Возвращение
Шрифт:
Аллочка уже звала меня. Обнявшись, мы пошли в дом. Разговор не клеился, потому что она пыталась петь дифирамбы мужу, а меня от этого тошнило. И я резко прервала ее:
– Что ты комедию ломаешь?
– прошипела я.
– Что я - дура совершенная? Я же вижу, как противно и тошно тебе здесь. Как хочется гулять и развлекаться, слушать признания в любви, не от этого хмыря, а от молодых и сильных мужчин. Как хочется посмеяться с подругами, которых он разогнал, прогуляться вечером по набережной одной, а не с телохранителями. А нельзя. Через год-два вышвырнет твой Валерий тебя на улицу и в след не посмотрит. И ты сломаешься. Сдохнешь в ночлежке, или под забором. Поэтому-то и трясешься за своего Валеру, самца поганого, знаешь, что слово
Что меня подвигло на такую речь - не знаю. Аллочка сникла, уронила лицо в ладони и мелко затряслась. Я опомнилась, бросилась к ней, шепча слова утешения. Но она оттолкнула мои руки и заорала не своим голосом:
– Что ты знаешь про мою жизнь? Ты вон, какая ухоженная, холеная. А моя мать всю жизнь вокзальные сортиры мыла. Когда я - лимита тьмутараканевская - в столицу приехала, кто меня подобрал? Валера. Все видела, побольше тебя. Он меня с иглы слезть заставил, накормил досыта впервые в жизни. Я до сих пор опомниться не могу, что женился на мне!
Я дала ей выговориться. После долгих рыданий Аллочка продолжила в ином ключе:
– Я ему, скоту, все отработала. Ты думаешь, зачем он меня здесь держит? Чтобы не проболталась кому-нибудь, чем он занимается. А избавиться от меня он пока не может. В трудное время он на меня все оформил: недвижимость, счета в банках. Все. Я тут месяцами сижу, чеки подписываю, да его ублажаю, когда появляется. Спасибо, еще под друзей не подкладывал. Как-то намекал, да я такую истерику закатила, что он все в шутку свел потом.
Я ждала, пока Аллочка выговорится до конца. Я сочувствовала ей от всей души. Но помочь я должна была только себе. Двоим нам не спастись. Уж жену-то Валера будет разыскивать, и найдет. А с ней и меня, убившую его верного помощника, меня - свидетеля возможного обвинения.
Кое-как утешив Аллочку, я проводила ее в спальню. Мне и самой хотелось спать до безумия. Но я не могла: если я просплю рассвет, все пропало.
Сначала я читала до рези в глазах, потом смотрела какую-то чушь по видеомагнитофону. Потом просто металась по своей комнате, беспрерывно паля сигарету за сигаретой. Наконец, небо начало светлеть, звезды тухли сгоревшими лампочками. Пора. Я накинула Аллочкину куртку и выскользнула за дверь. Разжившись на кухне съестными припасами, я поднялась наверх, заглянула к Аллочке, которая спала, как ребенок. Сказав несчастной девочке последнее "прости", я покинула дом и поспешила к лодке. Светало быстро. Уже хорошо было видно тропинку, я шла уверенно и быстро. Я запомнила направление, откуда появляется пароход, как называла судно Аллочка, и вычислила примерный путь следования. Я направлюсь навстречу лайнеру и на борту попрошу политического убежища. Я надеялась, что мне пойдут навстречу, несмотря на отсутствие документов и прочих атрибутов государственности.
Я уложила в лодку вещи, оглянулась в последний раз на дом и окаменела. В десяти шагах, протирая кулачком глаза, стояла Аллочка.
– А я надеялась, что ты останешься, - пробормотала она - Давай выкурим по сигаретке. И я не буду тебя больше задерживать, - она смотрела с такой мольбой, что отказаться не смог бы и камень.
Я опустилась на ближайший валун, Аллочка протянула мне сигарету и села рядом. Мы долго курили молча.
– Я все поняла, не сразу, ведь я не слишком-то умна, - тихо и грустно начала Аллочка.
