Врачи двора Его Императорского Величества, или Как лечили царскую семью. Повседневная жизнь Российского императорского двора
Шрифт:
Царица Прасковья Салтыков а
Царица Евдокия Лопухина
Умирали дети императоров и в XIX в. Поэтому супруги первых лиц рожали детей без всяких ограничений, столько – «сколько Бог давал». При этом главной задачей жен монархов всегда было рождение здоровых мальчиков, которые обеспечивали династическую стабильность правящей фамилии.
Оценивалась ли придворными медиками способность невест к деторождению. Проводился ли осмотр невест повивальными бабками
С XVI и вплоть до начала XVIII в. эта процедура была обязательной, поскольку, как уже было сказано, главной задачей цариц, а затем императриц, было рождение здоровых детей. В период Московского царства акушерский осмотр повивальными бабками кандидаток в царские невесты штатно входил в процедуру их допуска пред очи царя или наследника, при этом «самые сокровенные части тела не оставались без подробного рассмотрения». Способность потенциальной невесты к деторождению оценивалась наряду с красотой, высоким ростом и нормальным сложением таза. [326] Также первостепенное значение придавалось наличию «девичества» у кандидатки, чтобы «царской чести порухи не было». [327] Смотрели и на то, многодетна ли семья потенциальной невесты, нет ли у будущих царских родственников каких-либо наследственных заболеваний.
326
Каноны красоты средневековой Руси всячески приветствовали крупных, ширококостных невест с широким тазом. Причины вполне прозаические: такая жена – это и работница, и многодетная мать. Худощавые девушки считались больными или порочными. Собирались сведения и о состоянии здоровья родственников потенциальной невесты. Всякое сокрытие даже самой интимной информации могло стать поводом для самых жестоких репрессий.
327
Когда юный царь Федор Алексеевич решил жениться на Агафье Грушецкой, противники этого брака оклеветали невесту, будто бы она известна «в некоторых непристойностях». Узнав об этом, А. Грушецкая резко заявила, чтоб «о ее чести ни коего сомнения не имели и она их в том под потерянием живота своего утверждает». Когда в 1715 г. умерла вторая жена царя Федора Алексеевича, Петр I лично принял участие во вскрытии ее тела, во время которого выяснилось, что умершая царица была девственницей.
В XVIII в. было по-всякому. Понятно, что когда Петр I сошелся со своей Золушкой – Екатериной Алексеевной, там ни о каких акушерских осмотрах и речи не было, поскольку о типичной «женской карьере» будущей императрицы Екатерины I Алексеевны, прошедшей «Крым и рым», было известно очень многим. Позже, начиная с Елизаветы Петровны, сбор сведений акушерского характера о потенциальных невестах возобновляется, но ни о каких предварительных гинекологических осмотрах уже и речи не было, поскольку невест стали привозить из Европы. Поэтому сбором сведений о европейских принцессах занимались российские дипломаты. В свою очередь, когда русские великие княжны выходили замуж за европейских принцев, конфиденциальная информация об их «женском здоровье» всячески приветствовалась.
Впрочем, достоверность этой информации была весьма относительной и с той и другой стороны, поскольку владетельные семейства карликовых государств Германии готовы были на все, лишь бы их дочки оказались в огромной России на положении императриц или великих княгинь. [328] Примером тому – смерть во время родов первой жены Павла I.
Екатерина II сама подбирала невест своим внукам Александру и Константину, имея довольно подробные представления о состоянии здоровья и наследственных особенностях потенциальных невест. Сбор такой конфиденциальной информации являлся штатной обязанностью всех русских посланников при европейских дворах. [329]
328
Например, когда Екатерина II, выбирая невесту для сына Павла Петровича, пригласила в Петербург на смотрины трех принцесс-сестер Гессен-Дармштадтских, то их матери и двум «неотобранным» принцессам выплатили весьма щедрое вознаграждение «за беспокойство». 3 октября 1773 г. Екатерина II распорядилась «выдать из Кабинета через Н. И. Панина ланд-графине Гессен-Дармштадтской с двумя принцессами, ея дочерьми 200 000 руб.», которые раскладывались так: 100 000 – матери; 20 000 – на дорожные издержки; каждой дочери (Амалии и Луизе) – по 50 000 руб. (РГИА. Ф. 468. Оп. 43. Д. 104. Л. 3. Копии указов императрицы Екатерины II Кабинету о назначении и выдаче денежных сумм. 1765–1796 гг.).
