Враг в зеркале
Шрифт:
Оба разделочных стола, как и дверь, держались монолитно. Раньше строили хорошо.
И что делать? Выбираться все же надо.
Я подтащил конторский стол к стене под окном. Поставил на попа. Ну и что? Еще метра три-четыре.
Медленно обозрел помещение. Наткнулся взглядом на холодильные камеры. Конечно, чего я думаю: ящики!
Я потянул один - пустой. Выдвинул до конца. Что-то в конце держало. Я рванул раз, другой. Остервенело дергал, пока не убедился в прочности системы. Даже согрелся от всей этой физкультуры.
Вдруг меня осенило. Надо же - идиот! Мыслитель!..
Быстро заглядывал в боксы, пересчитывая
Ну, за дело.
Начал я с Ольги Александровны, женщины упитанной и потому устойчивой. Из-за морозной окаменелости пирамида строилась легко, так что можно было цеплять оттопыренные руки-ноги друг за дружку.
Не прошло и четверти часа, как я мог с удовлетворением обозреть плоды рук своих.
Н-да! Впрочем, видел и не то. Пора.
Я полез. Наверху мною был приспособлен Михаил Александрович Потанин (я посмотрел на бирку у большого пальца), и его руки были загнуты словно ступеньки. Я встал на них. От моей лестницы шел буквально мертвый холод.
Решетка. Я взялся руками. Никто не заглядывал сюда многие годы. От мощного рывка чуть сам не сорвался. Сыпались обломки гнилых кирпичей. Со второго, уже осторожного рывка, решетка легко вылезла. Я отбросил её в сторону и полез в окно.
Уже пролез и, напоследок, вися с той стороны, задержался взглядом за покинутое, так сказать, поле битвы. Я ведь, действительно, боролся здесь за свою жизнь. И однако же, подумал я, ухмыльнувшись, не завидую тому, кто завтра первым войдет сюда. Словно бы, вырвавшись из тюрьмы своих холодильных камер, мертвецы решили сбежать обратно в мир.
Жуткое зрелище!
Я оттолкнулся. Как и предполагал, с внешней стороны было метра три.
Как ни мало света исходило из окна, мне было достаточно: глаза, столь долго привыкавшие к мраку, сразу выхватили из темноты лакированный отблеск и тут же - контуры машины.
К моему безграничному удивлению это был мой "Мерседес". Я рванул дверцу и плюхнулся на сиденье. Даже ключи в гнезде зажигания. Я приоткрыл дверцу, чтобы оглядеть салон. Ничего - ни одежды, ничего. Потянулся к бардачку и увидел на ветровом стекле что-то большое и темное и... я моргнул: сверкнула очень ярко моя фамилия.
Вышел из машины. На ветровом стекле лежал похоронный венок с траурной лентой. Я содрал её и, словно ленту с телетайпа, медленно просмотрел. Там было: "На добрую память Ивану Михайловичу Фролову. Спи спокойно, энергичный ты наш".
Я ухмыльнулся. Медленно надвигался запах - запахло гнилыми овощами. Уже знал, что ждать. Поднял голову. На деревьях и темном здании морга зашевелилась и тут же громко завопили вороны. Я захохотал, как и давеча, при освобождении из-под плиты.
Вот ужо будет вам вечная память!
Значит, они все-таки похоронили меня. Живьем. Или собирались ещё как-нибудь поэффектнее завершить мое захоронение. Потому и не пристрелили. Я бы таких ошибок себе не позволил.
Сел в машину, завел мотор и, отжимая сцепление, дал газ. Фары осветили аллею. А дальше, за поворотом, светился коридорными голубоватыми ночниками главный корпус больничного здания. Я узнал. Это была пригородная нижегородская больница, ещё до моего рождения обжившаяся в старом монастыре. А вот в этот миленький морг с трепетом мечтал попасть в пору приключенческого детства. Конечно, не в буквальном смысле, а так, посмотреть, что да как.
Меня, значит, привезли сюда. За мной охотились, мне организовали приемные покои, для меня заранее заказали венок... И после всего этого я должен поверить в импровизацию одноухого бандита?!
В общем, временами не видел дороги от черной злобы. И все-таки удивляла живучесть человеческая. В данном случае - собственная. Совсем недавно сходил с ума, задыхаясь под крышкой каменного гроба, и вот уже мчусь в ночи, полный охотничьего азарта.
И, боже мой!
– какое я испытывал растекающееся по всем жилам наслаждение, как все во мне благодарно отзывалось на тихий рокот мотора, на запах этой блестевшей встречными фарами ночи! Голова у меня была прозрачна после всех приключений последних суток; я впитывал все: гул только что взлетевшего с ближайшего аэродрома низко летящего самолета, обсыпанного ярко пульсирующими сигнальными огоньками, и мирную обыденность придорожной заправочной, возле которой остановился гаишный "жигуленок", и милиционер, почти влезший в окошко, задом целившийся в бегом проскакивающие машины, и огромную рекламу моих любимых сигарет "Кэмел" - смуглый красавец, устало закуривавший сигарету, печально грустит по поводу безвременной кончины своей фотомодели, не так давно почившей от рака легких.
Меня это не волнует - смерть, мерзко хихикая, грозит мне сухим пальчиком со времен далекого отрочества. Хватило бы сил жить. Я чувствую безмерную усталость и рад городскому оживлению за стеклами машины.
На дорожных часах мелькнуло - двенадцать сорок пять. Я хотел спать (приключенческий рецидив!), веки тяжело налились и надо было делать усилие, чтобы держать глаза открытыми.
И как же вдруг заныли избитые кости!
Я остановил машину, заглушил мотор и, выйдя, запер дверцу.
Лишь поднимаясь в подъезде по лестнице, я осознал, что приехал домой к Тане, а ещё через пролет подумал, что у меня нет ключей. Это меня не остановило, потому что уже плохо мог связать одно и другое, причину и следствие... На третьем, кажется, этаже из вздрогнувших, а потом открывшихся все же дверей, вышли какие-то компактные старичок со старухой и оцепенели, а когда я мимо них уже поднимался по лестнице выше, то оглянулся, и это почему-то вообще привело уставившихся мне в спину супругов в состояние ступора. А у Таниной двери тупо оглядел себя в поисках ключей, не нашел и, ещё не придумав, что делать, нажал на кропку звонка.
И вот такого, тупого от усталости, избитого, заросшего, прикрывшего чресла грязным фартуком - чудовище!
– и увидела меня Таня, быстро открывшая дверь.
И все. Больше не о чем говорить. Я вернулся домой.
ГЛАВА 17
САТАНИНСКОЕ ОТРОДЬЕ
Утро. Я просыпаюсь в чистой постели, сам чистый и благоухающий. Потянулся; с хрустом суставов со всех сторон отозвалась глухая боль. Все же чувствовал себя отдохнувшим, а боль была уже так, чепуха, остаточный синдром.
Из приоткрытой двери тянуло запахом кофе, яичницы,.. нет, жареной ветчины, как показалось. По потолку, быстрыми кругами, с ускорением, ползали две мухи, словно паровозики на кольцевых маршрутах игрушечной железной дороги, которые вот-вот должны столкнуться, но - симафор ли? замаскированная простота программы?
– все обходилось благополучно, петли маршрута завершены и вновь, как и сейчас для этих двух мух на потолке, можно идти на новые виражи.