Врачи. Восхитительные и трагичные истории о том, как низменные страсти, меркантильные помыслы и абсурдные решения великих светил медицины помогли выжить человечеству
Шрифт:
Зигмунд Фрейд описал Леонардо как человека, который проснулся слишком рано в темноте, когда другие еще спали. В том, что они продолжали дремать, Леонардо был виноват, по крайней мере, не меньше, чем они сами, поскольку он не сумел донести свое видение и широко распространить свои знания. Многие материалы из его блокнотов сегодня расшифрованы, но для современников они были по большей части недоступны, исключая его художественные произведения и работу под названием «Трактат о живописи». Но даже это сочинение было опубликовано спустя много лет после его смерти, и лишь некоторые из его современников были знакомы с этой рукописью. Мало того, что он писал свои заметки в обратном направлении, справа налево, он к тому же соединял или, наоборот, разделял части слов произвольно, не придерживаясь никаких правил. Он не пользовался пунктуацией, изображая некоторые буквы алфавита по-своему, при этом применяя уникальную, разработанную
В результате скрытности да Винчи и использования им тайнописи импульс, который он придал изучению анатомии, почувствовали очень немногие его товарищи. В «Трактате о живописи» он дал понять, что планирует опубликовать большую работу по анатомии, но она так и не была написана. Зимой 1510 года он сотрудничал с молодым анатомом Маркантонио делла Торре, но этот проект был прерван смертью врача уже в следующем году. Джорджо Вазари в своем фундаментальном труде «Жизнеописание живописцев» написал, что делла Торре «пролил свет на анатомию, которая до него прозябала почти в полном мраке невежества… В этом ему были чудесным подспорьем талант и труд Леонардо, который изготовил книгу с выполненным с величайшим усердием изображением органов, которые Везалий своими руками вычленил из тел, при этом собственноручно написав текст красной пастелью и сделав аннотации пером». В другом месте Вазари подчеркивает: «Тот, кто преуспеет в чтении заметок Леонардо, будет изумлен, обнаружив, насколько здраво этот божественный дух рассуждает об искусстве, мышцах, нервах и венах, проникая в самую суть вещей».
Похоже, единственным врачом того времени, написавшим в 1527 году о работе по анатомии да Винчи, был Паоло Джовио, который являлся учеником делла Торре:
Чтобы изображать различные суставы и мышцы, как они сгибаются и распрямляются согласно законам природы, он [Леонардо] вскрывал в медицинских школах трупы преступников, не брезгуя этой бесчеловечной и тошнотворной работой. Затем он с высочайшей тщательностью сводил в таблицы все органы до самой мельчайшей вены и соединения костей, чтобы его работа, которой он посвятил столько лет, могла быть напечатана с медных гравюр, как пособие для мастеров искусства.
Трудно оценить, насколько работа Леонардо оказала влияние непосредственно на врачей, поскольку они, возможно, и пошевелились во сне, но, конечно, не многие из них пробудились, пока Андреас Везалий не вытащил их из постели в 1543 году. Мой любимый друг – покойный Кеннет Киле, который был, несомненно, величайшим из исследователей анатомических работ да Винчи, – ценил его выше, чем большинство ученых, называя его «сутью новой творческой анатомии», и писал:
Смерть стала непреодолимым препятствием на пути его успеха в работе с делла Торре. Но движение продолжилось, особенно во Флоренции. Через Андреа дель Сарто Леонардо познакомился с его учеником Россо Фьорентино, который сам планировал анатомический трактат… Еще раз соединение двух умов осуществилось, когда Микеланджело рассматривал сотрудничество с Реальдо Коломбо в будущей работе по анатомии. Эти примеры демонстрируют, как Леонардо взломал твердыню фанатизма и предрассудков, которые похоронили анатомию на многие века; как он подтолкнул к слиянию искусство и науку на основе анатомии; и как он подготовил рождение шедевра Везалия и Калькара. В 1543 году, когда последний был опубликован, он не остался незамеченным и не заслужил осуждений.
Кто заслуживает похвалы, так это профессора и художники, которые после изобретения наборного шрифта около 1450 года начали сотрудничество по производству учебников анатомии. Первым был уже упомянутый ранее Fasciculus Medicinae Китама с несколькими великолепными гравюрами на дереве. В последующие десятилетия появился целый ряд подобных изданий, среди которых две публикации молодого бельгийца, снабженных превосходного качества иллюстрациями, хотя в текстах по-прежнему описывалась античная анатомическая система Галена. Этим бельгийцем был Андреас Везалий, герой нашей истории.