329
Занимался сбором сведений о будущей супруге Александра I русский посланник граф Н. П. Румянцев, которому в январе 1792 г. Екатерина предписала: «…також старайтесь поприлежнее узнать нрав, склонности и, буде можно, о душевных свойствах и понятиях старшей принцессы, такожде о здоровом ее телесном сложении, все сие, думаю, что, сдружась с окружающими их людьми, не трудно вам будет разведать гораздо подробно».
Так, когда будущему Александру I было еще только 14 лет, его бабушка была буквально оскорблена тем, что неаполитанский король Леопольд II предложил в невесты Александру Павловичу свою младшую дочь: «Неаполитанскому двору пришла охота весьма некстати наградить нас одним из своих уродцев. Я говорю уродцев, потому что все их дети дряблые, подвержены падучей болезни, безобразные и плохо воспитаны… Что касается до меня, то я бы не желала видеть моего внука женатым, пока он совсем не образуется, тем более, что ему теперь всего 14 лет, и он еще не развился вполне. Покамест, их величества могут выдавать принцесс, дочерей своих за кого им вздумается». [330]
330
Две заметки Екатерины II // Русский архив. 1863. Вып. 7. Стб. 571.
Когда в начале 1894 г. решался вопрос о невесте наследника Николая Александровича, мнения медиков о состоянии здоровья невесты не запрашивали вообще. Все решения принимались на высочайшем уровне. При этом и врачам, и царственным особам было заведомо известно, что дочери и внучки королевы Виктории являются носителями мутантного гена, и в Европе даже бытовал термин «викторианская болезнь». Конечно, термина «гемофилия» тогда не знали, но уровень риска вполне осознавался. Решающую роль в этом браке сыграла обычная любовь наследника к своей Аликс, а на руках Марии Федоровны были умирающий муж и больной туберкулезом сын, поэтому, вероятно, в ситуации семейного форс-мажора Николаю Александровичу и дали добро на помолвку. [331]
331
Добавлю, что имеются конспирологические версии этого брака, согласно которым немецкая дипломатия, в ситуации политического сближения России и Франции, просчитывала вариант рождения больного гемофилией ребенка у наследника и дестабилизацию системы власти, жестко замкнутой на самодержца. О состоянии здоровья Александра III германский император имел информацию из первых рук и знал, что дни самодержца сочтены.
Имелись ли у Романовых наследственные заболевания
Естественно, имелись, поскольку в семье, правившей Россией более 300 лет, нередкими были близкородственные браки, [332] поэтому такие проблемы были отчасти неизбежны.
Наследственные заболевания проявились у Романовых довольно рано, уже в детях от первого брака царя Алексея Михайловича. Его дочери от брака с М. И. Милославской были умны и энергичны (царевна Софья), а мальчики – болезненны и даже слабоумны (соправитель Петра I – Иван V Алексеевич). Также в литературе встречается предположение, что первые Романовы – цари Михаил Федорович (1613–1645), Алексей Михайлович (1645–1676) и Федор Алексеевич (1676–1682) – страдали наследственной неусвояемостью витамина С. Только этим можно объяснить появление у них цинги. [333] Так, именно хронически протекавшая цинга стала одной из причин преждевременной смерти царя Михаила Федоровича (1613–1645). Позже, видимо, в силу возраста, у юного царя Федора Алексеевича (1676–1682) эта проблема проявилась гораздо острее, чем у его отца и деда.
332
Точнее, правящие европейские династии были переплетены такими тесными родственными узами, что близкородственные браки были довольно частыми. Например, Екатерина II Алексеевна и ее супруг, Петр III Федорович, – троюродные брат и сестра; великая княгиня Екатерина Павловна (сестра Александра I) вышла замуж за своего двоюродного брата, Вильгельма Вюртембергского и т. д.
333
Впервые в чистом виде витамин С был выделен в 1928 г. химиком Альбертом Сент-Дьёри. В 1932 г. было доказано, что именно отсутствие аскорбиновой кислоты в пище человека вызывает цингу.
