Возвращенный рай
Шрифт:
– Вы здесь уже давно? – спросила Лили.
Он полуобернулся, непонимающе взглянул на нее, и Лили рассмеялась собственной глупости. Конечно, он не мог расслышать, что она сказала, – на нем был шлем, и он мог слышать только голоса радиосвязи. Она, извиняясь, махнула рукой, показывая, что поняла свой промах, и откинулась на спинку кресла. Но вскоре она заметила, что он возится с кнопками на контрольной доске, вынимая и втыкая контакты в гнезде, а потом с усмешкой передал ей такой же шлем, как у себя.
– Ах… спасибо, – вырвалось у Лили.
Шлем она надевала и раньше – когда летала с Джорге, – но это было очень давно. Она потратила минуту или две, чтобы как следует надеть его, заправила длинные
– Спасибо, – сказала она. – Я забыла, что вы не можете меня услышать. Мне хотелось знать, давно ли вы здесь?
– Нет, я – новичок. Меньше двух недель. – Микрофон добавлял солидности его и без того басистому голосу.
– Я так и подумала, я вас раньше не видела. Вам здесь нравится?
– Солнце, море и пустынные пляжи? Разве это может не нравится! Как я понимаю, здесь ваш дом?
– Да, я тут родилась. Теперь живу в Нью-Йорке.
– Разница!
– Еще бы. Там – настоящая зима.
– А я три недели назад был в Англии. Тоже довольно холодно. Неудивительно, что вы захотели приехать домой, чтобы немного погреться на солнышке.
– О… не совсем из-за этого, – произнесла Лили и смолкла: от острого напоминания о реальной действительности радужные пузыри эйфории лопнули.
– Чем вы занимаетесь в Нью-Йорке? – спросил он, не заметив неожиданно охватившего ее смятения.
– Издательским делом. Информацией и рекламой. Довольно приятное занятие, но утомительное. Масса деловых обедов и приемов с шампанским.
– Тяжко! – отозвался он с иронией.
– Понимаю вашу иронию, – уныло отозвалась Лили. – Я действительно избалована.
– Убежден, что это не так. Просто в этом беда таких видов работы, как ваша и моя. Для всех они кажутся очень привлекательными, кроме людей, которые их выполняют. Реальное положение вещей совершенно иное.
– Вот именно, – подхватила она. – Абсолютно верно. Посторонние не видят, что я смертельно устаю, что мне ничего не хочется, кроме спокойного вечера перед телевизором, со стаканом кока-колы в руке.
– Но все-таки мы справляемся.
– Да, – рассмеялась она. – Справляемся.
Треск в наушниках прервал их разговор, и Лили поняла, что пилот готовится к посадке. Она повернулась и выглянула из окна кабины и почти тут же с чувством радостного возбуждения увидела Мандрепору – крошечную полоску земли в голубизне открытого моря. Эта полоска обрела реальные очертания, когда самолет снизился и пролетел над островом. Лили видела его с высоты много раз, но всегда этот вид захватывал ее—заросшие лесом холмы и белые песчаные пляжи, гостиница и причалы, забитые яхтами, лачуги с крышами из гофрированного метала, в которых жили Джози и другие туземцы, полдюжина хороших домов, разбросанных среди дубрав, и вилла с аккуратными лужайками и плавательным бассейном. Ее дом. Опять нахлынули чувства, наполовину радостные, наполовину печальные. Развернувшись, самолет пошел на очень низкой высоте, слишком низкой, чтобы можно было что-либо разглядеть, кроме узкой взлетной полосы и деревьев, окаймлявших ее с восточной стороны. Лили крепче вцепилась в подлокотники сиденья, как всегда, слегка нервничая при посадке, но самолет мягко коснулся земли, колеса побежали по бетонной полосе и вскоре без рывка остановились.
– Отличная посадка, – похвалила Лили. – Мне говорили, что садиться на этой полосе трудно.
– Это – наша работа, – небрежно отозвался пилот.
