Впотьмах
Шрифт:
— Это все, разумеется, интересно, но зачем ты мне это рассказываешь?.. — спросил Эж.
— Просто поясняю, что оказался здесь в силу обстоятельств, и теперь готов на все, лишь бы вернуться в наш мир.
— Могу только порадоваться твоему решению.
— Ты что, ничего не понял, или прикидываешься?.. — только что не зашипел Эдуард. — Я считал тебя умнее.
— Поясни.
— С этими двумя бабами нам не выйти… — красавчик произносил слова совсем негромко, но расслышать его было несложно. — У одной пузо на нос лезет, два десятка шагов пройдет — и задыхается, да и от второй толку немного — еле плетется, если не помрет, то надолго сляжет. Они обе — как гири на ногах. Без них у нас есть шанс выбраться, с ними — нет.
— Вообще-то, если я правильно понял, то Лидия носит твоих детей.
— Давай без ханжеских воплей о гуманизме и любви к человечеству в целом, а детям в частности — в нынешней ситуации каждый сам за себя. И потом, ни сама Лидия, ни ее дитятки мне никогда особо были не нужны, а раз так, то потеря невелика.
— То есть ты предлагаешь бросить женщин и уйти вдвоем?
— Ну, зачем так сразу — “бросить”… Я просто продумал для нас двоих разумный план спасения. В конце концов, на то и балласт, чтоб его скидывать.
— И тебе не жаль свою девушку?
— Да какая там “своя девушка” — это всего лишь так, для разнообразия! Таких девушек у меня был вагон и маленькая тележка! А уж после того, как я по ее вине здесь оказался — с той поры эту девицу с трудом терплю рядом с собой! Иногда кажется — сам бы придушил! Честно говоря, давно хочется это сделать, но пусть она лучше живет с вечным чувством вины передо мной.
— Кажется, тебя понесло не в ту сторону. Я уже не говорю о морально-этической стороне…
— Вот не надо передо мной пускать жалостливые сопли и давить на жалость! Она ж не дочь миллиардера, чтоб я рыдал над ее потерей! Лидия — одна из многих, не более того. Девок на свете навалом, одной больше, одной меньше… Новую я себе всегда найду, стоит только свистнуть.
Да уж… — растеряно подумала я. Конечно, Эдуард — эгоист до мозга костей, и этот тип мне никогда особо не нравился, но, ручаюсь, никому из нас и в голову не могло придти, что он так легко может предать. Красавчик говорит спокойно, свои мысли старается обосновывать — наверняка он уже не раз прокручивал в своей голове этот разговор, чтоб попытаться склонить Эжа на свою сторону. Бедная Лидия, и угораздило же тебя влюбиться в такого самолюбивого наглеца! Хорошо еще, что бедняжка спит, и ничего не слышит, а иначе от подобно удара так просто не оправиться.
— Вообще-то Ксения Павловна обратилась ко мне за помощью касаемо спасения ее дочери, и я обещал сделать все, что в моих силах… — спокойно ответил Эж. — О тебе, вообще-то, речи не было, в Храме Величия мы прихватили тебя за компанию: негоже человека из наших краев бросать на чужбине, да и Лидия без тебя никуда бы не пошла. Ну, а если перевести дело в официальную плоскость, то можно сказать, что между мной и матерью Лидии был заключен некий устный договор, нарушать который я не собираюсь.
— Долг? Верность?.. — ухмыльнулся красавец. — Да брось ты! Оглянись вокруг, реально оцени ситуацию, и подумай о том, что иногда свои интересы должны быть на первом плане.
— Интересная логика.
— Это естественный отбор, и больше ничего. Выживают сильнейшие.
— К числу которых, как я понял, ты относишь и себя, верно? Только что ты скажешь матери Лидии, если вернешься без ее дочери?.. — поинтересовался Эж. — Тоже будешь проповедовать о теории естественного отбора? Боюсь, она не оценит твоих умозаключений.
— Да придумаем что-нибудь! Главное, мы оба должны говорить одно и то же!
— И давно твою голову осенила столь ценная мысль?
— Не сомневаюсь, что и ты не раз думал о том, насколько легче нам было бы не иметь ярма на шее, то бишь этих двух скулящих баб. Ну, чего молчишь? Согласен?
— Был такой поэт — Эдуард Асадов. Вы с ним тезки… — после паузы произнес Эж. — Сейчас этот поэт несколько подзабыт, на мой взгляд, незаслуженно, но в данный момент речь не о том. Просто однажды он написал такие стихи:
“Когда мне встречается в людях дурное,
То долгое время я верить стараюсь,
Что это, скорее всего, напускное,
Что это случайность. И я ошибаюсь”.
— А без заумных стихов можно?
— Разумеется… — согласился Эж. — Насчет твоего предложения скажу так: надо быть крайне альтернативноодаренным человеком, чтоб предлагать подобное.
— Если я правильно понял, ты отказываешься?.. — кажется, красавчик стал злиться.
— Совершенно верно. А ты что, ожидал чего-то другого? Напрасно. Как сказал всем известный товарищ: ваши ожидания — это ваши проблемы.
— Но я же тебе пояснил…
— Не надо развешивать мне шматки лапши по ушам — у меня своя голова на плечах имеется… — сейчас в голосе Эжа слышались нотки раздражения. — Можешь какими угодно словами прикрывать мерзость и подлость, но суть от этого не меняется.
— Слышь, ты, любитель поэзии… — начал, было, Эдуард, но Эж больше не хотел его слушать. На чистейшем русском языке он обозначил точку маршрута, куда следует направиться нашему красавчику, причем в выражениях Эж не стеснялся. Должна сказать, что мне очень хотелось добавить Эдуарду кое-что от себя, но я промолчала, пусть и с великим трудом — не хотелось влезать в мужские разговоры. И потом, пусть по-прежнему считают, что я сплю, а иначе в нашем небольшом отряде будут весьма натянутые отношения.
— Я понял… — холодно ответил Эдуард, выслушав слова Эжа. — Жаль, но ты меня разочаровал.
— Думаю, разочарование обоюдное… — устало произнес Эж. — Как говорили древние: “Кого Юпитер хочет погубить, того лишает разума”. Ну, и наш вариант этого изречения: “Дураков и в церкви бьют”. Еще раз услышу от тебя разговоры о том, что кого-то надо бросить — сразу вспомню о своем увлечении боксом, и если из твоей башки всю дурь сразу не выбью, то значительно ее уменьшу. Все, разговоры закончены, отправляйся спать.
Вопреки моим ожиданиям, Эдуард больше не произнес ни слова, шагнул к стене и улегся на мох. Не знаю, уснул он, или нет, но и у меня после всего услышанного сон пропал. Ну, Эдуард, не ожидала… Очень хочется надеяться, что Лидия все еще спит, а иначе не знаю, как она переживет откровения своего кавалера.
Трудно сказать, сколько времени я еще пролежала — думаю, что немало. Пить хотелось все сильней, во рту пересохло, но вставать я не решалась — пусть считают, что я все еще сплю, и не слышала никаких разговоров.