Вперед в прошлое 2
Шрифт:
— Скажи, а из какого купе этот бычара?
Парень ненадолго отмер, не оборачиваясь ко мне, махнул назад.
— Через два купе. Поймешь.
— Спасибо.
Он был прав: я понял сразу. На нижней полке храпел жирдяй, его и футболка задралась, явив миру брюхо с продольным шрамом и черными завитками волос. На этой же полке ютились два лысых заморыша, напротив сидела опухшая девка и два бритоголовых лба, один тискал девку, второй — распотрошенную куриную тушку на фольге. Тут же имелись необходимые для пьянства атрибуты:
— Доброй ночи!
Пять пар красных глаз уставились на меня.
— Тебе чего, пацан? — прохрипел тот, что тискал девку.
— Там ваш друг хочет побить проводницу….
Ближний ко мне заморыш заржал. Уроды, не дают перейти к главному! Что им та проводница, им главное — кореш.
— Ванила такой, да-а!
Вот же дебилы!
— Я слышал, уже ментов вызвали, — зашептал я. — Ссадят же мужика с поезда эти козлы. Вы ж его не бросите?
— Нет! — взревел бык, отрываясь от курицы, вскочил, долбанувшись башкой о полку.
— Уведите его от беды, а то ж эти козлы… — Я сжал кулак.
— Козлы, да, — закивал заморыш, что сидел подальше от меня. — А шо мы сделаем? Он же буйный какой!
— Скажите, что водка греется, еда заканчивается… Ну помогите другу, ваш же общий залет будет!
— Кто вызвал мусор-ров? — Лысый сделал вторую попытку встать и снова приложился головой, выматерился, ударил полку кулаком.
От звука жирдяй заворочался, перевернулся набок, стряхивая заморышей. Самой вменяемой оказалась девка, поднялась и сказала неожиданно трезвым голосом, глядя на кавалера:
— Филин, идем за Ванилой.
— Кто вызвал ментов? — ревел бык-обжора.
— Стукачи уже ушли, — соврал я, — в ресторан!
Девка с ухажером направились в начало вагона, я — за ними. Пьяный мужик зацепился за сумки и распластался, вытянув руки, девка его подняла, и они продолжили путь. Проходя мимо нефора, я ему подмигнул. Он ничего не понял и отвернулся.
— Ванила! — промурлыкала девка, погладив по спине буяна, ломящегося в купе. — Да нахрен тех лохов, идем бухать!
Второй бычок, качаясь, стоял возле титана.
— Карабас выжрет все, идем! — настаивала она. — Коза твоя уже зассала и в окно выпрыгнула. Ну?
Бык вроде присмирел. Посмотрел на дверь. В коридор. Снова на дверь. Два желания сцепились в нем насмерть: бить и пить. Первое пока не получалось, значить — пить!
— За победу ЦСКА выпьем ящик коньяка! — заорал его кореш.
— От свистка и до свистка давит мощью ЦСКА! — отозвались издали.
Бык напоследок пнул дверь, и троица удалилась. Оказывается, и в девяностые можно решить проблему мозгами, а не кулаками. Интересно, если бы бык вскрыл дверь и начал мутузить Валентину, неужели никто не вмешался бы?
В наше время стоило кому-то закурить в тамбуре, на него сразу пикировала охрана поезда и выписывала штраф. Когда мы ехали на фронт, видел, как пытались оштрафовать парня за то, что он выбрасывал пустую бутылку водки, хотя случалось, что никто не приходил.
Я подождал, пока дебоширы исчезнут из вида, и постучал в купе, говоря:
— Открывайте, они ушли.
— Точно ушли? — настороженно спросила Валентина, приоткрыла дверь, убедилась, что опасности нет, и посторонилась.
Я проскользнул внутрь. Бабушка выглядела на удивление спокойной, злой была — да, но не зашуганной.
— А где Вероника? — поинтересовался я.
— Спит у Виталича, — отчиталась Валентина и добавила с сожалением: — Следующая ночь — ее.
— Трудная у вас работа, — посочувствовал я проводнице. — Спокойной ночи.
— Спокойной, ха! Твои слова — да богу в уши б! — проворчала бабушка, укладываясь и накрывая рукой лицо так, чтобы сгибом локтя защитить глаза от света.
Я полез на свою третью полку. Но выспаться опять не получилось, потому что на станции в Воронеже вошли менты, и бык Ванила попытался их труба шатать. Пришлось стражам порядка подкрепление вызывать и стаскивать Ванилу и лысого, что жрал курицу, с поезда. Девка сошла с ними, остальные покатили дальше.
Скорее всего никакие они не афганцы, а простые болелы ЦСКА, которые ездили своим ходом поддерживать любимую команду. Думаю, полвагона теперь будет дергать глазом от одного упоминания ЦСКА.
Поскольку выдалась бессонная ночь, все досыпали днем, и в вагоне стоял храп. Причем треть пассажиров отказалась покупать белье, эти несчастные спали на полках без матрасов. На каждой станции вваливались горластые коробейники со своими газетами, водой и пирожками и всех будили, за что получали порцию ненависти, а иногда и оплеух.
Единственное, что хорошо — в вагоне было прохладно, а ночью я даже замерз. Целее будет наш товар. Я очень надеялся, что много его не испортится. Абрикосы так вообще зеленоватые — армяне знали, что везти — если не считать двух первых килограммов.
Если бы меня попросили охарактеризовать наше путешествие на поезде двумя словами, я бы сказал, что это адский цирк. Вот даже сейчас кто-то пел, орал маленький ребенок, вдалеке блевали, торговцы возмущались, что попало на сумки.
— А мне убирать, — пожаловалась Валентина. — Вот как их заставить? То-то же: никак.
Вернулась Вероника, и Валентина обрушила на нее жалобы на трудную ночь. Может, хоть следующая будет поспокойнее.
Я попросил ее открыть подсобку, чтобы проверить, как там товар, но она была завалена матрасами, которые изымались у бедных, отказавшихся оплачивать постельное, и использованным бельем.
Пошатавшись по забитому вагону, я так и не нашел место, куда притулиться, и полез к себе на полку, отмечая, что на почти всех третьих полках лежали люди. Иногда я спускался, бродил по вагону, заходил к бабушке перекусить.