Вперед в прошлое 2
Шрифт:
Теперь надо узнать, который час, и — в Васильевку.
И в детстве, и в зрелом возрасте у моего организма была странная особенность: на мне останавливались часы — и механические, и электронные. Причем качество часов проверялось временем, как долго они продержались. Помню, прикупил себе шведские за пятьсот баксов: полгода прослужили. После этот атрибут имиджа перестал для меня существовать.
Потому до появления мобильных телефонов приходилось спрашивать у прохожих, который час. Вот и сейчас я отловил женщину, узнал, что пятнадцать минут седьмого, вернулся к Каюку и сказал:
—
ЛАЗ с красной полосой я узнал издали. Пожилой водитель протокольной наружностью курил рядом, на его пальцах синели буквы, и за давностью лет опознать их было невозможно.
— Здрасьте! — проговорил я и, как только водила обернулся, перешел к делу: — Нужна ваша помощь. У нас есть груз, с ним никак не влезть в ваш автобус — затопчут. За сто рублей можно погрузить его на конечной?
Глаза водилы округлились, казалось, в них промелькнули значки денег, как в игровых автоматах.
— Ты не сильно борзый? — прорычал он слишком уж дружелюбно, приглашая к торгу.
— Сто пятьдесят? — улыбнулся я.
— Большой груз? — поинтересовался водила, выдыхая дым.
Я руками обрисовал объем, водила кивнул.
— Тащи сою поклажу, но ты сядешь на остановке, а не тут, а то меня пассажиры разорвут.
— Конечно! — улыбнулся я. — Пять минут — и я здесь. Спасибо.
Две минуты — чтобы добежать к Юрке, три — чтобы дотолкать тележку и совместными усилиями погрузить в ящики внизу по бортам. Правда, пришлось снимать ящики с тележки и ставить один на другой. Еще пара минут — на марш-бросок до остановки.
— Ну ты даешь, братан! — восхитился Каюк. — Да, теперь вижу, что ты в Москве не пропадешь!
На останове было не протолкнуться: люди разъезжались с работы, которая была только в городе, по своим поселкам. Вдалеке показался наш автобус — толпа пришла в движение, готовясь к штурму Зимнего.
— Если ща выживем, — проговорил я, охваченный азартом, — все будет хорошо.
А потом стало не до разговоров. Надо не дать себя затоптать, ведь завтра — мегаответственный день. Домой, как я и думал, попасть не получится, и в Москву мы стартуем из Васильевки. Как же мне нужны колеса, без них — сплошное мучение, столько времени в бездну! Но только как обмануть систему?
Вот казалось бы — я такой взрослый и крутой, все знаю. Но систему-то не обойдешь! Я — пацан, никто меня всерьез не воспринимает, паспорта нет, никуда не поедешь без взрослых, водить нельзя. Что ж, в любой ситуации есть свои плюсы, которые надо научиться использовать.
Глава 11
Грешники в котле
Утром я, Юрка и бабушка собрались в летней кухне, позавтракали и продолжили сборы под песни шестидесятых, льющиеся из радио.
Хвала богам, на рынок за тележкой ехать не пришлось — бабушка одолжила одну у соседки. С самого утра раскладывать товар по ящикам в два слоя мы не стали, чтобы фрукты лучше сохранились. И так почти двое суток ехать, да по жаре — есть риск, что много черешни погниет, а абрикосы подавятся.
Вместо успокоительного бабушка хлестала самогон и не пьянела, а я исписал блокнот расчетами. Черешни у нас сорок шесть килограммов. Плюс тридцать абрикос — до фига и больше. Плюс картошка… Восемьдесят кэгэ! Взрослый я это уволок бы, но справятся ли подросток и пожилая женщина?
Я покосился на Каюка, который жадно поглощал пирог-манник, сдабривая его малиновым вареньем. Бедолага все не мог поверить, что еды вдоволь, и она никуда не денется, и ел, ел, ел. Запасал впрок, как верблюд.
Чтобы разгрузить тележки, бабушка принесла сюда, в летнюю кухню, пару рюкзаков литров на тридцать, снабдила их небольшими коробками.
— Сюда сложим черешню перед выходом. Проще тащить, а то очень уж ноша неподъемная.
Бабушку Эльзу было жалко — не девочка все-таки, чтобы такие грузы таскать. Да, она бодрячком, но возраст все равно дает о себе знать. Нам предстоит длительный переезд, пекло, и непонятно, удастся ли ей вздремнуть. Сосредоточенный на цели, раньше я об этом не думал и только сейчас немного переключил мозги и понял, на что ее подписал. Напарника, однозначно, надо будет менять. Вот только на кого? Наташка? Она девочка, ей нельзя тяжести таскать. Каюк уж больно хилый, да и у самого меня грузоподъемность маленькая.
Чтобы было удобно, я надел спортивный костюм, еще советский, цвета выцветших чернил. Бабушка посчитала, что ей будет удобнее в длинной цветастой юбке и такой же яркой кофте навыпуск. В таком одеянии она походила на цыганку.
Вечером мы долго спорили, у кого должны быть деньги. Бабушка настаивала, что — у взрослого, то есть у нее. Я — что у меня, мотивируя тем, что если вычислят, что мы с деньгами, то те же менты в первую очередь обшмонают ее, а меня никто не тронет. Наверное, час мы препирались, наконец она сдалась и засела за шитье матерчатого кошелька, который крепился к поясу. Его следовало надевать под одежду и уже не трогать.
Над головой бормотало радио, причем там не песни крутили, а проповедовала какая-то секта.
— По моим расчетам, — сказал я, — если продадим черешню по пятьсот, будет тысяч семнадцать. Абрикосы брал по сто восемьдесят. Если тоже сбыть по пятьсот, получится около десятки. Итого двадцать семь тысяч чистыми. Картошка ж еще… Тридцатка, короче говоря.
— Оптимист, — усмехнулась бабушка.
— Это не самый оптимистический прогноз, я просто удвоил цены, но они могут быть и выше.
— Или ниже.
— С чего ниже, когда на севере это все не растет? Нужно рискнуть, а не каждый на такое пойдет, на горбу дотащить — тяжелый труд. Каждый будет стараться продать за максимальную цену, ведь поставки не налажены, а людям хочется витаминов.
— Пашка сможет! — поддержал меня Каюк, потянулся к очередному куску пирога на тарелке, откусил и замер, потому что чистый мужской голос выкрикнул из радио:
— Человек обязательно умрет!
Дальше последовал рассказ про поднятие чакры Кундалини по позвоночнику, о бренности человеческого бытия и судном дне. И лишь когда прозвучало имя Секо Асахары, я встал на стул и убавил звук.