Если когда-либо существовал человек, воплотивший в себе как архаичные, давно изжившие себя, так и самые передовые, прогрессивные черты эпохи Возрождения, то это, несомненно, был Андреас Везалий. По первому образованию он был классицистом, а по складу ума – активным сторонником научных исследований. Тот же бодрящий ветер перемен, который вел великих европейских навигаторов к еще не открытым континентам, начинает наполнять паруса корабля с еще небольшим экипажем ученых на борту. Магелланы и Да Гамы направляли свои пытливые взгляды через моря на восток и на запад; ученые пристально вглядывались в небо и внутрь человеческого тела.
Родившийся 31 декабря 1514 года, Везалий стал пятым в семейной династии выдающихся медиков, бывших либо учеными, либо врачами королевского дома. Имя Андреас он получил в честь своего отца – аптекаря Габсбургов, сначала Маргариты Австрийской, а позже ее племянника императора Священной Римской империи Карла V. Хотя семья проживала в Брюсселе, их родовой дом был в городе Везель в Клеве, откуда и берет свое происхождение имя Везалий.
С самого момента рождения мальчик был подвержен неуловимому влиянию будущей профессии. Окна задней части дома выходили на незаселенный, частично покрытый лесом клин земли, который называли холмом Галлоуз, потому что в самом дальнем его конце располагался небольшой участок, где проводились казни преступников. Тела мертвых злоумышленников оставляли на волю стихий и на съедение птицам, так что у Андреаса было много возможностей, хоть это и было омерзительно, рассмотреть, как выглядят человеческие кости и внутренние органы. Трудно сказать, сыграли свою роль эти естественные анатомические демонстрации или нет, но в поздние годы он вспоминал, что, будучи еще совсем молодым, начал вскрывать мелких полевых животных, таких как крысы, кроты и орешниковые сони, а также случайных бродячих кошек или собак, которым не посчастливилось встретиться на его пути.
Жалко несчастных животных, но и Андреас Везалий заслуживает сочувствия за то, как был использован этот конкретный отрывок его мемуаров. В раннем образце исторического труда, написанного с точки зрения психоанализа, Григорий Зилбург в 1943 году писал о Везалии: «Его ранний интерес к расчленению и вскрытию животных явно представляет собой довольно сложный набор примитивных деструктивных тенденций. Даже в случае, если они направлены на достижение высоких целей, достигнув значительной силы, они в конечном итоге приводят к депрессивным состояниям, которые, в свою очередь, могут стать настолько тяжелыми, что признаются патологией».
Зилбург изложил в таком духе всю историю жизни Везалия, в конечном счете экстраполируя подобные соображения из области разумных дискуссий в хитроумную страну необоснованной глупости. Автор написал немало странных вещей, прежде чем, наконец, искупил свою вину одним блестящим проницательным обобщением.
Закончив обычное для того времени начальное образование, пятнадцатилетний Андреас переехал из Брюсселя в Левен, чтобы учиться там в университете. Сегодня молодой человек пятнадцати лет может показаться слишком юным, но тогда именно в этом возрасте начинали занятия в колледже. Курс обучения в Левене позволял получить степень магистра искусств, эквивалентную современной степени бакалавра и необходимую для поступления в аспирантуру. Большая часть учебной программы посвящалась изучению латинского и греческого языков, а также философии и риторики. С самых ранних лет, будучи еще под опекой матери, и на протяжении всей жизни Везалий был очарован классической культурой. (Возможно, именно в Левене он получил начальные знания иврита.) Ко времени окончания курса в университете восемнадцатилетний стипендиат решил продолжить семейную традицию, начав карьеру в медицине. Поскольку в Левене не было хорошей медицинской школы, в августе 1533 года он отправился в Париж.
В отличие от итальянских, парижские университеты были средоточием самой консервативной медицинской доктрины и косных методов обучения. Как кандидат на получение степени бакалавра медицины, Андреас провел первый год, изучая трактаты Гиппократа и работы Галена в компиляции Павла Эгинского и некоторых арабских переводчиков. Второй год был полностью посвящен анатомии Галена, которую преподавали стандартным способом «под руководством» профессора, монотонным, наводящим дремоту голосом читающего латинские тексты. В курсе анатомии, который читал Жак Дюбуа, или, как его иначе называли – Якоб Сильвия, было много неточностей, так как профессор проводил вскрытие собак для иллюстрации фактов, установленных Галеном. В последующие годы Везалий напишет, что он практически ничего не узнал из анатомии человека за годы обучения в Париже. По его словам: «За исключением восьми мышц живота, безжалостно искромсанных и в неправильном порядке, никто… никогда не показал мне ни единой мышцы или какой-нибудь кости, не говоря уже о сети нервов, вен и артерий».