Врачи. Восхитительные и трагичные истории о том, как низменные страсти, меркантильные помыслы и абсурдные решения великих светил медицины помогли выжить человечеству
Шрифт:
Ситуацию не облегчало присутствие медицинского персонала императора, большую часть которого составляли галенисты, решительно выступавшие против доктрины Fabrica и не скрывающие своего враждебного отношения к Везалию. Согласно условиям его назначения, он был вторым по рангу после пожилого главного врача, но весь его день протекал в атмосфере недовольного брюзжания. Сам Карл относился к своему молодому доктору с теплотой и добротой, несмотря на пренебрежение его рекомендациями, но общая обстановка при дворе не способствовала доверительным отношениям. В целом, переход на новую работу оказался ошибкой, о которой Везалий горько сожалел. Даже сложные хирургические операции, в которых нуждались раненые воины, участвовавшие в многочисленных кампаниях императора, не удовлетворяли интеллектуального голода скромного исследователя, который когда-то ежедневно делал больше открытий, чем иной академик за всю жизнь, при этом чувствуя себя сполна вознагражденным,
Всякий раз, когда предоставлялась возможность, Везалий использовал ее для экспериментальной работы. Если в постоянных путешествиях с императорской свитой он оказывался недалеко от медицинской школы, он спешил туда, чтобы провести анатомическую демонстрацию. Когда император провел долгие четырнадцать месяцев с августа 1550 года по октябрь 1551 года в Аугсбурге, бывший профессор переработал текст первых пяти книг Fabrica для второго издания. Постоянные походы и перипатетические привычки двора оставляли ему мало времени для научных изысканий, так что только летом 1555 года эта работа была завершена.
В 1544 году, закончив свои анатомические труды и поступив на имперскую службу с хорошим жалованием, которое позволяло ему содержать семью, Везалий женился. В следующем году у пары родилась дочь. Даже если он и подумывал оставить должность врача императора, теперь такой шаг стал невозможным. Не потому, что он согласился исполнять обязанности придворного медика до конца правления Карла, просто материальные потребности его семьи жалкая академическая зарплата удовлетворить не могла. Возможно, именно это соображение заставило Везалия искать королевского покровительства даже после отречения его подопечного от престола в 1556 году. Он подписал контракт в качестве лечащего врача придворных голландцев Филиппа II, ставшего теперь королем Испании. Задолго до этих событий он имел обширную практику среди семей официальных лиц посольства в Мадриде.
Однако атмосфера в Испании оказалась еще более удушающей, чем при дворе Карла, и когда тогдашний профессор анатомии в Падуе Габриэле Фаллопио умер в 1562 году, Везалий подал Филиппу прошение о том, чтобы ему было позволено уехать из Испании и вернуться в Италию. Филипп не удовлетворил его просьбу. Детали последующих событий несколько туманны, но точно известно, что вскоре после этого Везалий отправился в паломничество в Иерусалим. Один современный историк написал, что Везалий предпринял это путешествие в благодарность за выздоровление от серьезной болезни; несколько источников указывают на другие апокрифические причины. По их данным, ходили слухи, что Везалий начал проводить аутопсию тела женщины, которую сочли мертвой, но после вскрытия грудной клетки было обнаружено, что ее сердце все еще слабо билось. Анатом в ужасе решил покинуть город на некоторое время.
Какими бы ни были истинные мотивы, ускорившие дальнейшие события, наиболее вероятно, что настоящая причина паломничества Везалия заключалась в том, что он хотел уехать из Испании и вернуться в Падую. Он сел на корабль из Венеции в апреле 1564 года, известно также, что в обратный путь он отправился в начале осени. Некто Пьетро Биззари сделал в 1568 году заявление, которое историки считают правдивым, что вскоре после того, как пилигрим ступил на Святую Землю, «прославленный Сенат пригласил Везалия в известный университет в Падуе, предложив ему весьма почтенную стипендию, на место ученого Фаллопио, который чуть ранее перешел в лучший из миров». Поскольку недавно избранный профессор должен был знать о своем назначении до отправления в обратный путь, можно с уверенностью сказать, что он не собирался возвращаться к испанскому двору. Здесь должна бы начаться славная сага о блудном ученом, вернувшемся, чтобы сделать массу открытий в разных областях науки. Но заканчивается эта сказка трагедией. Паломнический корабль, на котором путешествовал Везалий, попал в сильнейший шторм, сбивший судно с курса и кидавший его по волнам в течение нескольких дней. Когда запасы еды и воды на не подготовленном к такому повороту событий судне начали иссякать, пассажиров выбрасывали за борт одного за другим, когда они умирали или становились слишком слабыми, чтобы тратить на них остатки провианта. Наконец, как раз в тот момент, когда все казалось потерянным, шторм утих, и корабль смог причалить в порту маленького острова Занте, у западного побережья Пелопоннеса. Везалий оставил судно и почти сразу же стал жертвой серьезной неизвестной болезни. Через несколько дней, по словам Биззари, «его жизнь оборвалась в муках, на отвратительном убогом постоялом дворе вдали от родины, без чьей-либо помощи». Венецианский ювелир, чей корабль сделал остановку на острове, случайно узнал, что там заболел и умер знаменитый анатом. Биззари продолжает: «С большим трудом он получил разрешение островитян на его захоронение, своими руками вырыл могилу и похоронил тело, чтобы оно не осталось на растерзание диким зверям». Никто не знал, кто был этот ювелир: могилу, которую он выкопал октябрьским утром, обнаружить не удалось.
