Врагов выбирай сам
Шрифт:
Мы направляем своих коней
И острия мечей.
Шелк моего плаща – белый саван
Проклятой Богом орде.
Ave Mater Dei.
Все-таки это была хорошая идея: сделать парадную форму по образу и подобию тех, древних, рыцарей-храмовников. Алое на белом – броско. Запоминается. Чистота и свет. И серебряные доспехи – почти как у Недремлющих.
Почти.
Мрачно. Внушительно. Надежно. Сила и спокойствие.
Лица в темницах стальных забрал,
Сердце – в тисках молитв.
Время любви – это лишь вассал
Времени
Крест на моей груди ярко-ал,
Как кровь на червленом щите.
Ave Mater Dei.
Разумеется, ни один нормальный храмовник не выйдет в поле, нацепив парадную форму. Но для песни простительны многие вольности, особенно для хорошей песни. Белый плащ с алым крестом.
Да. Именно так – кровь врага и сияние шелка.
Есть два пути: либо славить Свет,
Либо сражаться с Тьмой.
Смертью венчается мой обет,
Как и противник мой.
Взгляд Девы Пречистой вижу я
В наступающем дне!
Ave Mater Dei.
Ну вот и Арчи улыбнулся. Мальчик, мальчик, трудно это – быть святым, даже если сам не веришь в собственную святость. Улыбайся, пока умеешь, брат Артур. Святые, те, что в легендах, суровы и мстительны, и лица их, истощенные постами, не знают улыбок. Улыбайся. А брат Стефан, позабыв о вине, глядит и не может понять – это пламя костра отражается от золотых волос? Или...
Или, брат Стефан, именно что «или». И брат Петр – отражением брата Стефана таращится на Артура с недоверчивым изумлением во взоре.
Она улыбается. И стыдно было забыть об этом тебе, сэр Герман, старый, глупый вояка.
А мальчик сейчас там, рядом с Пречистой, и вот оно – маленькое чудо из тех, на которые сам Артур не обращает внимания.
Если я буду копьем пронзен
И упаду с коня,
Ветром мой прах будет занесен
С павшими до меня.
Нет, это не смерть, лишь только
Ангельских крыльев сень!
Ave Mater Dei.
– ... Все равно я в Нее не верю, – пробормотал Альберт во сне.
Ветка, приподнявшись на локте, заглянула ему в лицо.
Спящий, Альберт казался совсем ребенком. И улыбался он по-детски, открыто и доверчиво. Улыбка противоречила словам.
Тяжелый перстень на цепочке, что юный маг носил на шее не снимая, как носят христиане нательные крестики, скатился на подушку и светился в полумраке спальни таинственно и мягко.
Алый крест на белой эмали.
– Сгинь, – приказала Ветка шепотом и провела над перстнем ладонью. Тут же отдернула руку, поморщившись.
– Что? – спросил Альберт, мгновенно просыпаясь. Взгляд его был пристальным и чистым, ни следа сонливости.
– Сон, – объяснила Ветка, – тебе сон плохой снился.
– Да? – Юноша зевнул, тут же брякнувшись обратно на подушки. – Странно. Не помню. Ну и ладно.
– Сними ты это, – попросила Ветка, пока Альберт не заснул, – удавишься ведь цепью когда-нибудь.
– Не-а. – Он обнял ее, притянув поближе к себе, сонно объяснил: – Это же Артур подарил. Меня Пречистая Дева бережет. Только... – и уже во сне, проваливаясь в теплую яму, пробормотал снова: – Все равно я в Нее не верю.
Утром, едва начало светать, отправились хоронить заеденных чувырлами хайдуков. Сэр Герман взял с собой обоих послушников, брата Петра и двоих сержантов. Послушников – чтобы преподать наглядный урок, брат Петр и он сам должны были позаботиться о душах убитых, ну а сержанты – выкопать могилу.
Оставшиеся в лагере тем временем собирались в дорогу.
– Вот так это бывает, – наставительно говорил сэр Герман, указывая на изуродованные тела и с удовольствием отмечая, что детишки держатся хорошо, если и боятся, то виду не подают. Совсем не то что вчера, когда Арчи у них на глазах порубил на куски чувырл. – Видите, земля здесь более рыхлая, чем вокруг. Это так называемый круг лиха. Что вы знаете о кругах лиха, Мартин?
– Там прячутся земляные чувырлы. Если живая тварь заходит в круг, чувырла убивает ее и принимает ее обличье, – без запинки ответил послушник. – Я думал, круг лиха лучше видно, – добавил уже от себя, – а его, вон, с коня и не заметишь.
– Рано или поздно у вас, дети, появится чутье на подобную мерзость, – пообещал сэр Герман, – а вот у хайдуков подобного чутья обычно не бывает. Этим же, как вы видите, не хватило и обычной наблюдательности. Что вы можете сказать, исходя из расположения трупов, Сергий?
– Ну, вот этот, – мальчик, тот самый, что спрашивал ночью о нимбе и крыльях, ткнул пальцем в один из трупов, – он первый в круг зашел. Его чувырла схватила, и еще один хайдук, вот этот, выручать побежал. А потом... – мальчишка склонился, разглядывая следы, сделал несколько шагов от круга лиха к дороге, вернулся, – потом, – сказал чуть менее уверенно, – чувырлы уже в людском обличье из круга вышли и оставшихся догнали. Притащили обратно и тоже заели.
– Верно, – кивнул командор. – Что нужно делать, если твой товарищ попал в круг лиха и на него напала земляная чувырла?
– Застрелить его стрелой с серебряным наконечником или из арбалета – таким же болтом. Стрелять надо сначала в живот, потом – в голову, – на два голоса, довольно-таки вяло ответили послушники.
Надо полагать, въявь представили себе, как один из них, крепенький Мартин или внимательный Сергий кричит, поедаемый живьем, а второй хладнокровно и тщательно целится. Это ведь непросто – попасть точно в голову человеку, который корчится в смертных муках. Да и в живот – тоже уметь надо.
– У вас появится чутье, – повторил сэр Герман. – За всю историю ордена было лишь три случая, когда земляным чувырлам попадались наши братья. И все три раза это случалось из-за небрежения к правилам. Я надеюсь, дети мои, вы отчетливо представляете себе, что случится, если чувырле удастся принять облик рыцаря храма?