Она сняла шлем, передала ему, расстегнула пристяжной ремень, сладко потянулась, оправила на коленях шерстяные брюки лимонного цвета.
Дома. Дома! Прекрасное чувство, несмотря ни на что. А затем, посмотрев на заросшую травой площадку, она увидела то, от чего счастливое настроение сразу
Летчик умело провел машину по аэродрому, приоткрыл люк, чтобы проветрить кабину, вылез из нее сам и помог спуститься ей. Лили охватило какое-то паническое чувство, и вдруг ей захотелось прильнуть к этому приятному, привлекательному, умелому человеку, который, как это ни странно, показался ей последним бастионом стабильности перед тем, как на нее обрушатся тяжелые проблемы и эмоциональные потрясения.
– Спасибо, – поблагодарила она его. – Полет был замечательным. Заходите как-нибудь на рюмку вина.
– Не против, – ответил он, но она заметила его удивление. Дочь хозяина виллы приглашает пилота маршрутного самолета на рюмку вина – неслыханная вещь!
– Я говорю это серьезно, – добавила она. – Это не просто любезность. Но я не знаю, как вас зовут.
– Ги де Савиньи.
– Как вас следует называть: капитан де Савиньи или Ги?
– Ги меня вполне устроит.
После этого разговора она почувствовала себя лучше. Ей показалось, что у нее появился союзник. Когда он выгружал ее багаж, она уже практически успокоилась и смотрела, как шофер отца выносит ее багаж и укладывает в «мерседес», стоявший у края взлетной полосы.
– Еще раз спасибо, – сказала она.
Потом она посмотрела на море. Солнце уже скрывалось за горизонтом, небо – чистое и голубое всего минуту назад – теперь залило багровой краской, и опять сердце Лили тревожно забилось. Багрово-красный. Она ненавидела этот цвет. Он воскрешал в ней воспоминания, которые она хотела забыть. Воспоминания о днях до Джорге, но неразрывно связанных с ним. Даже находясь в безопасном Нью-Йорке, она не любила смотреть на такой закат. Здесь на Карибском море значение такого освещения возрастало во много крат, оно окрашивало все ее эмоции тревожными предчувствиями и обдавало холодом страхов.
Лили обернулась и увидела, что Ги направился к небольшому домику, в котором располагалась контора аэродромчика. Багрово-красные отсветы на море все еще полыхали в глазах Лили, она чувствовала себя крайне опустошенной.
В небольшом офисе с белой крышей, откуда была видна взлетная полоса и который находился примерно в двух или трех сотнях ярдов от конторы компании «Эр перпетуа», Джорге Санчес принимал Энрике Гарны, офицера, отвечавшего за порядок на Мандрепоре.
Офис был не больше конторы «Эр перпетуа», но заметно лучше оборудован. Хотя большинством дел Джорге руководил из своего дома, расположенного высоко на холме среди деревьев, он нуждался в помещении в непосредственной близости от аэродромчика и морских причалов. И поскольку он начал проводить все больше времени на острове, то захотел снабдить этот офис всеми внешними атрибутами комфортабельного помещения. Джорге привык к роскоши. Он воспитывался в семье богатого землевладельца и вырос, не просто желая взять от жизни самое лучшее, но презрительно относясь ко всему, что этим высоким меркам не соответствовало. Он много пил – легкая краснота его темно-смуглого лица служила тому доказательством – но пил лишь самые лучшие вина и крепкие напитки. Курил сигары только ручной закрутки, темного цвета и тонкие. Рубашки шил на заказ, костюмы и хлопчатобумажные галифе для верховой езды шились для него в наиболее престижных ателье Каракаса. Все, что было ниже по качеству, оскорбляло его природное высокомерие и как бы сужало огромную пропасть, разделявшую людей его круга – богатеев Венесуэлы – от трудового люда, прислуги и безработных, которые ютились в трущобах на склонах холмов или просили на улицах милостыню.