Возвращенный рай
Шрифт:
Но приглашение взять себе льда, дало ему повод войти в гостиную. Все еще держа бутылку с этикеткой семейного поместья, Ги вошел в комнату.
После яркого солнечного света на улице он сначала мало что увидел, кроме силуэтов и теней. Он заморгал, стараясь поскорее освоиться с полутьмой. В его распоряжении имелось всего несколько минут, не больше, чтобы определить, действительно ли произведения искусства, которые видел здесь Билл, украдены из замка де Савиньи. Теперь, подержав в руках фирменную бутылку, он был практически убежден в этом, но ему хотелось неопровержимых доказательств.
Сперва
И потом он увидел его, висевшего на стене, в таком положении, что даже небольшое количество света в гостиной заставляло его гореть огнем. Триптих. Он быстро пересек комнату и убедился, что это тот самый триптих, который когда-то украшал стены семейного поместья. Это легко было установить по фотографиям деда – по сценам из жизни Орлеанской девы, которые не повторялись в других триптихах, насколько было ему известно. Он, как зачарованный, смотрел на эту красоту, пробуждавшую в нем чувство соприкосновения с историей. Его собственной причастности к истории – истории его семьи, к наследию, которое передавалось из рук в руки, от поколения к поколению. Для него, возможно, этот момент стал наиболее волнующим во всей его жизни, а также наиболее неожиданным. Он воспитывался среди антикварных вещей, которыми был наполнен магазинчик его матери, но ни одна из них не произвела на него такого же впечатления. Но ведь, с другой стороны, никогда до этого он не сталкивался с вещью, которая фактически принадлежала ему, – и не просто переходя от деда, а от дедов его деда.
– Ах, вы любуетесь моим триптихом?
Ги не слышал, как Лили возвратилась в комнату. Теперь он повернулся и увидел ее в дверях со стаканом лимонада в руке. Она набросила на себя ситцевую рубашку большого размера, и от этого казалась еще более уязвимой и хрупкой, чем прежде.
– Ваш триптих? Она засмеялась.
– Так всегда говорит папа. Этот триптих мне всегда нравился, с детских лет.
– Он великолепен. Но у вас здесь собрано много великолепных предметов. Ваш отец, верно, коллекционер.
– Ну, я не назвала бы его коллекционером в полном смысле этого слова. Во всяком случае, я не знаю, чтобы он что-то собирал. Эти предметы всегда были у нас—всегда на моей памяти. Думаю, он мог привезти их с собой, когда приехал сюда.
– Из Германии? Но, мне показалось, вы сказали, что его дом был полностью
– Он-таки и был разрушен. Но сокровища, вероятно, были где-то укрыты, когда пошли бомбардировки. И я намерена и Дальше хорошенько заботиться о них. В конце концов, может случиться так, они останутся единственным моим достоянием.
Он быстро взглянул на нее, она нервно хихикнула.
– Довольно об этом. Вы достаточно натерпелись за один день – от меня и моих нервов. Нашли ли вы лед?
– Нет, он мне не нужен. Спасибо.
Но коньяка ему хотелось выпить. О, Господи, как же не хотеть свой собственный коньяк! Ги с нежностью отпивал его, зная, что выпивать одним залпом очень выдержанный, очень старый коньяк де Савиньи нельзя, надо относиться к нему как к лекарственному, божественному напитку.
– Ваш отец?.. – начал он вопросительно.
– Он отдыхает. Я заглянула к нему, он спит.
– А… – Значит, сегодня он не увидит Отто. – В любом случае, спасибо за угощение.
– Спасибо, что вы спасли мне жизнь. Я поступила очень глупо. Сожалею об этом. – Она выглядела такой маленькой и такой бесконечно обворожительной в своей не по размеру большой рубашке, сжимая в ладонях стакан только что приготовленного лимонада.
Ги неожиданно охватило чувство жалости к ней, но он не позволил себе поддаться ему.
– Может быть, вы разрешите мне как-нибудь угостить вас? – спросил он, почти не ожидая, что она согласится.
Но она неожиданно кивнула.
– Это было бы приятно. С удовольствием.
– Хотите сегодня? – спросил он.
– Нет, не сегодня. Скажу совершенно откровенно, что чувствую себя неважно. Может быть, завтра?
– Прекрасно. На другой стороне острова имеется бар…
– Джонни Шовелноуза?
– Да. Может быть, он не совсем в вашем духе, но…
– У Джонни Шовелноуза отлично. Мне там нравится – хотя папа разгневался бы, если б узнал, что я туда ходила. Послушайте, не трудитесь и не заходите за мной. Я сама загляну к вам. Ведь ваш домик по пути туда, правда?
– Да, но…
– Если я окончательно расшалюсь, то вы меня опять проводите. Успокоит ли это вашу мужскую гордость?
Он тряхнул головой, рассмеялся. Лили, казалось, снова обрела непринужденное очарование, которое он отметил в ней еще в самолете. Теперь трудно было поверить, что эта девушка и истерзанная душа, которую он едва спас в море, одно и то же лицо.
– Значит, увижу вас завтра вечером. Если не возникнет какая-нибудь неожиданная работа. Но коль это случится, я вас предупрежу.
Он допил коньяк, поставил бокал на стол и направился на открытую веранду. Обернувшись, он увидел в комнате Лили, такую очаровательную, что вся его душа просто сжалась от восторга: триптих, который так сиял, что, казалось, вокруг фигуры, привязанной к столбу, опять разгорелся костер. Волосы той девушки были коротко подстрижены, как у юноши, и все же в тот момент Ги показалось в результате какого-то светового эффекта, что чертами лица горевшая на костре святая Дева напоминала Лили.
Ги сидел на веранде своего домика, глядя в сгущавшиеся сумерки, у его локтя стоял стакан.