прав, — тоже закуриваю, — Кстати, про: «по жизни», ты кем по ней был-то?
— Чего уж теперь вилять, командир, — улыбается Моня, — Аферы крутил. То-сё. Я ж с Одессы, — и снова расплывается в беззубой улыбке.
Я же слежу за его глазами.
Не прост этот мужичок, ох — как не прост. Но большого дерьма в нем не чувствуется.
— А чего не просишь за свою подругу?
— Зачем? Вы же все равно не ломанетесь их из плена вызволять? — прищуривается он.
— Не ломанемся, — соглашаюсь я, — Своих бы сберечь. Но мог хотя бы попытаться.
— А смысл? Самому бы к вам прилепиться.
— Беспринципный эгоист ты, Моня. — смеюсь я.
— Ой, я вас умоляю, — всплескивает ладонями он, — Ну пусть даже и так. Зато живой и уже без ошейника.
— Ха, это-то дело поправимое. Если бы мы не пришли, так и бегал бы на привязи, как тот пес и не жужжал.
— Ну и побегал бы. — кивает одессит, — Недолго. Но потом все равно сорвался бы.
— А что ты будешь делать в своем прекрасном и легендарном городе, Моня? Там ведь сейчас как везде — если не обратившиеся все под себя помяли, то банды уже давно все закоулки покроили.
— Слышь… — мужик резко осекается.
Беззлобно усмехаюсь. Он понимает, улыбается в ответ:
— Делов-то! Прибьюсь к какому-нибудь коллективу. Моню каждая собака уважает.
— У-ва-жа-ЛА! — раздается голос из-за моей спины. Зловещий — хриплый со сна. Это Мастифушка проснулся. — Сейчас тебе там только номер шестьдесят шестой могут предложить.
Мастифа Моня почему-то заметно побаивается, поэтому не возражает. А может и потому, что в словах заместителя Зимнего звучит суровая правда нынешней жизни.
Действительно, кому нужен человек, заявившийся неизвестно откуда, уже тогда, когда все поделено и переделено, все авторитеты на своих местах и двигаться не собираются. С чего бы это?
— Ладно, — закрывая тему, взмахиваю ладонью. Несущественно это сейчас, — «Все равно сорвался бы», говоришь? А что мешало сделать это до нас?
— Рассказывал ведь уже — впереди долина. А там психи рулят. Страшно в одного туда соваться, — признается Моня. — А вообще информации у меня мало. Почти что и нет. Кто бы рабам об обстановке рассказывал? Разве что пугали постоянно, типа: «бегите если хотите — там вас и сожрут».
— А с нами тебе не страшно, Моня?
— И с вами страшно, но других попутных паровозов до Одессы все равно не предвидится. — поднимает бровь он. — Так что вы — мой последний билет. Ну а сдохнем, так сдохнем. Один черт — здесь тоже не жизнь.
— Слушай, раз это крайнее село, а дальше территория безмозглых — почему они сюда еще не приперлись?
— Слышал, что с противоположной стороны долина в более обжитые места выводит. Там и города, какие-никакие и вообще местность более равнинная. Видать им там вольготнее, сытнее и интереснее. Так думаю.
— Кормовая база решает. Тут ты прав, — Мастиф усаживается на колоду рядом со мной, — Ну подвинься немного, что ли, командор. Чего, как на троне-то?
— Отрастил задницу, бугай перекормленный, — ворчу я, но сдвигаюсь…
Глава 6. Июль. Албания — Македония
Тем временем оккупированная деревня начинает оживать. Пора собираться в путь.
Киваю вышедшей на крыльцо Рул. И все же хороша чертовка! Несмотря на свой не слишком юный возраст, даже не умытая и едва проснувшаяся стерва, как всегда выглядит привлекательно и почти безукоризненно. И как у этой ведьмы такое получается?