Вперед в прошлое 3
Шрифт:
Значит, все-таки отец отстранен. Вряд ли его посадили… Но тогда где он? Передает дела? Пишет рапорты? Но почему так долго? Или его специально задерживают, чтобы он не встретился с журналистами? И чего Лялина не отвечает?
Опер развел руками, и тут возмущенно затараторила тетя Лора, мать Ильи:
— Да что ж это такое? Человек столько жизней спас, а его теперь с работы выгоняют вместо того, чтобы наградить? Еще и статью шьют! Где справедливость? Подруга моего сына была среди этих девочек. Где этот Мартынов? Я на колени перед ним встану, если бы не он…
Среди собравшихся я узнал печальную мать Марины Богатыревой, которая расклеивала объявления о пропаже, кога я рыбачил. Вот только саму Марину среди девочек не помню.
Растроганная словами тети Лоры молодая женщина расплакалась и отвернулась, оператор навел на нее камеру. Фотографы забегали, стремясь зафиксировать чужое горе.
— Да, он же даже не убил никого! — прохрипела тетка алкоголического вида. — Сами сидят в кабинетах на… Не делают ничего и другим не дают. Тьфу, козлы! Твари продажные! Скока я пороги оббивала, чтобы Танечку мою нашли, ууу! И ничего! Романа этого как его, Мартышкина — к награде! — Она вылезла вперед, к камере и выпалила: — Спасибо тебе, Роман, честный человек! Все отдам! Душу отдам за то, что ты вернул мою Танечку, девочку мою!
Молодец тетя Лора, правильно волну разогнала, тетки расчувствовались, разгалделись. Фотографы тоже оживились — столько фактуры! Из РОВД вышли еще две женщины, присоединились к толпе. Меня заметила Наташка, и все друзья потянулись ко мне, как-то странно на меня поглядывая.
— Офигеть вы с папаней кипеш подняли, — прошептала сестра в самое ухо. — Папаня теперь типа герой?
— Не «типа», — оборвал ее я. — Он поступил, как нормальный человек и реабилитировался в моих глазах.
— Так ты там тоже был? Ну, в лагере? — вытаращил глаза Борис, но я от него отмахнулся.
— Потом расскажу. — Осмотрев удивленных друзей, я приложил палец к губам. — Тс-с, все — потом. Давайте послушаем.
Илья им уже рассказал о моих приключениях, и я понял, что читалось в их взглядах: уважение, граничащее с превознесением. Это ж как в книге: мальчишка совершил невозможное и спровоцировал на подвиги ментов!
Взяв под руку сестру, я отвел ее в сторону и сказал:
— Нужна твоя помощь. Считай это пробой в ГИТИС.
— Что надо делать?
— Сыграть на камеру.
Наташка так заинтересовалась, аж рот открыла.
— Че? Не поняла. На какую камеру? На эту что ли? — она качнула головой в сторону телевизионщиков.
— Да. Надо попросить не наказывать нашего папу. Чем более слезно получится, тем лучше.
— Не буду я этой скотине помогать! — набычилась сестра.
— Да ты просто боишься, что не отыграешь, — взял ее на слабо Илья.
— А вот и нет! — огрызнулась Наташка. — Он меня избил, и хрен что он от меня дождется!
Глава 20
Весь мир театр
— Отцу и без тебя помогут, — продолжил я. — Смотри, сколько у него фанатов!
— Вот и пусть помогают. Без меня.
— А для тебя это испытание, роль, — замотивировал ее я. — Твоя задача — разжалобить зрителей, и чтобы никто не заподозрил, как на самом деле ты к нему относишься.
— Да пофигу мне на него вообще! — уперлась Наташка.
Похоже, взять на слабо не получилось. А как она отреагирует на доводы разума?
— Пойми ж ты: если отца закроют, то чертей тех, что Алиску украли, отпустят и никто не будет наказан.
— Давай я скажу! — подыграл мне Борис. — Прикинь, сколько меня людей по телеку увидит!
Все уставились на Наташку, она, потупившись, размышляла. В ней насмерть сцепились самолюбие и тщеславие. Если она и простит отца, то очень нескоро, и желание помочь имело отрицательное значение, а вот блеснуть талантом перед друзьями и в телек попасть ей очень хотелось.
— А че говорить? — наконец сдалась она. — Мне нужен текст!
Тем временем началось бурление народных масс. Тетя Лора грамотно вставляла реплики, подогревая народное возмущение ментовским бездействием и произволом. Произвола как раз-таки не было, начальство отца действовало по уставу, но люди возжелали справедливости. Я понимал, что это только начало пути: клали менты на народ с высокой колокольни, а то, какие материалы напечатают в газетах и что покажут по телеку, будет зависеть не от этих журналистов, а от их начальства.
Чтобы закрепить успех, неплохо было бы переговорить с местными авторитетами, не заинтересованными в том, чтобы Костаки совался на их территорию, и те простимулировали газеты, но доступа к ним у меня не было. Был только Рамиль и через него — выход на азербайджанскую диаспору, которая не поделила рынок с Костаки. Но вряд ли они имеют столь мощное влияние в городе.
— Сымпровизируй, — предложил я Наташке. — Тут же главное — не грамотно сказать, а чтобы за душу взяло. Слезу пусти для убедительности. Сможешь?
Сестра задумалась, на ее лице отразилась вся гамма чувств — от страха и сомнений до злого торжества. Наконец она сжала челюсти, с вызовом уставилась на камеру, тряхнула волосами.
— Ладно.
— Жалости побольше напусти, — посоветовал я.
— Мы в тебя верим! — поддержала ее Гаечка.
Постояв немного и послушав, как женщины делятся своей радостью, что дочери нашлись, Наташка всхлипнула и полезла к камере, замерла. Лев Эдуардович толкал пламенную речь о том, что в столь трудное время не остается ничего, кроме как помогать и поддерживать друг друга.
Когда он закончил, сестра вытянула руку — как в школе, когда просятся к доске. Телевизионщица заметила ее, кивнула оператору. Тот навел камеру на Наташку, сестра ненадолго оцепенела, но вспомнила, что она — актриса, и бояться непрофессионально, сделала брови домиком и выпалила:
— Мой папа — Роман Мартынов. Папочка! — Она глянула в камеру, губы ее задрожали. — Я горжусь тобой! Что бы ни случилось… что бы… они с тобой не сделали, ты… Ты дал надежду им всем. — Наташка обернулась, обвела рукой собравшихся и закрыла лицо ладонью.