Враг народа. Академия красных магов

Блум Мэри

— Ты, конечно, можешь апеллировать к директору, — невозмутимо заметил Марк, — но на твоем месте я бы не стал позориться…

Стул резко скрипнул. Вскочив, ни на кого не глядя, Голицын быстрым шагом покинул кабинет, яростно хлопнув дверью напоследок.

После занятий и обеда я оставил друзей делать задание по теории магии, а сам направился к ее преподавателю. Правда, найти его кабинет оказалось не так уж легко. Почти все попавшиеся на пути студенты, слыша вопрос, смотрели на меня так, будто я просил указать дорогу до пасти

льва, куда в здравом уме никто не ходит. Немного поблуждав по главному корпусу, я наконец нашел его пристанище и постучал в негостеприимно закрытую дверь.

— Входите, — без особо энтузиазма отозвался с той стороны Ковалевский.

Открыв дверь, я перешагнул порог небольшого кабинета, заставленного полками с книгами погуще, чем библиотека. За крепким столом в другом конце сидел в бархатистом кресле хозяин этого места, сливавшийся из-за серости костюма со стеной. Я сделал шаг, и Ковалевский нехотя оторвался от бумаг, которые читал.

— Григорий Николаевич, я к вам по личному вопросу. Можно? — добавил я, вспомнив его слова про вежливость.

Его глаза чуть насмешливо прошлись по мне.

— Присаживайтесь, Александр, — он кивнул на стул с другой стороны стола, куда менее удобный, чем его кресло, видимо, чтобы посетители надолго не задерживались.

Я подошел и сел. Он отодвинул свои бумаги, сложил пальцы в замок и, подперев ими подбородок, внимательно уставился на меня, как бы предлагая начать.

— Я вижу чистую энергию, — сразу выдал я.

А дальше описал ее цвет, форму и то, что наблюдал на недавней практике магического боя — упустив лишь наши не совсем разрешенные тренировки с Генкой на полянке и в недостроенном спортзале. Слушая, мой куратор откинулся на мягкую спинку кресла. По его бесстрастному лицу не удавалось понять, верит он мне или нет. Когда я закончил, еще несколько мгновений в кабинете висела таинственная тишина.

— И как же вы ее видите? — наконец с легкой иронией протянул Ковалевский, все-таки не поверив.

— Глазами, — тем же тоном ответил я.

Его брови дернулись вверх, однако он тут же вернул лицо в норму.

— Сколько у вас уже предупреждений?

— Не считал, — отозвался я.

— А дисциплинарный комитет считает, — невозмутимо заметил Ковалевский. — Будет три, получите наказание. А дальше уже без предупреждений. Так что очень советую выбирать тон.

Было бы здорово, если бы он хоть иногда следовал собственным советам.

— Предположим, — после паузы произнес он, — я вам поверил.

— Я правда ее вижу, — я очень старался не хмуриться. — Какой мне смысл вам врать?

— А вы уверены, — обычно холодные глаза сейчас пытливо рассматривали меня, — что это не иллюзия самому себе? Непроизвольная, который вы сами не отдаете отчет. У менталиста такое вполне возможно от переизбытка сильных эмоций. Нечто похожее на видения… Бывает даже, что видят призраков…

Его взгляд, казалось, сцарапывал с меня кожу, внаглую изучая все, что я мог прятать и скрывать. Похоже, правило академии не читать чужие эмоции без предупреждения к себе он не относил. Однако сейчас его голосе не было насмешки.

— Каких эмоций, например? — спросил я.

— В вашем случае, к примеру, нетерпение, перевозбуждение, горячность, — неторопливо перечислил мой куратор. — Вы слишком торопитесь успеть все.

— Но я вижу чистую энергию не только у себя, но и у других, — возразил я. — Для видений это слишком полезно.

Наконец его глаза соскочили с меня, прекратив исследовать, как букашку под лупой. Кресло напротив легко скрипнуло. Сев прямо, Ковалевский развернул перед собой обе ладони.

— И где она сейчас? — спросил он.

Следом на одной из ладоней заплясала насыщенная синева.

— Тут, — показал я.

— А сейчас?

Синева осталась на той же ладони, словно пытаясь меня провести.

— Здесь же, — сказал я.

— А сейчас на какой?

Яркое свечение щедро разлилось сразу по двум ладоням.

— На обоих, — ответил я.

— А теперь?

Сияние исчезло отовсюду.

— Нигде, — сказал я.

Ковалевский посмотрел на меня гораздо серьезнее, наконец поверив без всяких “предположим”.

— Опишите, что видите.

— Да я могу вам показать, — отозвался я.

Мои глаза пробежались вокруг него и предсказуемо уперлись в стену — невидимую, но очень плотную, без единой лазейки, за которой надежно прятались его эмоции. Несколько мгновений в кабинете стояла тишина — лишь Ковалевский задумчиво постукивал пальцами по столу.

— Хорошо, — медленно произнес он, — я вам позволю, но при малейшей выходке…

— Вы меня накажете, — закончил я за него.

— Я вас заставлю почувствовать, — холодно продолжил он, — что значит умирать…

— Выходок не будет, — пообещал я.

В следующий миг стена вокруг него будто рассыпалась на части, выпуская наружу оранжевые волны любопытства — такого сочного, какого я, в принципе, не ожидал от этого едкого человека в сером костюме. Внутри он, оказывается, гораздо ярче, чем снаружи. Нетерпеливо разбегаясь по сторонам, эти волны обволокли весь кабинет, заметно добавляя ему красок. Мысленно их перехватив, я развернул обе свои ладони. На одной тут же послушно заплясало синее свечение, которого мой собеседник не видел, а на другой из всполохов любопытства появилась его точная сверкающая копия — иллюзия, которую Ковалевский увидел. Не сводя глаз с моей руки, он распахнул свою ладонь, и там плавно разлилась точно такая же синева, видимо, родившись из волн уже моих эмоций, которые я не скрывал — главным образом потому что не умел.

— Можете закончить, — сказал Ковалевский.

Следом обе иллюзии — его и моя — исчезли. Оранжевые волны стремительно втянулись, и вокруг него опять появилась непроницаемая стена, а на его лице — невозмутимая маска. Я молча тряхнул ладонью, и последним послушно скрылось настоящее синее свечение.

— Скажу честно, — после паузы произнес мой куратор, — с таким я сталкиваюсь впервые. Я покажу коллегам то, что вы видите, и после мы обсудим с вами результаты. А до тех пор вы не донимаете никого вопросами и спокойно учитесь. Договорились?