Возвращение
Шрифт:
— Не беспокойся, я перекусил у Жана-Батиста перед поездкой в Тюль. Иди лучше ко мне, я тебя поцелую…
Мари вздохнула с облегчением и поспешила в объятия мужа. Потянувшись к нему, она подарила ему долгий поцелуй. Какое это все-таки счастье — ощущать его рядом!
— Милая, какая ты ласковая сегодня! — прошептал Адриан. — Что-то случилось?
— Ты угадал, нам нужно поговорить. Но давай пройдем в кухню. Я приготовила ромашковый чай.
Адриан обнял супругу за талию, и они вместе вошли в кухню. Мари разлила чай в чашки и присела
— Я получила это сегодня. Сначала хотела сжечь, но передумала. Прочти, и ты сам все поймешь.
Адриан взял в руки листок и быстро пробежал глазами эти несчастные несколько строчек. Реакция не заставила себя ждать.
— Святые небеса, какая невообразимая мерзость! Бедная моя, тебя, наверное, это шокировало!
— Да, я очень расстроилась! Признаюсь, мне пришлось перечитать несколько раз, прежде чем до меня дошел смысл этого. Я не могла поверить своим глазам! Это так зло и так глупо… Кто-то осмелился бросить тебе в лицо такое оскорбление, написать такую ересь… Просто слов нет! На конверте штамп Лиможа. Я не понимаю… Почему? И кто?
— Вот это главное! Кто ненавидит меня до такой степени? — громыхнул Адриан. — Это серьезно, Мари, очень серьезно! Думаю, я сообщу об этом письме в жандармерию. Ужасы войны слишком свежи в памяти, чтобы воспринимать такие писульки как шутку! Анонимное письмо… Какая подлость! Пусть бы этот аноним пришел и в лицо сказал мне, что я — коллаборационист!
Мари не удалось скрыть своего удивления. Она не думала, что Адриан отреагирует подобным образом.
— Дорогой, успокойся! И на твоем месте я бы не стала идти в жандармерию. Закончится тем, что весь городок узнает об этом!
— И что? — отозвался Адриан. — Кто поверит в эту ересь? Я — коллаборационист! Да уже в войне 1914 года я носил на рукаве повязку Красного Креста! И присоединился к Сопротивлению, как только у меня появилась возможность! У меня масса свидетелей! Все знают, как я жил и что делал, и скажут свое слово в мою защиту!
Не помня себя от ярости, Адриан встал, он просто не мог больше сидеть на месте. Кружа по кухне, он пытался успокоиться, взять себя в руки. Ему хотелось ударить того, кто осмелился так его оскорбить, но, ввиду отсутствия такой возможности, его гнев мог обрушиться на любой безобидный предмет. Адриан довольствовался тем, что пнул ногой дверь.
— Адриан, прошу, не расстраивайся так! Никто не сомневается в твоей порядочности! Послушай, будет лучше, если мы сожжем этот поганый листок и все забудем!
— Ни за что! — серьезно ответил доктор. — Не проси меня забыть об этом. Я имею право знать, кто называет меня коллаборационистом, и я не отступлюсь. Пусть только мерзавец, который это написал, попадется мне на пути!
Увлеченные разговором, они не услышали, что по коридору шелестят подошвы мягких тапок. В кухню вошла, кутаясь в халат, Нанетт. Она выглядела непривычно с гладко зачесанными волосами и без своего чепца. Она по
— И чего это вы раскричались в такое время? И кто этот «коллабо», про которого вы говорите?
— О нет! — воскликнула Мари со вздохом.
Адриан с трудом поборол искушение призвать в свидетели Нанетт, чью манеру говорить правду в глаза всегда ценил, но, посмотрев на испуганную жену, предпочел промолчать.
— Нан, дорогая, возвращайся в постель! Прости, что мы тебя разбудили! Мы говорили об оккупации, об этой проклятой войне…
— Может, я и старая, но из ума не выжила! — буркнула в ответ Нанетт. — И еще не оглохла! Что тут не понять? Кто-то обозвал Адриана «коллабо»!
Нанетт и при обычных обстоятельствах было трудно провести, а сейчас не стоило даже и пытаться. Мари, скрестив руки на груди, стала объяснять:
— Нан, я сегодня получила письмо. Оно напечатано на машинке, и в нем всего несколько строк — Адриана обвиняют в коллаборационизме. И угрожают ему смертью. И мне тоже. Но мы же не станем принимать это всерьез! По-моему, эти угрозы — просто вздор. Во всем этом есть что-то… детское. Может, кто-то из местных детей наслушался всяких глупостей и решил так над нами подшутить?
— Ребенок — и написал такое? — с иронией спросил Адриан. — Интересно было бы узнать, что это за дитя, которое развлекается тем, что угрожает смертью порядочным людям?
Нанетт, прищурившись, качала головой. С минуту она молчала, потом поделилась своими соображениями:
— Я думаю, это дело рук той же гадины, которая отравила собаку нашей младшенькой! Кто-то вас ненавидит, это точно! Вспоминаю, как у нас в Прессиньяке, еще до рождения моего Пьера, один парень отравил всех кошек в поселке, чтобы отомстить девушке, которая ему отказала!
Мари с сомнением посмотрела на старушку и нахмурилась. То, что мелочность и жестокость присущи некоторым представителям рода человеческого, не укладывалось в ее голове. И все же она в своей жизни сталкивалась и с ненавистью, и с завистью…
— Нан, письмо пришло из Лиможа. Это доказывает, что между этими угрозами и смертью Юкки нет никакой связи. Послушай, уже поздно, иди спать, поговорим об этом завтра. И прошу, ни слова девочкам! Не нужно им об этом знать.
— Я не вчера на свет родилась, моя курочка! И не стану говорить при детях о такой ерунде! Спокойной ночи!
— И ты спи спокойно, моя Нан!
Мари и Адриан вскоре тоже покинули кухню. То, что Нанетт услышала их разговор, было к лучшему. По-лимузенски практичная, старушка расставила все на свои места, а ее замечание относительно собачки, возможно, имело смысл.
Уже в постели они еще долго разговаривали. Оба все еще находились под впечатлением: он никак не мог успокоиться, она продолжала принижать значимость происшествия, опасаясь, как бы это ужасное письмо не разрушило их счастья.
И оба не подозревали, что это только начало…