Враги
Шрифт:
– Вот я ему, бедолаге, мозги и вышиб, - хмыкнул Алексей.
– А так бы жил. Мы бы его еще судили. И ты, и я понимаем, что, если выпустить эту информацию наружу, могут произойти непоправимые события, вплоть до глобальной катастрофы. Есть предложение. Здешним людям об известном нам ни слова. Не дай бог еще Гитлер атомную бомбу получит к сорок первому. Представляешь, что тогда будет, даже если и Сталин ее к этому времени получит! Это же глобальная катастрофа.
– Насчет техники - принято, - буркнул Павел.
– А вот насчет политики... До пятьдесят третьего, обещаю. Этот срок меня еще устраивает. А уж после...
– Ладно, - кивнул Алексей, - хоть на этом сошлись. Прощай.
Он поднялся и вышел, на ходу приказав караульному
* * *
"Паккард" с брезентовым верхом остановился на Кирочной, и два матроса выскочили из него, взяв винтовки с примкнутыми штыками наизготовку. Алексей, в форме подполковника пограничных войск, вышел, сразу увязнув в снегу, и, высоко поднимая ноги, направился к парадной ближайшего дома. Матросы последовали за ним. Поднявшись на третий этаж, Алексей нажал кнопку звонка. Через минуту дверь распахнулась и на пороге появился Санин.
– Здравствуйте, Лешенька, - расплылся он в улыбке.
– Проходите. Вы, я смотрю, все в чинах растете. Поздравляю. Откуда вы на этот раз?
– Здравствуйте, Дмитрий Андреевич.-Алексей вошел, расстегивая шинель. Я только что из Генштаба.
– Сбежали, выпустили?
– светским тоном осведомился Санин.
– Сбежал, - кивнул Алексей.
– Через три часа с воинским эшелоном убываю в Новгород.
Он прошел в комнату, галантно поцеловал ручку супруге Санина и уселся за большой обеденный стол в центре комнаты. Матросы остались в прихожей.
– Душечка, - обратился Санин к жене, - там, в прихожей, два юноши, голодные и с мороза. Не сочтите за труд, бутербродиков им и водочки.
– Конечно, Дима, - мило улыбнулась Анна, направляясь на кухню.
– Водки не надо, - окликнул ее Алексей.
– Они на службе. Всякое может быть.
– Тогда чайку с малиной, - напутствовал Санин супругу.
Когда мадам Санина вышла, Дмитрий Андреевич открыл дверцу буфета, достал бутылку коньяка, три рюмочки и тарелку с тонко нарезанным сыром.
– Нам-то с вами можно?
– с надеждой спросил он.
– Ну, давайте немного, - улыбнулся Алексей, потирая руки.
Санин разлил коньяк по рюмочкам, чокнулся с Алексеем, и они выпили.
– Я смотрю, теперь без охраны никуда, - хмыкнул Санин.
– Это временно, - пояснил Алексей.
– С переворота прошло только восемь дней. В городе действует большевистское подполье. Они, оказывается, готовились к приходу немцев или к военному путчу. Мы выступили неожиданно для них и большую часть сети накрыли, захватив архив Чека, но некоторые успели законспирироваться. Не проходит и дня без нападений на наших людей и терактов на правительственных объектах. Когда выявим всех, можно будет и без охраны ходить.
– И какая же ваша должность ныне, господин подполковник?
– осведомился Санин.
– Начальник пограничной стражи Северороссии, - ответил Алексей.
– Я так понимаю, - откинулся на спинку стула Санин, - что имею честь общаться с непосредственным участником переворота. Поведайте же историку, как это было. Тайн военных, само собой, раскрывать не прошу.
– Да какие там тайны, - махнул рукой Алексей.
– Вечером двадцатого захватили все посты в Кронштадте, повязали и посадили в тюрьму всех левых. Сработали чисто. На Большой земле так ничего и не узнали. Радиостанцию и телеграф мы взяли в первую очередь, а на льду стояла команда, чтобы ловить бегущих в Питер. Ни один не ушел. Потом предприняли ночной марш-бросок по льду к городу и атаковали на рассвете. Нас не ожидали. Большевики были уверены, что управляют флотом и Оладьин к ним лоялен. Даже называли его красным адмиралом. А он просто грамотно надул Дыбенко и иже с ним. С самим Лениным встречался.