– Когда ты увидела фотографию Валерия, у тебя челюсть отвисла, и я вспомнила твой дурацкий парик. Ты сбежала от него, только не знаю как. Надо же, Валера ошибся. Принял парик за твои собственные волосы. Стареет, наверное. Брюнетки ему не нужны: в восточных гаремах ценятся только блондинки. Как ты выжила, ума не преложу. Тебе, наверное, досталось, если ты оказалась здесь. Сюда редкая птица долетает. Живут лишь постоянные обитатели.
По нежным Аллочкиным щекам потекли слезы. Она не кокетничала, не кривлялась. Она была несчастна. Я ласково обняла ее за плечи.
– Я больше не могу, - горестно вздохнула Аллочка.
– Я нашла документы, настоящие документы его сделок. Знаешь, там указан штучный товар и оптовые партии. Сотни блондинок, называемых болонками. Так и написано: наименование - болонка. Количество проданных единиц, цены. Я знаю, он и меня продаст. Ты ошиблась только в одном: у меня нет и года. Я это чувствую. И ты избежала смерти чудом. Издержек производства они обычно не допускают. Ты должна была исчезнуть.
– Неужели ты хочешь просто все забыть?
Меня давно трясло от злости. С минуту мы молча смотрели друг на друга. В кротких Аллочкиных глазах светилась решимость. Именно в этот момент я решила остаться. Наверное, это отразилось в моих глазах, потому что Аллочкино личико озарилось надеждой, на губах застыл немой вопрос: "Правда?". Как же долго она терпела! Не бойся, девочка, я с тобой, я помогу тебе. Мы обе знаем, что надо делать, не правда ли?
Валерий предусмотрительно позвонил жене с борта вертолета. Мы накрыли на стол, принарядились и пошли на посадочную площадку. В руках мы несли красивые букеты, собранные ранним утром на сказочной полянке - нам показалось кощунственным срезать розы с клумбы у дома. Мы подошли вовремя - уже слышался шум "вертушки". Аллочка так замахала обеими руками, что я испугалась за букет. Я отошла в тень раскидистого дерева. Ветер от винта вздувал Аллочкино платье. Первым на землю спрыгнул Валерий. Раскрыв объятия, он направился к любимой жене. Они крепко обнялись, поцеловались. Когда появился пилот, я вышла из укрытия и пошла к вертолету. Повернув голову в мою сторону, Аллочка воскликнула:
– А вот и сюрприз!
Валерий изумленно уставился на меня, а Аллочка, словно в приветствии, подняла букет, который позабыла отдать мужу. С ясного неба раздался гром. Через секунду он повторился. А у Аллочкиных ног упали два трупа: ненавистного мужа и ни в чем не повинного пилота.
Ни тот, ни другой не мучились - Аллочка в отсутствии мужа долго училась стрелять и проделала в головах обоих жертв аккуратные дырочки между глаз.
Трупы спрятать было не трудно - море похоронило их надежно. Найти там тела было невозможно. Сложнее было с вертолетом: мы разбирали его больше месяца, строя свое алиби. Ломом, кувалдой, чем придется, благо инструментов в кладовой было достаточно. Части вертолета мы отвозили подальше на лодке и сбрасывали в морские глубины. Туда же отправились и все продуктовые запасы.
Увидев иноземный лайнер, мы так отчаянно кричали, махали красными тряпками, что нам прислали шлюпку очень быстро. Как мы объяснялись с представителями командного состава, смешно было слушать. Жестами и на безбожно исковерканном английским мы рассказали, что за нами больше месяца никто не приезжает, нам нечего есть, и нет никаких связей с внешним миром. Для большей убедительности устроили небольшую экскурсию по дому, продемонстрировали пустой холодильник. Да и осунувшиеся наши лица говорили сами за нас: мы с Аллочкой голодали неделю, питаясь лишь подножным кормом - съедобной травой, дикими ягодами, похожими на мелкие сливы, грибами.
После долгих раздумий нас все-таки взяли на борт. Нам выделили каюту, обещали прислать переводчика. Оставшись одни, мы с Аллочкой, посмотрев друг на друга, стали безумно хохотать, что, несомненно, являлось признаком нервного расстройства. Впрочем, на протяжении месяца нас не донимали духи убитых нами мужчин, надо думать, не будут досаждать и далее.
Без приключений мы добрались до ближайшего порта, где Аллочка сняла в банке сумму, достаточную, чтобы оградить нас от любых расспросов. Деньги она разделила поровну.