Врата Анубиса
Шрифт:
– Прибыл? – спросил он, и его пальцы приготовились к следующей попытке.
– Да, – ответил голос с другой стороны, пока нота не отзвучала и не вспыхнуло яркое пламя, – четыре капли, прямо в чан.
– Превосходно. Я позволю ему умереть, как только услышу, что у вас все получилось.
Романелли наклонился и задул свечу.
Он сел и стал задумчиво смотреть на спящего. Найти этого молодого человека – действительно удача. Он именно то, что нужно для их целей: пэр Британского королевства и – возможно, из-за своей хромоты – застенчивый и замкнутый, почти не имеющий друзей. И во время учебы в Харроу он очень кстати опубликовал сатиру, которая вызвала раздражение некоторых
– Доктор Ромени и я – мы выдвинем тебя из неизвестности, – сказал Романелли тихо. – Мы сделам твое имя знаменитым, лорд Байрон.
* * *
Клоун Хорребин и доктор Ромени пристально смотрели на ванну размером с гроб с тускло клубящимся магическим раствором, в котором темнели, затвердевая, капли крови где-то на среднем уровне и где сейчас начала разрастаться система прекрасных красных тканей, связываясь друг с другом.
– Через двенадцать часов это уже будет узнаваемый человек, – тихо сказал Ромени, он стоял так спокойно, что даже совсем не подпрыгивал на пружинных подошвах, – а через двадцать четыре часа он уже сможет говорить с нами.
Хорребин переступил на ходулях.
– Подлинный британский лорд, – сказал он задумчиво. – Крысиный Замок уже удостаивали посещением выдающиеся личности, но молодой лорд Байрон здесь будет первый, – даже под слоем грима Ромени заметил усмешку, – пэр королевства.
Доктор Ромени улыбнулся:
– Я ввел вас в высшие сферы. Несколько мгновений длилось молчание.
– Ты уверен, что мы и впрямь должны осуществить этот бессонный проект, то есть не спать вообще завтра ночью? – жалобно захныкал клоун. – Я всегда сплю по десять часов в гамаке, или у меня будут ужасные боли в спине, а с тех пор как мой проклятый папаша, – он указал на высушенную голову Теобальдо в нише окна над ними, молча наблюдавшую за всем происходящим, – сбросил меня на землю, боли стали вдвое сильнее.
– Мы будем дежурить посменно, четыре часа сна каждые восемь часов, – напомнил ему Ромени, – вполне достаточно, чтобы ты не сдох. Вот его жаль, – добавил, кивая на ванну с раствором, – он будет все время бодрствовать и будет все время кричать.
Хорребин вздохнул:
– Послезавтра все это кончится, и мы наконец сможем отдохнуть.
– Возможно, ближе к вечеру. Мы будем упорно работать над ним по очереди всю завтрашнюю ночь и весь день после. К вечеру у него не останется собственной воли, потом мы позволим ему денька два побыть на виду, потом дадим ему инструкции и этот миниатюрный пистолет и отпустим его. Затем мои цыгане и ваши нищие выйдут на работу, и примерно через час мой человек в Государственном Казначействе объявит, что пятая часть всех золотых соверенов в стране – фальшивые, мои капитаны совершат набег на Английский Банк. И затем, когда наш мальчик Байрон проделает свои трюк, страна фактически будет поставлена на колени. Если Наполеон не будет в Лондоне к Рождеству, я буду очень удивлен. – И он удовлетворенно улыбнулся.
Хорребин потоптался на своих ходулях.
– Ты… действительно уверен, что это будет улучшение? Я не против устроить хорошенькую встряску, но разумно ли уничтожать до конца эту страну?
– Французами легче управлять, – сказал Ромени. – Я знаю, я имел с ними дело в Каире.
– А-а… – Хорребин затопал к дверям, но остановился и заглянул в ванну, где красные нити уже образовали некое подобие скелета. – О Боже, это отвратительно, – заметил он, укоризненно покачал головой в клоунском колпаке и удалился из комнаты.
