Врата джихада

Чагай Александр

В хижине, прилепившейся к склону горы, обстановка была самой что ни на есть скромной. Грубая деревянная кровать, потертые ковры, пять или шесть больших подушек. На табуретке возвышался пузатый медный самовар, рядом — чугунный котел с пловом. В углу полулежал, опираясь спиной на массивный сундук из почерневшего тика, Муалим Дзардан. Ему было около пятидесяти. Лицо грубое, с окладистой черной бородой. На нем застыло выражение иронии и скепсиса, возникшее в ходе беседы с другим человеком. По положению тот явно уступал Дзардану, но вел себя уве­ренно, напористо. Звали его Сакебом, и был он заместителем командира.

Высокий, атлетического сложения, с решительным лицом, которое портили маленькие глаза, похожие на сочные плоды унаби: близко посаженные, бегающие.

— У нас осталось больше сотни бойцов, оружие, — говорил Сакеб. — Мы здесь долго сможем бороться.

Дзардан брал финики из деревянной плошки, ловко отделял языком и зубами сладкую мякоть, сплевывал косточки прямо на ковер.

— А дальше?

—Не нам гадать, что дальше, — недовольно ответил Сакеб. — Правоверный должен делать то, что может. Аллах всемогущ, он думает за нас. Мы — солдаты джихада. В святой книге сказано: «Устраши врагов Господа, собери для этого все силы свои.». Джихад — это борьба.

— Джихад — не только борьба, — заметил Дзардан. — Это — путь самоочищения, изживания скверны. Не только в стране, в мире, но и в наших душах. Джихад может требовать мира, не войны.

— Не мне объяснять эти тонкости, командир. Есть враги, надо их убивать. Драться до смерти или до победы. Нас достанут только с вертолетов, и то не везде. Уйдем вглубь гор.

— Это погубит тысячи, — возразил Дзардан. — Власти пока не вернуть. Ни на чью помощь рассчитывать не приходится. Надо выждать, собраться с силами. Вот почему нужен мир, вот почему я согласился на приезд этой русской.

Сакеб неодобрительно хмыкнул.

— Кто не сумел победить, исчезает. Так угодно Аллаху. Неужели мы должны выторговывать у женщины жизнь и свободу? У русской, Муалим-сааб! Что русские делали в Афганистане, в Чечне.

Командир, однако, не внял аргументам своего подчи­ненного.

— Слуги Сатаны не раз брали верх. Но времена меняются, и выигрывает тот, у кого хватает терпения ждать.

За тысячу километров от Точи и убежища, которое нашли в горной долине Дзардан и его отряд, просыпалась пакистанская столица. Квадраты и прямоугольники спальных районов, идеально прямая центральная авеню, деловые кварталы, торговые ряды. Было около десяти утра. Клерки уже успели удобно устроиться в офисах, лавочники подняли стальные шторы, закрывавшие витрины, расставляли на тротуарах образцы товаров. Но город пока что пребывал в полудреме. Солнце еще не успело высушить улицы после ночного муссона, они хранили воспоминания о ночной свежести, которая нехотя уступала напору подступав­шего пекла.

Размеры Исламабада гораздо больше, чем это представляется иностранцам. Их жизнь ограничена привычными маршрутами: отели «Марриотт», «Сирена», «Холидей Инн», два-три европейских супермаркета, с десяток ресторанов. Крутятся на пятачке, читают англоязычные газеты, полагая, что знают все о городе и о стране. Им не доводилось посещать районы бедноты, где не считается зазорным приютить боевиков из отрядов, разгромленных в зоне расселения племен или афганских провинциях Забуле или Кунаре. Они не рискуют совать свой нос на окраины, где лютуют шайки да- койтов, в деревушки-сателлиты, окаймляющие Исламабад вдоль линии гор. Белому человеку там появляться небезопасно: если в машину не кинут гранату, то она станет пред­метом внимания оборванной толпы, которая перекроет дорогу. Водителя вытащат из-за руля, будут ощупывать как заморскую диковину.

Международный исламский университет расположен в одной из неблагополучных и малонаселенных частей столицы. Посреди огромного пустыря высится с десяток крас- нокирпичных корпусов — общежития и факультеты. Растительности почти никакой. В летние месяцы здесь сущий ад, тщетно искать спасение от жары в крохотных боксах общежития, где кондиционирование воздуха не предусмотрено. Впрочем, снаружи еще хуже. Тени практически нет, и студентам остается надеяться только на собственные шляпы, которые хоть как-то защищают от свирепых лучей светила.

Удивительно, что, несмотря на жару, в то июльское утро на главной площади кампуса было многолюдно. По ней слонялись озабоченные студиозусы, собирались группами, что-то обсуждали, размахивали руками. Много пакистанцев, афганцев, попадались африканцы, китайцы, выходцы из Центральной Азии и кавказцы. Из аудиторий вытащили столы, на которых стопками разложили книги, иллюстрированные буклеты, куски разноцветной материи. Ребята резали, клеили, подбирали фотографии. Готовились импровизированные стенды и витрины. На кирпичной стене красовался транспарант, надпись аршинными буквами: «ПРАЗДНИК МИРА И ДРУЖБЫ». Шрифтом помельче: «Неделя национальных землячеств».

За одним из столов сидели российские студенты из Карачаево-Черкессии, Исмаил и Чотча. Исмаил — высокий, с решительным лицом. Чотча — маленький, по виду добрее и мягче. Оба немало озабочены. Исмаил недовольно хмурил брови.

— Ректор с президентом договорился, тот обязательно будет.

— Да не нервничай ты так.

Исмаил ударил кулаком по столу.

—Все уже заказали флаги. Все хотят победить. У китайцев в два с половиной метра. У индонезийцев из настоящего шелка. Узбеки с шитьем сделали.

Карачаевцы с завистью смотрели, как другие студенты возятся с флагами. Здоровенный нигериец любовно прилаживал бахрому и кисти к необъятному полотнищу, нараспев бормотал себе под нос: «Возьму первое место. Приз возьму.. Почет и уважение. Самора умный, Самора сильный. Он победит».

— У них деньга водится, — с завистью произнес Чотча. — А нам стипендию по три тыщи рупий, да из дома сто баксов, раз в полгода.

— Им посольства помогают.

—Ты погоди, — Чотча приободрил приятеля. — Он еще позвонит.

На хоздворе российского посольства, в центре широкой асфальтированной площадки стоял черный «мерседес» новейшей модели. Машину раскаляло солнце, лаковые бока ослепительно сверкали, на них больно было смотреть. Кажется, еще вот-вот, и автомобиль взорвется, полыхнет черным пламенем. Мужчина, который расхаживал рядом, словно предчувствовал подобный исход и старался побыстрее завершить порученное ему задание. Щелкая затвором «най- кона» с «навороченным» объективом, он делал снимки каждого колеса «мерседеса» в разных ракурсах. Фотографа звали Игорем Сергачевым, и у него имелась достойная и неплохо оплачиваемая профессия шифровальщика. Занятие, которым Сергачев был поглощен в данный момент, не вызывало у него ничего, кроме отвращения. Он чертыхался и злобно пинал ненавистные колеса.