Врата Афин

Иггульден Конн

С одной стороны, его провожали жена и ее рабы. Дети, конечно, выбрались из дома, вскарабкались на стену и смотрели на него сверху, как маленькие совята. Ксантипп кивнул Арифрону. День был почти обычный. С другой стороны, перед ним зияла темная бездна. Ксантипп уже ощущал наступающую тишину, до прихода которой были считаные мгновения. Он и его люди оставляли дом и отправлялись туда, где целая армия собиралась уничтожить врага или погибнуть.

Он должен был уйти, покинуть семью. Страх и ответственность за происходящее лежали бременем тяжелее доспехов. Он передал щит и копье помощникам и, забравшись

на коня, взял поводья. Ксений и Теос пристроились рядом, кожа обоих блестела от масла и выступившего пота. Ксантипп повернулся спиной ко всему, что любил, и звонкие голоса звавших его детей полетели вслед, затихая с каждым шагом. Он не оглянулся.

Глава 2

Академия создавалась как гимнасий для молодых воинов города. В то время, когда его только заложили вокруг священной рощи из двенадцати оливковых деревьев, это было место необычайной красоты, со статуями и беговой дорожкой вдоль берегов реки. Более ста лет учреждение пребывало в небрежении, и теперь мха и травы росички на дорожке было больше, чем золы и мелких камешков. Без должного ухода рощи и тропинки заплыли глиной и заросли сорняками. Место стало символом безнадежности, и Ксантипп угрюмо насупился, проезжая мимо. Ксений и Теос скакали рядом, заражаясь от господина его настроением.

Миновав Академию, Ксантипп немного приободрился от вида построения шеренг. Только боги или спартанцы могли бы собраться на войну быстрее, чем его народ. Хотя было едва за полдень, он увидел знамена уже всех десяти племен города. Найти свою филу Акамантиды не составило труда. Многих из тех тысяч, командовать которыми ему предстояло, Ксантипп мог бы назвать по имени и, конечно же, всех из его родного дема Холаргос. Их набралось около сотни, и каждый из них хорошо знал Ксантиппа.

Он приветствовал их, сложив руки, когда проходил вдоль шеренги, останавливаясь, чтобы перекинуться парой слов с теми, кого считал друзьями. Одеты все были одинаково: шлем, нагрудник, поножи. С мечом, копьем и щитом стоимость всего комплекта могла быть какой угодно, вплоть до годовой суммы дохода. Большинству экипировка и оружие достались по наследству или были завоеваны на поле боя.

– Вот он! – воскликнул знакомый голос.

Произнесший эти слова присутствовал в Ионии во время кампании в Сардах. Эпикл сам по себе был богатым человеком, хотя его семья сколотила большую часть состояния на торговле маслом и инжиром, а не на военных трофеях. Один из четырех братьев, Эпикл, по его словам, вытянул короткую соломинку и с юных лет занимался воинской подготовкой, а не чем-то более стоящим, например политикой или стихосложением. По правде говоря, Эпикл был так же искусен в пиррическом танце, как и любой воин, которого Ксантипп когда-либо встречал. Он не был создан ни для жизни торговца, ни для подсчета ритма в стихотворной строке. Навыки, полученные в учебном бою с ним, наверняка не раз спасли Ксантиппу жизнь.

– Мне нравится щит, – сказал Эпикл. – Лев лучше, чем твой старый мертвый глаз. Агариста, да?

Ксантипп почувствовал, что краснеет:

– Да. Ей приснился лев. – Он предпочел сменить тему. – Какие здесь новости?

Эпикл все еще натирал кожу маслом и разминал мышцы. Он носил блестящий бронзовый нагрудник, обременяя себя лишней тяжестью ради того, чтобы походить на Геракла. Или же ради восхищенных и завистливых взглядов молодых воинов, подумал Ксантипп. Эпикл бывал удивительно тщеславным. Когда-то он носил копье Ксантиппа – мальчик, следовавший за своим бронзовым героем. Теперь было странно видеть, что вокруг его глаз залегли тонкие морщинки.

– Жужжат там, как дикие пчелы, – ответил Эпикл.

Ксантипп посмотрел через поле на массивный каменный алтарь, окруженный людьми в доспехах. Шлемы с гребнями лежали на земле рядом со щитами и копьями, очень похожими на его собственные. Ксантипп мгновенно узнал в смеющемся мужчине Фемистокла. Этот человек выделялся в любой группе, возможно благодаря копне темно-русых волос, собранных в низкий пучок.

«Если бы он оставил волосы распущенными, – подумал Ксантипп, – Агариста наверняка заметила бы в нем сходство со своим львом».

Рядом с Фемистоклом стоял человек, которого Ксантипп уважал больше, чем всех остальных, хотя, как ни странно, тот мог легко остаться незамеченным. Как и Фемистокл, Аристид был одним из влиятельнейших людей Афин, но держался и вел себя намного спокойнее и рассудительнее. Когда Аристид выступал на собрании, люди умолкали, склонив головы, чтобы не пропустить ни слова. Говорили, что Фемистокл первым призовет к доблестной атаке, но Аристид придаст ей верное направление. Афиняне ценили обоих мужей, но, по слухам, эти двое ненавидели друг друга.

К алтарю и от него, здесь и там носились гонцы и рабы, так что сравнение с рассерженными пчелами показалось Ксантиппу подходящим. Наблюдая за племенами, все еще выстраивающимися в колонны в преддверии марша, он почувствовал, как вдруг пересохло в горле, и с натугой сглотнул.

– Воды сюда!

Проходивший мимо мальчик резко остановился и протянул мех. Вода оказалась теплой, как кровь, и пока Ксантипп пил, его мочевой пузырь сжался.

Десять тысяч одетых в бронзу афинских воинов составляли всю армию. Кому-то это число могло показаться невероятным – столько людей, которых нужно экипировать, поить и кормить, – и все же их было не так много, как требовалось.

– А что Спарта? – спросил Ксантипп, возвращая мех. – Они идут?

– Я слышал, там праздник, – с кислой миной ответил Эпикл. – И вроде бы до его завершения они выйти не могут.

– Тогда, возможно, нам следует подождать, – сказал Ксантипп.

– Да. – Эпикл коротко рассмеялся, скорее горько, чем весело. – Им бы понравилось, если бы Афины ждали их. Разве мы не можем начать войну без их разрешения, без того, чтобы они держали нас за руку? Клянусь Афиной, нет!

Увидев на лице Ксантиппа скептическое выражение, он покачал головой:

– Тысяча воинов пришли из Платеи – посмотри, вон они, со своим стратегом Аримнестом. Почему нет? Мы спасли их однажды, когда им угрожали. Хорошие люди помнят о долге и возвращают его, когда могут. Платейцы – молодцы!

Улыбка на его лице сменилась выражением досады.

– Однако, – продолжил он, – есть и другие долги, которые никак не возвращают. Никто не стоит больше рядом с нами. Но мы знаем, с чем столкнемся. Наши разведчики вернулись, и они не обеспокоены.

Эпикл говорил со смехом в голосе – для всех, кто слышал. Но глаза его не смеялись.