– Кстати, какова судьба Дыбенко?
– осведомился Санин.
– Он сопротивлялся и погиб в перестрелке, - сообщил Алексей.
– В общем, утром вошли в город. Нас не ждали. Начался дикий переполох. Некоторые большевики решили, что левые эсеры устроили переворот, а анархисты и эсеры решили, что переворот начали большевики, и был момент, когда "свой своя побиваша". Взяли телеграф, почту, телефон практически без боя. Адмирал хорошо учится на чужом опыте. Жарко было только на штурме Смольного и здания Чека, там лучшие части красных стояли. Но, как уже сказал, нападение было неожиданным, так что наши потери в четыре раза меньше, чем у защищавшихся. Вот, собственно, и все. Я должен извиниться. Хотел зайти к вам сразу, но была куча дел. Я, как и остальные, сплю сейчас по четыре-пять часов в день.
– Это я уже понял по вашему заморенному виду, - сказал Санин. Спасибо, что меня, старика, не забыли. На следующий же день после переворота явились матросы и самым грубым образом выкинули всех моих подселенцев на улицу.
– Они выполняли приказ верховного правителя о возвращении незаконно захваченного имущества, - пожал плечами Алексей.
– Я лишь попросил начать с вашей квартиры.
– Откуда это в вас?
– вдруг спросил Санин.
– Что?
– не понял Алексей.
– Да это презрение к чужим жизням, - проговорил Санин.
– Я же помню вас... э-э-э... в четырнадцатом и раньше. Вы не были жестоки. Только не возражайте мне. Уплотнили меня, конечно, незаконно. Но ведь это были семьи рабочих и солдат, а не злобные чекисты и ненавистные вам большевики. Но я даже не об этом. Не знаю и не хочу знать степень вашего личного участия во всех событиях. Хотя я так понимаю, что она весьма существенна. Почему вы решили, что можете повелевать чужими жизнями? Почему считаете себя вправе стрелять в лоб, спасибо еще не в затылок, когда сочтете нужным?
При упоминании о выстреле в лоб Алексей вздрогнул. Помолчав, он произнес:
– Время такое. Идет война, уже гражданская. Если не убьешь, убьют тебя. Никто не хочет отступать, и тут уже не до красивых разговоров.
– А вы абсолютно уверены, что правы?
– поднял брови Санин.
– Впрочем, что я говорю. Раз уже лично вы спокойно угробили несколько десятков своих и чужих и собираетесь гробить еще сотнями и тысячами, значит, уверены. Ну, да бог вам судья. Меня интересует, когда это произошло. Когда тот романтичный юноша, что записывался на флот с надеждой изменить историю и спасти человеческие жизни, превратился в бравого офицера, посылающего людей в штыки и без тени сомнения выбрасывающего на февральский мороз семьи с детьми? Я, кстати, нашел им жилье. Но почему я, а не вы?
– Но по-иному нельзя, - сжал кулак Алексей, - Иначе сомнут нас. И тогда мера зла превысит ту, которую установим сейчас мы.
– Я боюсь, что кое в чем вы правы, - вздохнул Санин.
– И как историк, и как человек, я понимаю вас. Хотя жесткость в борьбе с противником и жестокость к населению - это далеко не одно и то же. Более того, я вовсе не против вашего переворота. На второй день после него в продаже появился коньяк. Ужасного качества и очень дорогой, конечно, и не идущий ни в какое сравнение с довоенным. Но все же! Вновь стали открываться независимые газеты. Люди потихоньку начинают без опаски ходить по улицам и перестают вздрагивать от стука в дверь. О терроре я пока молчу. Вашему режиму восемь дней, и мы еще посмотрим, как он поведет себя дальше. Но то, что вы никого не расстреляли из захваченных в плен, отпустили, разоружив, рядовых бойцов рабочих отрядов и объявили о подготовке открытого судебного процесса над главарями, мне очень нравится. Однако я о другом. Хоть режьте меня, не верю, что тот Леша Татищев из четырнадцатого года мог спокойно отдать приказ о расстреле или выселить многодетные семьи. А сейчас я вижу перед собой подполковника, который, если надо, огнем и мечом пройдет по любой земле, защищая свои идеи. Леша, не прошло еще и четырех лет. Скажите мне, когда?