Возвращение
Шрифт:
Мари-Тереза Берже поняла, что ее коллега, несмотря на спешку, испытывает потребность выговориться. Это ее не удивляло — ведь у доктора Меснье всегда столько работы! А с кем матери поделиться своими переживаниями и заботами, как не с другой женщиной?
— Бедный Юкки! — вздохнула мама Тере и взяла Мари за руку. — Это так грустно! Весь городок привык видеть Мелину всегда в сопровождении этого песика! Они были просто неразлучны! И она, похоже, его обожала!
Мари кивнула, на лицо ее набежало облачко грусти.
— Это правда, собачку она очень любила. Я долго не могла ее утешить. Она еще больше расстроилась, когда ветеринар
— Как такое возможно?! — возмутилась мама Тере. — Кто мог желать смерти безобидной собаке у нас, в Обазине? Все знают и любят вас, Мари, и очень уважают вашего супруга. Он — замечательный врач, преданный своим пациентам, понимающий… Вот если бы на земле было больше таких людей, как он!
Мари с задумчивым видом кивнула.
— Спасибо, вы так добры! Что ж, мне и вправду пора домой! До понедельника! Я приду на полчаса раньше, чтобы успеть поговорить с сестрой Мари-дез-Анж.
Несколькими минутами позже Мари уже переходила через площадь. Она ускорила шаг, думая о несчастном Юкки. Мелина завернула его в одеяло и держала на коленях все время, пока длилась агония. Бедное создание скулило и корчилось от боли. Ветеринару не удалось его спасти.
«Это было месяц назад, — сказала себе Мари. — Но я уверена, что Мелина часто вспоминает о нем. Она никогда не заговаривает об этом, просто не осмеливается. Слава Богу, что сегодня последним автобусом приедет Камилла. Это станет для всех нас таким облегчением…»
Мари удивилась, когда дом встретил ее полнейшей тишиной. Ей показалось, что она очутилась в замке из сказки «Спящая красавица». В прихожей мрачно тикали настенные часы. Из кухни и из спальни Нанетт не доносилось ни звука. Нигде не горел свет, и полумрак в вестибюле совсем не казался уютным.
— Господи, как здесь страшно!
Прежде чем подняться в комнату Мелины, Мари решила придать дому более жилой вид и поспешила зажечь стоявшую на комоде красивую фарфоровую лампу, которую ей подарил Адриан. Розовый абажур моментально наполнился мягким светом, и Мари увидела, что на маленькой настенной полочке, висевшей над крючком для ключей, лежат два письма. Одно из них было в синем конверте, что удивило Мари, но не более того.
«Странно, днем я их не заметила, — подумала она. — Я была так занята, бегая между Мелиной и Нанетт! Вскрою их попозже…»
Мари сняла пальто и шляпку, потом прошла в комнату свекрови. Та дремала, сидя у печи.
— Нан, дорогая, сожжешь себе юбку!
— Sei plan ‘bracada! — пожаловалась старушка.
Последние несколько месяцев это был ее любимый «напев» — «Я устала, сил нет больше!» Мари со вздохом обняла старушку.
— Нан, постарайся хоть немного взбодриться! Если меня нет дома, ты даже не пьешь свой цикорный напиток и пропускаешь полдник! Сейчас приготовлю тебе настоящий кофе, и очень сладкий, он придаст тебе сил! Но сначала сбегаю наверх к Мелине.
— Я слышала, как эта девчонка скакала по дому пять минут назад! Эта bastardo [13] тебя надула и рада! Что угодно, лишь бы не ходить в школу!
—
— Хочешь ты или нет, а она и есть drollo bastardo! Ты ведь не знаешь, кто ее отец, значит, я права! Твоя Леони была развратней, чем кошка во время течки!
13
Безотцовщина (патуа).
Мари стиснула зубы. Характер у Нанетт стал еще хуже. Никому не удавалось призвать ее к порядку, и из-за ее ядовитых замечаний в доме часто возникали раздоры. Пытаясь справиться с раздражением, Мари поставила на поднос чашку с яблочным компотом и стакан молока и понесла все это своей приемной дочери.
Мелина вовсе не скакала по комнате. Наоборот, она смирно сидела на кровати, скрестив ноги «по-турецки». Немного бледная, в пижаме из бумазеи в розовый цветочек, она читала иллюстрированную книгу «Неделя Сюзетты», которую ей прислала Лизон.
— Добрый вечер, дорогая! — воскликнула Мари. — Как ты себя чувствуешь?
— У меня жар, мама Мари! И совсем недавно меня чуть не вырвало. Мне пришлось спуститься в туалет.
— Быстрее ложись в постель, если так! Ну-ка, давай под одеяло! В твоей спальне не слишком жарко!
Мари поправила подушку, потом заботливо подоткнула одеяло. Мелина казалась обиженной.
— Я скучала целый день, мама Мари! Когда уже приедет Камилла? Может, она захочет поиграть со мной в «желтого гнома» или в куклы…
— Крошка моя, нашей Камилле шестнадцатый год. Не думаю, что ей захочется с тобой играть. Но ведь у тебя столько книг! Ты закончила читать «Гостиницу на Ямайке» Дафны Дю Морье? Это очень интересный роман!
— Мне не нравится читать! — пробурчала Мелина. — И… мне грустно. Я все время думаю о моем маленьком Юкки. Сегодня ночью он приснился мне, и сон был очень страшным! Он кричал, а из носика текла кровь…
Обескураженная взглядом этих печальных и таких красивых голубых глаз, устремленным на нее, Мари не сразу нашлась, что сказать. Эта девочка была так дорога ее сердцу! Время шло, и она все чаще узнавала в ней черты и даже выражение лица Леони. Это одновременно и волновало Мари, и было источником глубочайшей радости.
— Мелина, мне так же, как и тебе, жалко твоего песика! Но что тут поделаешь? Весной возьмем в дом другого, если ты захочешь.
— Нет, я хочу моего Юкки!
Мари обняла девочку и попыталась ее утешить. Она шептала ей на ушко нежные слова из тех, что бальзамом проливаются на раны, слова, которые можно услышать только от матери.
— Я тебя понимаю, дорогая! Пока тебе не хочется другой собачки, ты печалишься. Но однажды ты проснешься и поймешь, что передумала. Поймешь, что хочешь любить другое живое существо, котенка или щенка. Ты никогда не забудешь Юкки, но у тебя будет другая радость. У меня в жизни, Мелина, тоже было много горя. Лизон — не первый мой ребенок. До нее у меня родился мальчик, и я назвала его Жан-Пьер. Жан — в честь моего отца, а Пьер — в честь моего первого мужа. И случилось так, что этот прекрасный малыш, такой долгожданный, которого я уже полюбила всем сердцем, не прожил и двух дней… Я думала, что никогда не утешусь. Но вот родилась моя Лизон, и я снова стала радоваться жизни…