Врата Афин

Conn Iggulden

THE GATES OF ATHENS

Copyright © 2021 by Conn Iggulden

All rights reserved

Перевод с английского Сергея Самуйлова

Карты выполнены Юлией

Густой аромат цветочной пыльцы висел в горном воздухе, словно эфирное масло или запах кипящей олифы. Все живое томилось в тени. Повсюду терновник, жесткие стебли иссохшей травы да раскаленные голые камни – не схорониться. И только сверчки стрекотали в кронах выносливых сосен, упорно цеплявшихся за скалистую почву.

Застывший среди древних холмов вековой покой нарушили слабые, будто дрожащая нить, звуки музыки. Мелодия крепла, набухала звеневшей медью – и разрослась, вскинулась в песне гулом голосов. Всколыхнув воздух громом тарелок, труб и барабанов, на гребень поднялись танцовщики, спугнув юрких ящерок. По зычному приказу все остановились, отдуваясь, утирая пот.

Царь выехал вперед верхом на жеребце и спешился почти с былой грацией, отличавшей его в молодости. Бросив поводья рабу, Дарий взобрался на огромный плоский валун и оглядел равнину. Отсюда, с высоты, он видел шрамы на земле, следы войны и огня. Далекое прошлое подступило совсем близко. Царь нахмурился. На этом самом месте он стоял тридцать лет назад. Пригрезилось, сделай один только шаг – и снова окажешься там, рядом с отцом, и вся жизнь еще впереди.

Где были когда-то Сарды, теперь лежали руины. Пламя давно погасло, но с налетевшим легким ветерком Дарий уловил – или почудилось – запах обуглившегося дерева и жженого кирпича, благовоний, а может быть, гнили. В отдалении действительно копошились люди. Воздух был такой чистый, что Дарий различил искры походных костров и тонкие струйки дыма над ними. Вероятно, убежавшие горожане вернулись, как только утих пожар, или даже пришли разграбить руины в поисках золотых бусин, бывших когда-то монетами.

Погребальный костер на месте города отнюдь не досадная случайность. В тот день издалека и с горной вершины было трудно вообразить охваченные пламенем улицы, парки и целые кварталы. Сторожевые башни вдоль громадной стены рухнули на глазах у Дария, рассыпавшись камнями. Прочь от ограждений четко прочерченными линиями потянулись дороги. Семьи уходили, унося на подошвах пепел и сажу, оставляя темные следы, напоминающие вены на руке старика. Царь знал – теперь распространится мор и скверна. Выжившие не заботились о мертвых, разве только по принуждению. Мухи ползали по трупам, и живые спешили пройти мимо, отвернувшись.

Великий царь не поморщился, не покачал головой при этой мысли. Он знал смерть и раньше, видел ее много раз. Он понимал, что его людям придется похоронить павших в огромных неглубоких ямах за стенами города и только потом взяться за восстановление…

Обернувшись, Дарий поискал глазами сына, собираясь поделиться с ним своими размышлениями. Ксеркс поодаль от первых рядов, поджав ноги, балансировал на шее молодого слона. Мальчишку постоянно что-то отвлекало, он всегда находил какое-нибудь существо, чтобы приручить и позабавиться. Последним был сверчок, а до него – крошечная голубая ящерица, бравшая и державшая еду двумя лапками. Сам великий царь никогда не испытывал потребности в подобных пустяках и беспокоился, что сын недостаточно преисполнен радения об империи, которую унаследует. Он вздохнул. Забот отцовских имя – легион.

Царская процессия остановилась по его жесту. Люди все утро поднимались в горы, и теперь от облегчения их лица просветлели. За царем стояли шестьдесят тысяч человек. Колонна тянулась так далеко вниз, что он не видел ей конца. Дарий явился, готовый к войне, но нашел только пепел.

Впереди, дрожа от усталости, отдыхали танцовщицы. Еще утром одна из них упала в изнеможении, лихорадочно раскинув руки. Люди шли, не обращая внимания на ее визг; ехали повозки. И только царские слоны осторожно обходили раздавленную девушку.

Дарий не стал ничего говорить дворцовому распорядителю. Мрачная тень легла на лицо Ашара, и щеки вспыхнули от стыда. Наставницу танцовщиц наверняка поколотят вечером и даже, возможно, привяжут к дереву, предоставив решить ее участь львам и волкам. Остальные, увидев это, поймут, что не должно позорить великого царя, оказавшего им честь сопровождать его.

А он давно уже не был прежним жизнерадостным молодым воином. Обдумывая, как бы спуститься с камня, Дарий подавил вздох, ощутив боль в бедрах и пояснице. Было время, когда он легко бы спрыгнул, наслаждаясь своей силой и ловкостью. Но слуги хорошо знали господина, и едва он поднял голову, как к валуну поднесли приступку. С величавой осанкой и невозмутимым выражением лица он сошел вниз.

Ксеркс настороженно посматривал на приближающегося отца. Накажут ли его за то, что мог заметить только царь и до чего лишь ему было дело?

Мальчик сидел на мягкой шелковой подушке – в кожаной, украшенной золотом юбке и сандалиях. Голый по пояс, он служил живым напоминанием о юности, что могло еще больше омрачить настроение отца.

Слуги посыпали сушеной лавандой и миртом пыльную дорожку, по которой великий царь приблизился к сыну. Для Дария было оскорблением, когда его вынуждали смотреть вверх, но Ксеркс, казалось, застыл на месте, сидя высоко на слоне. Огромное животное повернуло голову, чтобы посмотреть на человека, остановившегося рядом с ним. И мальчик, и слон были в самом неуклюжем возрасте. Дарий жестом отмахнулся от слуг, усеявших лепестками тропу перед ним.

Они замерли, дрожа на периферии его поля зрения, готовые в любой момент покрыть благоуханием землю, сотрясавшуюся под шагами повелителя.

– Ксеркс, слезай, – негромко сказал великий царь.

Сын кивнул и вытянул руку так, чтобы слон ее увидел. Хобот изогнулся, бережно обвил ребенка и плавно опустил на землю. Мальчик, казалось, гордился этим. Дарий никак не отреагировал на трюк, демонстрировать который стоило бы в другом месте: на рынке или заготовке леса. Обняв сына за плечи, он повел его туда, где тот должен был стоять, ожидая отца.