Доктор
– О-о, – сказал он спокойно, – есть вещи куда хуже, Хорребин. Скажешь мне через месяц – так это или нет, удалось ли тебе найти вещи и похуже.
* * *
Утром во вторник, двадцать пятого сентября, Дойль стоял у прилавка табачного магазина Вэзарда, пытаясь выбрать приемлемый табак, и пока он так стоял в задумчивости, он понял, что невольно прислушивается к разговору рядом.
– Да, конечно, он настоящий лорд, – сказал лавочник средних лет. – Он напился как свинья, ведь так?
Его собеседник засмеялся, потом вдумчиво сказал:
– Я не знаю. Скорее он выглядел больным… или чокнутым, да, пожалуй что так.
– Он элегантно одет.
– Да, но он скорее похож на актера в костюме лорда в мюзик-холле. – Он покачал головой. – Если бы не все эти золотые соверены, которые он разбрасывает… но, пожалуй, он это делает, чтобы вызвать интерес к этому чертову спектаклю… Так ты говоришь, что слышал об этом лорде… как его зовут? Бриан?
– Байрон. Он написал небольшую книжку, где высмеял всех современных поэтов, даже Литтла, к которому я сам неравнодушен. Этот Байрон – один из университетских умников. – Да сопляки они все, надутые маленькие ублюдки.
– Вот-вот, я и говорю, все они такие! Ты видел его усы?
Дойль, весьма озадаченный всем этим, решил уточнить:
– Прошу прощения, но, если я правильно понял, вы говорите, что видели лорда Байрона? И это было недавно?
– О, да! Видели. Мы и половина делового района. Он в таверне «Насест и курица» на Ломбард-стрит, совершенно пьяный – или сумасшедший, – подумав, предположил он. – Этот лорд сидит там и ставит всем выпивку.
– Может, у меня найдется время пойти и воспользоваться гостеприимством, – сказал Дойль, улыбнувшись. – У кого есть часы?
Один из говоривших выудил из жилетного кармана золотую «луковицу» и глянул:
– Половина одиннадцатого.
Дойль поблагодарил за любезность и поспешил из магазина. Еще полтора часа до того, как я встречусь с Беннером, подумал он. Времени достаточно, чтобы проверить этого самозваного Байрона и попробовать догадаться, кому понадобилось проделывать такие дешевые трюки. Впрочем, Байрон не такой уж плохой прототип для третьесортного имитатора – ведь реальный Байрон все еще почти неизвестен в 1810 году – он опубликует «Паломничество Чайлд-Гарольда» только через два года, и это сделает его знаменитым. Потому-то никто из посторонних и не знает, что как раз сейчас Байрон путешествует по Греции и Турции. Но совершенно непонятно, чего ради разбрасывать золотые соверены, чтобы сыграть роль Байрона?
Он шел к югу по направлению к Ломбард-стрит и вскоре без труда обнаружил «Насест и курицу» – перед таверной собралась такая толпа людей, что они перегородили улицу. Дойль подбежал к толпе и попытался заглянуть поверх голов. – Эй, парень, не напирай так, – проворчал человек рядом с ним, – ты получишь свое в порядке общей очереди, как и всякий другой.
Дойль извинился, бочком протиснулся к окну и заглянул внутрь.
В таверне было полно народу, и если Дойль что и увидел, так только толпу пьющих да торопливо снующих официантов, доливающих по новой в опустевшие кружки, но в какой-то момент через случайно образовавшийся просвет в толпе он заметил темноволосого курчавого молодого человека, который, прихрамывая, подошел к бару и, приветливо улыбаясь, бросил горсть монет на полированную стойку. Последовали одобрительные возгласы, столь громкие, что Дойль без труда слышал их сквозь стекло, и молодой человек скрылся из вида за лесом машущих рук.