Врата ада
Шрифт:
В Фодже все было кончено. Она встала, взяла чемодан и открыла дверь. Было, наверное, часа два ночи. Она удивилась, что в такой поздний час все еще тепло. Ступила на перрон. Не подняла голову, не огляделась. Ей не хотелось даже взглянуть на знакомые места. Она шла с поникшей головой.
— Меня зовут Джулиана Макерони, — сказала она вполголоса и повторила еще раз свою девичью фамилию, примеряя ее на себя. Отныне придется жить с ней. С девичьей фамилией, которую она носила до замужества, когда жизнь еще не началась и так хотелось все успеть. Джулиана Макерони — вот так теперь ее зовут, она словно нагнулась и подняла с земли то, что обронила двадцать лет назад.
— Меня зовут Джулиана Макерони.
XI
У меня нет матери!
(август 2002)
Кровь на сиденье рядом высохла. Пахнуло первозданной свежестью пиний. Я еду. Прохладный воздух бодрит. Какая чудесная ночь. Смотрю по сторонам. Кругом холмы.
Меня преследует голос Грейс. Не надо было встречаться с ней. Я злюсь на себя за то, что не устоял и пришел попрощаться. Дал слабину. Я должен был взять себя в руки и весь отдаться холодной ярости. Я ждал от Грейс, что она ласково благословит меня, перекрестит кончиками пальцев, а она заронила во мне мысль, которая терзает меня. Я не имею права поддаваться слабости. Не сейчас.
И все же я думаю о матери. Ничего не могу с собой поделать. Не могу выбросить ее из головы. Я вновь слышу голос Грейс, который все твердит, что вот уже двадцать лет моя мать живет в аду. Но я ведь еду не к ней. Эти мысли тяготят меня.
Моя мать не существует. Я забыл ее лицо. Забыл, что такое благотворная материнская нежность. И все же это не так. На самом деле я знаю, что у меня была мать, но я прогнал ее. Если я очень постараюсь, я вспоминаю то время, когда она была рядом и окружала меня сладким ароматом счастья. И потом ни с того ни с сего — полный провал. Мать уехала. Бросила меня. Я помню, помню пустоту, которая внезапно образовалась вокруг меня. Она перестала думать обо мне. Внезапно и навсегда. Так вот решила. И тогда я тоже прогнал ее. Когда я почувствовал, что она выкинула меня прочь из своих мыслей, то поклялся никогда больше не обращаться к ней, не мечтать о ней, не любить ее.
В то мгновение, когда я больше всего нуждался в ней, она устранилась. Разве мать может так поступить? Я ведь чувствовал, когда обо мне думали. Это единственное, что у меня оставалось. Только благодаря этому я держался. Отец — он как одержимый постоянно проживал вновь и вновь тот роковой день, он умолял небо позволить ему вновь сжать меня в своих объятиях, пусть даже в последний раз. Я долго чувствовал и ее: она не хотела смириться с моей смертью, она боролась, а потом исчезла. И никогда больше не думала обо мне. Разве мать может так поступить? Она уехала. Она забыла мое имя, забыла, что я ее сын, и я лишился матери. А она была мне так нужна. И я все кричал об этом. Нужна для того, чтобы разогнать тени и отсрочить мгновение, когда я исчезну безвозвратно. Нужна, потому что я был совсем маленьким и провалился в чудовищную бездну. Я звал ее. Часто. Она не отвечала. Я умолял ее вернуться ко мне, опять подумать обо мне, чтобы я мог ощутить ее тепло. Она не ответила ни разу. Я долго ждал, но потом отсек от себя эту боль. Я уцепился за отца. Он сильный даже в своих страданиях, он ни на мгновение не забывает обо мне. Я чувствовал, что он идет ко мне, и только благодаря этому мог отогнать от себя гарпий и стенающих духов.
