Вперед в прошлое 5
Шрифт:
— А мы взяли в аренду две теплицы! — с гордостью отчиталась Рая. — В одной посадим тюльпаны к восьмому марта, в другой — розы! Я сама вырастила десять черенков сорта Глория. Это будут мои розы. А еще мы завели щенков, двух русских черных терьеров, их называют собаками Сталина. Летом я много читала и работала в теплицах, мы купили видик и машину «Москвич» зеленого цвета, а еще пуховик розовый…
Из-за спины Барановой донеслось с одесским акцентом:
— Все! Все, шо нажил непосильным трудом, все погибло!
Класс покатился со смеху, учительница поджала губы, чтобы не засмеяться, а Лихолетова продолжила перечислять нажитое непосильным трудом.
— Три магнитофона, три кинокамеры заграничных… — глумился Памфилов.
После его издевательств желающих выступать не нашлось, и классная не придумала ничего умнее, кроме того, как поднимать всех по очереди и слушать, как они бэкают и мэкают, не желая делиться сокровенным.
Только Райко самодовольно ответил, что был в Польше, Италии и Турции, и отец купил «Мерседес» с коробкой автомат, а «Опель» отдал матери — дескать, смотрите, как надо жить, смерды!
— Ой, и где ж твой малиновый пиджак? — опять не сдержался Памфилов.
— Пиджак малиновый, одна штука, — парировал он. — Нет, три!
Выяснилось, что все купались, читали, работали на дачах — в общем, обычное лето бедных детей девяностых, которым до Турции, как до луны. Закончив пытать второй ряд, учительница назвала Чумакова, но тот и не подумал вставать.
— Я че, я как все. Ниче нового не скажу. Вот грабану Райко, тада похвастаюсь.
Я обернулся, поймал молящий взгляд Минаева, такого красного, что казалось, от него вот-вот пойдет пар, и решил сделать и предупреждение, и небольшую презентацию нашего клуба, не нарушая правил и ни слова не говоря о бойцовском клубе.
А заодно и посмотрю, как у меня стало с красноречием.
Глава 3
Раскол
Перед тем, как начать, я повернулся к классу и сказал:
— Я расскажу за всех нас, только говорить буду долго, можно?
— За всех — это за кого? — заинтересовалась Елена Ивановна. — Мне было бы интересно, что ты сделал, чтобы так измениться. Может, и другим пример будет.
— Рамиль, два Димы, Илья и Саша, — за них, — объяснил я.
Гаечка сомкнула ладони — спасибо, мол, спас от унижения. Учительница кивнула.
— Жги! — крикнул Памфилов.
— Представьте, что у вашего близкого человека диагностировали рак, — сказал я, и в классе воцарилась мертвенная тишина. — Представьте, что ваша подруга без вести пропала, когда по городу ходят слухи о маньяке, и никто не собирается ее искать. Денис, будешь острить?
Памфилов высунулся из-за Барановой и помотал головой.
— Спасибо, — кивнул я. — В начале июня маме поставили диагноз — рак. Нормальное лечение стоит много сотен долларов, а дома только тридцать тысяч. Рублей. Пришлось ехать в Москву, крутиться, торговать, зарабатывать.
— Че — заработал? — вытаращил зенки Карась. — Типа сам поехал?
— Прикинь, да, заработал. К счастью, там, в Москве, диагноз не подтвердился. Но когда я оттуда вернулся, выяснилось, что пропала девочка, с которой мы занимались единоборствами, и я начал ее искать. Чудом выследил человека, которого считали маньяком…
— Да ты сочиняешь, — прервала меня Баранова.
— Нет, — припечатал Илья, и его поддержала Заячковская:
— Это ж та история, когда простигосподи в Турцию хотели продать, и среди них — Алиса Микова! То-то я смотрю, ты с ней тусил.
— Похвально! — удивилась учительница.
— Да, именно эта история, — подтвердил я. — Алиса, к слову, не пострадала, и она не простигосподи. А я навел мен… милицию на преступников, из-за чего моего отца ранили, и он чуть не умер, а стрелявших так и не нашли. Вот так весело я провел лето. Не считая того, что с мая мы с ребятами практикуем армейский бой.
— Нас натаскивал тренер из Москвы! — придала вес моим словам Гаечка.
Я продолжил:
— Считайте, что Павла Мартынова, которого вы знали, убили бандиты, когда он следил за ними в заброшенном детском лагере. Вместо него буду я.
— Ментовский сучонок навел ментов, — прохрипел Чума с задней парты.
— Чумаков! — повысила голос учительница.
— Че сразу Чумаков! Меня Юрий зовут, между прочим. Юрий Юрьевич.
Класс замер. Учитель должен поставить на место смутьяна, но нашей классной едва исполнилось двадцать пять, она не лезет за словом в карман, но с отморозками остроумие не сработает, таких надо только гасить, а тут она бессильна. Ноздри Елены Ивановны затрепетали, Чума развалился на стуле, нагло скалясь — типа, давай, ничего ты мне не сделаешь.
— Вон из класса! — велела учительница.
— Права не имеете меня выгонять!
— А ты имеешь право так себя вести?
— Как?!
Теперь уже Памфилов не стерпел:
— Чума, заткнись, а?
Чума стал паясничать:
— А чего это тебе можно срывать урок и над всеми орать, а мне нельзя? Ты че, особенный? Хитросделанный?
Память взрослого любезно предоставила воспоминание, как эта сцена развернется: Чума продолжит глумиться. Елена Ивановна психанет и ринется его выгонять, он станет бегать по классу с обезьяньими воплями, ожидая, что она за ним погонится. Учительница соберет его вещи и выкинет за дверь.
Тогда происшествие казалось мне обычным: отморозок довел училку. Некоторых специально доводили, чтобы они смешно поорали, брызгая слюной.
Сейчас я поражался тому, что еще недавно не видел людей ни в учителях, ни в одноклассниках. Они были докучливыми функциями, существующими, чтобы портить мне жизнь. Я не задумывался о том, что будет чувствовать учительница, которая потеряла лицо перед классом. Для нее сегодняшний и без того сложный день будет окончательно испорчен, и некоторое время ее будет трясти перед тем, как она войдет в наш класс.