Враг невидим
Шрифт:
Помятый — наверное, в него что-то заворачивали — лист «Эльчестерского вестника», оставленный кем-то на кухонном подоконнике, он заметил в тот момент, когда чах над тарелкой с рагу по-эйрски. Газеты он не любил, обычно не читал и теперь не собирался. Только по чистой случайности его взгляд упал на объявление в траурной рамке, сообщающее о том, что в собственном имении, после тяжёлой и продолжительной болезни, на восемьдесят шестом году жизни скончался некто Уильям Годдар, эсквайр. Годдар, Годдар… Имя показалось знакомым и почему-то заставило насторожиться. Где-то оно ему уже встречалось.
Ещё не понимая, что его так взволновало, Веттели взял пованивающий рыбой листок в руки, изучил. Газета оказалась совсем
Осенённый этой догадкой, Веттели устремился в канцелярию. Но снова копаться в бумагах ему не хотелось, решил наудачу спросить у секретарши, не говорит ли ей что-нибудь это имя?
Та неспешно отложила в сторону бесконечное вязание, поправила очки в некрасивой толстой оправе, не глядя извлекла из шкафа папку, протянула ему с видом безграничного превосходства секретарского сословия над простыми смертными.
— Разумеется, говорит. Уильям Годдар, эсквайр, единственный родственник и опекун нашего покойного Мидоуза. Тоже уже покойный. Между прочим, скряга, каких мало, не тем будь помянут. Доход имел хороший, числился в попечительском совете, но средства жертвовал просто смешные. И бедному мальчику не давал ни пенса наличными, только оплачивал школьные счета, и то с задержкой… — поведала она и осведомилась строго: — А почему он вас заинтересовал? Это связано с убийствами?
Взгляд у неё был очень строгий, и Веттели ответил честно.
— Пока не знаю. Не думаю. Просто случайно прочитал некролог. Но… Скажите, миссис Йейтс, вам случайно не известно, как звали покойного дядюшку мистера Токслея?
Она недовольно повела плечом.
— Дядюшку? Разумеется, нет. Третья степень родства в анкетах не указывается, тем более, в учительских.
— Но может быть, он упоминал его случайно, в разговоре? — проявил настойчивость Веттели.
— Не упоминал, — отрезала миссис Йейтс. — И вообще, с какой стати мистеру Токслею вступать со мной в разговоры о своей дальней родне?
Похоже, её раздражали вопросы, на которые она не могла дать быстрого и чёткого ответа. Люди подобного склада любят знать всё обо всех… Ой, люди ли?
— А что вы на меня так смотрите, юноша?
А смотрел он «так» потому, что вдруг обнаружил: на самом деле миссис Йейтс к человечьему роду имеет отношения не больше, чем мистер Коулман или Гвиневра. Серокожая, морщинистая, одета в зелёное — кажется, таких называют мшанками. Да, необычный контингент подобрался в Гринторпской школе! Интересно, случайность это, предопределение свыше, или директор Инджерсолл нарочно подыскивал сотрудников из числа иных рас?
Захотелось пойти, привычно поделиться открытием с Эмили. Но вспомнил — и стало горько.
И это было только начало, скоро сделалось ещё горше.
Двое шли по коридору, держались за руки, как первокурсники на прогулке. Она улыбалась так, как прежде улыбалась одному только Веттели — нежно, чуть иронично, чуть виновато. Он смотрел на спутницу преданными глазами, от счастья превратившимися в два огромных сияющих сапфира, золотые волосы красивым нимбом обрамляли вдохновенное лицо, щёки вспыхивали персиковым румянцем, губы что-то жарко шептали, похоже, он читал стихи. Она слушала и одобрительно кивала. Они были прекрасны, они казались олицетворением юности, красоты и любви.
Веттели замер у лестницы, будто громом
Так рассуждал Веттели о своём старом сослуживце, а других кандидатур в женихи для своей навеки потерянной любимой просто не видел — не так уж много молодых людей осталось в округе после войны. Разве что какого-нибудь приезжего нарочно занесло бы судьбой. О том, что под боком существует реальная опасность в лице Огастеса Гаффина, ему и в голову не приходило, он никогда не воспринимал его всерьёз. И вдруг нате вам — идут за ручку!
«Нет, а что ты хотел? — отчётливо прозвучал в голове чей-то трезвый голос. — Твоей женщине… ох, прости меня, дуру бестактную! Твоей бывшей женщине нравятся умные, образованные, утончённые и деликатные молодые джентльмены с хорошим вкусом и изящными манерами. Она же леди, а не торговка с эльчестерского рынка. Зачем ей этот плебей Токслей, скажи на милость?»
«А Гаффин лучше, что ли?» — мысленно взвыл Веттели, не заботясь о том, что диалог их явно не является приватным.
«Несомненно. Даже сравнивать нельзя, — отвечала Гвиневра твёрдо. — И не спорь! Ты не женщина, тебе не понять. Прими как данность».
Принял, что ему ещё оставалось? Даже нашёл в себе силы приветливо поздороваться, когда парочка с ним поравнялась. Эмили ответила весело и дружелюбно, как в самые первые дни знакомства, когда их не связывало ещё ничего, кроме взаимной симпатии. Но на лице Огастеса отразилось настоящее смятение. Он-то, должно быть, воображал, будто мисс Фессенден снизошла до него потому, что с прежним своим парнем рассорилась вдребезги — а как иначе это можно было объяснить? И тут вдруг обнаруживается, что в их отношениях всё ровно и безмятежно, словно они не расставшиеся жених с невестой, а старые, добрые, но не слишком близкие приятели. Конечно, Гаффин ничего не понимал.
Да и не он один. Весь день Веттели ловил на себе то просто удивлённые, то огорчённые, то едва ли не злорадные чужие взгляды.
А Эмили их не замечала. Вообще. «Ну, может, оно и к лучшему. Ах, если бы только не Гаффин! Если бы кто-то другой, менее утончённый и деликатный, зато более здравомыслящий!» — терзался Веттели, чувствуя себя кем-то вроде неудачного сводника: собственными, можно сказать, руками отдал любимую девушку бог знает кому! Так стыдно было, что уши пылали, и в голову лезли совсем уж нехорошие мысли. А верно ли он поступил? Вправе ли был в одиночку распоряжаться их общей судьбой? Одобрила бы его решение Эмили или предпочла смерть? Самонадеянно, конечно, воображать, будто он такой незаменимый парень, что легче умереть, чем жить с другим — но вдруг? Ведь окажись в положении воскрешённого он сам, и ему подсунули бы вместо Эмили какую-то постороннюю особу, он бы не простил. А если бы предложили сделать выбор — не колебался бы ни секунды и спасти себя такой ценой не позволил бы. Почему же для Эмили он выбрал иное? Не честнее ли было бы им умереть вместе, что бы там, за гранью этого мира, их души остались неразлучны? А теперь они потеряли друг друга навсегда, и исправить ничего нельзя.