У меня нет матери. Грейс ошиблась. У меня нет матери, которая думала бы обо мне, как думают о своем ребенке. Но остается это слово «мать», с ним ничего не поделаешь, пьянящее слово, причиняющее мне боль. Моя мать.
XII
В
(ноябрь 1980)
Уже больше двух часов Маттео колесил по спящему городу. Он думал о Джулиане, о которой совсем ничего не знал. О том, как опостылела ему жизнь. Он ехал вдоль набережных. Улицы были пустынны. Свернув на улицу Мелисурго, он обогнал прохожего, неожиданно понял, что знает его, и с удивлением посмотрел на него в зеркало. Конечно же, он знаком с ним. Не сразу, но все же опознал в нем professore Проволоне, того самого, что встретил в баре несколько недель назад. Что он делает в столь пустынном месте, в такое время? Не раздумывая, Маттео развернулся.
Он ехал очень медленно, чтобы не пропустить профессора. И через несколько минут увидел его: он как раз был в конце улицы, исчез в тупичке. Маттео поставил машину и пошел за ним.
Добравшись до того места, где исчез толстый рыхлый профессор, он услышал голоса. Сразу почувствовав что-то неладное, он ускорил шаг. Из темноты долетали взрывы смеха. Подойдя поближе, он увидел троих парней, которые веселились, пиная ногами бесформенное тело, лежащее на земле. Маттео сразу понял, что они избивают профессора. Трое хулиганов били его с невинным видом и как-то даже радостно, словно под ногами у них была картонная коробка или старый деревянный ящик. Маттео услышал, как стонет профессор. Один из парней расстегнул ширинку и с торжествующим видом помочился на свою жертву.
Маттео закричал и бросился к ним. Парни, казалось, ничуть не испугались. Тот, кто мочился, неторопливо застегнул ширинку.
— Тебе чего? — с вызывающим видом спросил.
— Прекратите, — Маттео сжал кулаки, приготовившись к драке.
Парни переглянулись и с любопытством уставились на него.
— Хочешь, чтобы тебе тоже вмазали? — спросил один из них.
— Сейчас получишь по первое число, — со смехом добавил другой.
— Прекратите, — повторил Маттео, стиснув зубы.
Парни помедлили, словно взвешивая все «за» и «против». Есть ли смысл ввязываться в драку и вообще стоит ли игра свеч.
— Забирай его и проваливай, иначе мы и на тебя помочимся! — сказал, наконец, один из них.
И все трое злобно рассмеялись.
— Эй, профессор! Обращайся, если будет охота! — крикнул самый высокий.
Они похлопали друг друга по плечам, в последний раз пнули лежащее на земле тело, а потом развернулись и пошли восвояси. Маттео еще долго слышал, как они хохочут, словно мальчишки, празднующие победу в футбольном матче.
— Как вы, профессор? — спросил Маттео, наклоняясь к распростертому телу.
Проволоне лежал на боку. Из его расстегнутой ширинки свисал маленький дряблый пенис. Рубашка была залита мочой, лицо покрыто ссадинами. Изо рта капала кровь, одна из бровей вспухла. Но, вглядевшись в его лицо, Маттео с удивлением увидел, что он словно бы смеется.
— Профессор! Профессор! Вы в порядке?
Тот не ответил. Продолжал что-то бормотать, улыбаясь, словно в бреду.
— Профессор? Вставайте. Я провожу вас…
Проволоне схватил Маттео за руку и встал со словами:
— Ну точно ангелы небесные… если они существуют… как же они хороши, эти негодяи!
Маттео показалось это странным, но он промолчал. Подумал, что профессор бредит или просто не в себе, еще не оправился от шока.
— Я оставил машину в двух шагах, — сказал он, подхватывая Проволоне. — Обопритесь на меня!
Пока он с большим трудом волок профессора к машине, тот все твердил, смеясь:
— Будь они благословенны! Эти сорванцы… Как они дерутся! Как хороши собой! Животные! Вот кто они такие: восхитительные животные!