Возвращение
Шрифт:
Глава 17
Наступил четверг, на который был назначен ленч с Энгусом. Я немного тревожилась из-за работы, но не слишком. Стоял ясный, солнечный осенний день. Я чувствовала себя неплохо и находилась в хорошем расположении духа.
Я вошла в ресторан, когда часы показывали три минуты второго. Энгус уже ждал меня в баре, как всегда, холеный, ухоженный, в костюме от Билла Бласса. Волосы на макушке начинали редеть, но умелый парикмахер ловко замаскировал намечавшуюся плешь. Едва я переступила через порог, как лицо Энгуса расплылось в улыбке.
– Джиллиан! Чудесно выглядишь! Просто божественно. Замечательный загар. И прическу сменила, не правда ли, дорогая?
После
Тем не менее ленч прошел не без приятности. В запасе оставался Джон Темплтон, встреча с которым была назначена на следующий день. Не в пример четвергу пятница принесла с собой проливной дождь и отвратительное настроение. Я понимала, что «Жизнь женщины» – мой последний шанс.
Втиснувшись в автобус, я мечтала о второй чашке кофе, которая помогла бы мне окончательно проснуться. Со всех сторон меня окружали деловитые люди, думавшие только о своем бизнесе. Господи, скорее бы все кончилось! Нужно собраться, сделать вид, что ты ни в чем не нуждаешься, что в твои паруса дует попутный ветер, и тогда на тебя свалится работа, словно спелое яблоко на сэра Ньютона. Стоит признаться, что в чем-то нуждаешься, как тебе конец. Взгляд сразу станет безнадежным, вид болезненным, и прости-прощай, яблоко! Нужда отпугивает людей. Кому нужен бедный, голодный нищий, просящий милостыню на углу? Ты сочувствуешь ему, но брезгуешь подойти близко, потому что боишься, как бы его «болезнь» не передалась тебе. А вдруг нужда заразнее чумы? Своя рубашка ближе к телу…
В десять минут десятого я стояла у мраморного подъезда «Жизни женщины». Рядом с дверью красовались бронзовые буквы и цифры: «353 Лексингтон». Висевшие в вестибюле люстры покрывал слой пыли. Я, волнуясь, направилась ко второму из четырех лифтов, нажала на кнопку и представила себе, что через час выйду из редакции с удостоверением сотрудника в кармане.
Девять часов двенадцать минут. Третий этаж… Привратник…
– Миссис Форрестер? Присаживайтесь, пожалуйста. Секретарь мистера Темплтона сейчас выйдет.
Семь экземпляров журнала «Лайф», два выпуска «Холидей» и все последние номера «Жизни женщины» лежали на низком столике рядом с кушеткой Ногахайда, этого эпигона Миза ван дер Роэ [10] . Седьмая сигарета за утро, второй приступ тошноты – короткое напоминание о беременности, влажные ладони… Наконец появляется улыбающаяся девица примерно моего возраста, по виду родом откуда-нибудь из Кливленда, и приглашает меня пройти к «мистеру» Темплтону. В сравнении с ней я начинаю чувствовать себя юной, глупой, невежественной и абсолютно никчемной. У нее ведь есть работа, а у меня – увы…
10
Миз ван дер Роэ – знаменитый американский дизайнер.
Ну же, Джиллиан, соберись! Эти три нескончаемых коридора – всего лишь дешевая попытка произвести впечатление на посетителя. После второго коридора я окончательно перестала ориентироваться в пространстве. Вот и приемная. Бежевое
Завязался приватный разговор о делах, о том, что одни «книжки» вот-вот закроются, а другие хоть и держатся на плаву, но испытывают серьезные трудности, «как все мы знаем».
Когда я допивала вторую чашку кофе, Джон вдруг умолк на полуслове, с минуту смотрел на меня, а потом спросил:
– Джиллиан, почему ты вернулась?
Хмм-м… Джон Темплтон не был моим близким другом, которому можно рассказать всю правду и поплакаться в жилетку. По крайней мере такого желания у меня не возникало. Что сказать? Пришлось вернуться? Захотелось? Соскучилась по Нью-Йорку? Единственное, что могло сойти за правду, собственно, и было правдой: я приехала искать работу и хочу вернуться в «Жизнь женщины». Ни одно из этих объяснений никуда не годилось, и последнее – меньше всего. Прошло лет восемь, прежде чем я подняла глаза и произнесла то, что пришло в голову:
– Надо было на время уехать из Сан-Франциско. Думаю, вскоре вернусь обратно.
Сию глубокомысленную фразу можно было толковать и так и сяк. В общем, причины личные, понятно? Как ни странно, Джона это удовлетворило. Он только спросил, надолго ли я приехала. Этого я и сама не знала. Месяцев на шесть, не меньше. Может, на год-другой… Все зависит от того, как сложится моя жизнь в Нью-Йорке.
– Нужна работа?
– Да… Нет. Я позвонила просто потому, что мне нравится «Жизнь женщины». Возвращаться в рекламное агентство не хочется, а все журналы, как ты сам сказал, дышат на ладан. Я подумала, что, если позвоню тебе, хуже не будет.
– А как дела в «Декоре»? Ты говорила с Энгусом Олдриджем?
– Да. Ничего не вышло, – призналась я, и Джон кивнул в ответ. Похоже, они всегда оставались соперниками, но пользоваться этим в своих целях мне и в голову не приходило. Нет, все-таки честность – лучшая политика…
– Джулия Вейнтрауб…
Какая еще Джулия Вейнтрауб? О чем это он, черт побери?
– Вейнтрауб? – переспросила я, надеясь, что Джон повторит слова, которые я пропустила мимо ушей.
– Ты должна ее помнить. Вы вместе делали пару номеров. Рождественский и…
Конечно, я помнила Джулию, но не могла понять, какое она имеет отношение к нашему разговору.
– Я сказал, что на прошлой неделе она сломана таз и пролежит пластом месяца два, если не все три. Джин Эдварде и еще две девушки делают все, что могут, но не справляются. Я уже подумывал над тем, чтобы взять кого-нибудь им в помощь – дня на три-четыре в неделю. Надеюсь, ты сумеешь подбросить им пару идей? Может, это и не совсем то, что тебе надо, но мне бы не хотелось, чтобы ты трудилась с утра до ночи. Рабочая неделя неполная, и у тебя останется время, чтобы побыть с дочкой. Что ты об этом думаешь?