Вот так погасла звезда Андреаса Везалия. За пять лет беспрестанных вдохновенных исследований он проложил путь в мир современной медицины, а остаток своей жизни провел в разочаровании и сожалениях. Несносный ребенок, любитель анатомии вырос, так и не став зрелым исследователем, который, возможно, сократил бы извилистый путь к следующей неизбежной ступени развития искусства исцеления – к пониманию того, что каждый симптом заболевания вызывается специфическими, обычно морфологическими изменениями в каких-либо органах или тканях тела. На страницах Fabrica есть свидетельства того, что его исследования могли пойти в этом направлении, если бы он смог освободиться от обязательств перед императором. Андреас Везалий заслуживает слов самого глубокого сочувствия и сожаления.
Но теперь нет смысла рассуждать о том, как могли бы развиваться события. В любом случае его трактат Fabrica стал воплощением духа эпохи Возрождения, достижением такого масштаба, творческая энергия которого могла исходить только из утопического видения грядущего науки. В этом будущем исследователи будут полагаться только на свидетельства своих органов чувств, как делали «гиппократики», а их выводы будут логическим следствием имеющихся конкретных, вещественных фактов. И тогда они найдут самую лучшую технологию своего времени, плод их культуры, для регистрации наблюдений и передачи миру своего опыта, чтобы другие могли еще больше обогатить сокровищницу человеческих знаний. Такова была роль Везалия в истории медицины: размышляя о нем, невозможно не вспоминать о его книге, этой квинтэссенции его интеллекта. Уолт Уитмен, вероятно, никогда не видел своими глазами копию Fabrica, но он знал главное:
Друзья, это не книга: кто прикасается к ней, тот прикасается к человеку.
4. Деликатный хирург. Амбруаз Паре
Хирургия – это занятие, требующее интеллекта. Лукавые терапевты с их вечными насмешками предпочитают, чтобы хирургов рассматривали только как умелых ремесленников, выполняющих рутинные задания, возлагаемые на них более интеллектуально одаренными специалистами. Я приписываю эти издевки некой беззлобной братской зависти не столько нашему звездному статусу, сколько очевидному результату лечения, которого мы, хирурги, достигаем, не говоря уже о личном удовлетворении, которое мы получаем при этом. Может показаться странным такое забавное описание ежедневных забот хирурга, но немногие врачи (кроме терапевтов) могут оценить, насколько хорошо мы проводим время, почти всегда. Трудный случай разжигает азарт, и главная задача заключается не в том, чтобы творить чудеса пальцами, а в том, чтобы совершать волшебство с помощью ума.
Даже самый драматический компонент хирургии – операция – это не столько демонстрация ловкости рук, сколько осмысление путей исправления ситуации. Операция – тот момент, когда ум целителя на основе знаний и интуиции заставляет его или ее руки сделать выбор между путем, который, предположительно, приведет человеческое тело в рабочее состояние и путем, в конце которого ждет неудача. Это глубокое понимание течения болезни с самого начала до момента оперативного вмешательства, которое позволяет врачу понять, что он видит перед собой, и выбрать из нескольких путей тот, который исправит нарушенные функции в теле пациента.
Как только область больного органа открыта, начинается процесс обдумывания и принятия решения, протекающий практически мгновенно. В результате формулируется план, который затем воплощается в упорядоченной последовательности шагов. По степени влияния на жизнь человека операция, возможно, наиболее прямой и практический тип воздействия, который может совершить врач; с другой стороны, невидимые постороннему глазу мельчайшие манипуляции, безусловно, делают хирургическое вмешательство самым абстрактным действием. Доведенные до автоматизма точность разреза, наложение швов и завязывание узлов – лишь помощники в процессе синтеза интеллекта и логики, который является одним из самых высоких достижений как головного мозга, так и души. Хотя до сих пор никто не заходил так далеко, чтобы обвинять хирургов в чрезмерной скромности, тем не менее они имеют некоторую склонность недооценивать уровень своих возможностей. Когда английский хирург начала девятнадцатого века Эстли Купер перечислял необходимые его коллегам качества, такие как «глаз орла, сердце льва и женские руки», он дипломатично не упомянул самый важный атрибут – ум ученого, чтобы избежать недовольства врачей других специальностей.