Говоря о цинге среди Романовых в XVII в., следует иметь в виду, что в подмосковных имениях в оранжереях и зимой вызревали овощи, фрукты (в том числе лимоны) и ягоды, которые подавались к царскому столу. Также травники Аптекарского приказа прекрасно знали о том, что дефицит витамина С прекрасно восполняется зимой квашеной капустой. Все это в Московском Кремле было, но и цинга тоже была.
0 наследственном характере заболевания свидетельствуют материалы консилиума шести врачей, состоявшегося 14 февраля 1682 г., буквально за полтора месяца до кончины царя Федора Алексеевича. Врачи тогда констатировали, что «его государсткая болезнь не от внешнего случая и ни от какой порчи, но от его царского величества природы… та де цинга была отца его государева… в персоне». Врачи отмечали, что вылечить Федора можно «только исподволь, а не скорым временем», с помощью внутренних и внешних укрепляющих средств, «сухой ванны», мазей «на ножки». [334]
334
Забелин И. Е. Домашний быт русских царей в XVI и XVII столетиях. М., 2014.
В XVIII в. наследственные патологии ярко проявились в детях так называемого Брауншвейгского семейства. Когда правительница Анна Леопольдовна была сослана с мужем принцем Антоном Ульрихом Брауншвейгским в Холмогоры, у супругов родилось четверо нездоровых детей [335] – с нарушениями слуха, зрения, обмена веществ, патологией костно-суставной системы. Вероятная причина – близкородственный брак, поскольку супруги были троюродными братом и сестрой.
Видимо, наследственный характер имели периодические эпилептические припадки, отмечавшиеся у некоторых из Романовых. Имеются смутные указания на некие признаки эпилепсии у матери Петра I – Н. К. Нарышкиной. О «конвульсиях», периодически случавшихся у Елизаветы Петровны, упоминает в мемуарах Екатерина II. [336] По мнению доктора медицинских наук Ю. А. Молина, можно говорить о наличии у Елизаветы Петровны эпилепсии с редкими, но продолжительными судорожными припадками. [337]
335
Екатерина (1741–1807); Елизавета (1743–1782); Петр (1745–1798); Алексей (1746–1787). Комендант арестного дома описал их следующим образом: «Дочери: большая Екатерина, сложения больного и почти чахоточного, несколько глуха, говорит немо и невнятно, одержима всегда разными болезненными припадками, нрава очень тихого. Другая дочь Елизавета… нрава несколько горячего, подвержена разным и нередким болезненным припадкам… впадает в меланхолию и немало времени ею страдает. Сыновья – старший Петр… сложения больного и чахоточного, несколько кривоплеч и кривоног. Меньшой сын Алексей… сложения плотноватого и здорового, хотя имеет припадки, но еще детские».
336
Как вспоминала Екатерина II, «в течение нескольких дней императрица не могла свободно владеть языком и не могла говорить без затруднения; говорили, что во время обморока она прикусила себе язык. Все это заставляло предполагать, что эта слабость происходила больше от конвульсий, нежели от обморока». И далее Екатерина Алексеевна констатировала, что конвульсии во второй половине 1750-х гг. случались у императрицы «регулярно почти каждый месяц… эти конвульсии заметно ослабляют ее организм, после каждой конвульсии она находится в течение двух, трех или четырех дней в состоянии такой слабости и такого истощения всех способностей, какие походят на летаргию, что в это время нельзя ни говорить с ней, ни о чем бы то ни было беседовать».
337
Молин Ю. А. Романовы. Путь на Голгофу. Взгляд судебно-медицинского эксперта. СПб., 2002. С. 207.
С некоторой долей вероятности возможна родовая эпилепсия и у Павла I, который унаследовал «припадки» прадеда Петра I с его раскоординированными движениями, закатывающимися глазами и тиком. Русский Гамлет, по свидетельству современников, при малейших стрессах приходил в состояние неконтролируемого «царского гнева», бледнел, черты лица искажались, ему начинало давить грудь, он выпрямлялся, закидывая голову назад. Таким же приступам был подвержен и великий князь Константин Павлович, который вообще отличался большими поведенческими странностями.