Врата джихада
Шрифт:
Наблюдая за Аббасом, Ксан увидел, как тот оттопырил верхнюю губу: выражая скепсис и иронию в отношении сказанного.
— У вас другое мнение?
Аббас медленно повернул голову.
— Я насчет джаммера, что выручил президента.
—Президента выручила плохая подготовка организаторов покушения, — уверенно произнес Аббас. — Наверное, Ксан не сумел сдержать смешок, и татарин обидчиво добавил: — Я плохо знаком с местной ситуацией, в тюрьме даже газет не давали, но есть вещи очевидные. Я военный инженер, знаю саперное дело.
— Ну-ну? — навострил уши Ксан.
— При четкой и грамотной организации
— Воспользоваться услугами камикадзе, — догадался Ксан. — Протянуть провода и замкнуть их на расстоянии. Так поступали партизаны в Великую Отечественную, когда немецкие поезда рвали. Однако риск велик. Провода непросто замаскировать и легко обнаружить.
— Нужно только постараться.
— Жаль, что у террористов не было такого советчика как вы, — усмехнулся Ксан.
— Жаль, что не было, — не принял шутки Аббас. — Мне не за что любить эту страну.
Ксан нахмурился и сменил тон.
— Вам бы поскорее ее покинуть и забыть. В России у вас семья, займетесь каким-нибудь делом.
— Едва ли. С женой мы перестали понимать друг друга, у нее своя жизнь. Конечно, можно вернуться в бизнес, деньги кое-какие остались. Но я сделал свой выбор.
— В Афганистан вам путь заказан.
— Разве в этом дело? — Аббас улыбнулся, как показалось Ксану, немного грустно.
На следующий день пришли результаты предварительной проверки, мало обнадеживающие Аббаса. В телеграмме ГУБОПа говорилось, что способствовать его возвращению в Россию не стоило. Но раз уж так сложилось, в аэропорту его «встретят», а дальше «разберутся». Таким образом, беднягу ожидали новые передряги, но сообщать ему об этом Ксан не стал: зачем раньше времени расстраивать человека.
МИД «отстучал» лаконичную шифровку: юридических препятствий для репатриации не имеется.
Наиболее подробной и конкретной была ориентировка из ФСБ. Контрразведчики опросили родственников и друзей Аббаса, все факты подтвердились. Его родители умерли, а жена шла в гору по коммерческой линии: оставив клинику, возглавила фирму по торговле мединструментами. Бывшего супруга называла не иначе, как «блаженным». Любопытнее всего было то, что она рассказала о своей взрослой дочери, которая, дескать, пошла по стопам отца, и кроме религии слышать ни о чем не хотела. Гюзели исполнился двадцать один год, и она обучалась на втором курсе Международного исламского университета в Исламабаде. Об этом Аббас ни разу не упоминал, что было, по меньшей мере, странно. Неужели отец не знал, что его родной ребенок находится в том же самом городе, где он сейчас проживает? Неужели после долгой разлуки не захотел увидеться?
Информационная служба сообщила, что самолет пакистанских авиалиний прибудет с опозданием на полчаса.
— Вот и хорошо, — вздохнул Ксан, — я уж боялся, что тут заночевать придется.
Поднявшись с кресла, прошествовал к зеркалу, висевшему на противоположной стене зала, и придирчиво осмотрел себя. Поправил расческой поредевшие волосы, которые проволочными нитями пересекали череп, подтянул галстук. Вернувшись, пояснил:
—Выглядеть надо тип-топ, среди паков такие экземпляры попадаются, прямо аристократы. Приходиться соответствовать.
Я согласился и машинально пригладил собственные волосы, хотя мне наводить красоту было ни к чему.
Опустившись на мягкое сиденье рядом со мной, Ксан прокряхтел:
—Отдохнем еще немного, заодно дорасскажу. Эй! — это относилось к бармену. — Еще водки.
Вернувшись домой, Ксан заглянул Аббасу в глаза и сказал примерно следующее:
— Дорогой, что же вы не сказали, что у вас в Исламабаде дочь? Не соскучились? А может, не знали?
У Аббаса дернулся угол рта, он провел рукой по лицу, опустил голову.
«Знал», — подумал Ксан.
—Я не хочу создавать своей дочери никаких проблем, — тихо произнес Аббас. — Это мой единственный ребенок. Я люблю ее больше, чем. — Он похрустел пальцами и не стал договаривать. — Кроме нее, у меня никого.
«Ха, — внутренне усмехнулся Ксан, — а про Всевышнего забыл?».
— Я хочу, чтобы все у нее было хорошо, — продолжал татарин. — Раз она выбрала для учебы эту страну.. Неужели вы не понимаете, что будет в университете, когда там узнают обо мне? Что я сидел в тюрьме, что меня подозревают в связях с террористами. На девочку ляжет клеймо, наверняка ей и так нелегко.
Однако Ксана было не разжалобить.
— Все равно придется встретиться. — Заметив, что что лицо Аббаса словно одеревенело, смягчил тон. — Да вы не волнуйтесь. Организуем встречу без орушников [23] . Раз лопухнулись, не добившись от вас столь элементарной информации, так пусть остаются в неведении. Ректору университета и подружкам тоже не расскажем.
Во взгляде Аббаса сквозило беспокойство, но возразить ему было нечего.
Разыскать Гюзель оказалось нетрудно, достаточно было позвонить в университетское общежитие. В женском корпусе царили свои порядки: мужчин там не жаловали и к звонкам лиц «сильного пола» относились с подозрением. Ксан это знал и попросил позвонить свою секретаршу, которая связалась с Гюзелью. Телефона в комнате у девушки не было, за ней сбегала дежурная по этажу.
23
Т.е. сотрудников ОРУ.
Секретарше показалось, что известие об отце ошеломило студентку. Секунд десять молчала, слышно было только шумное дыхание. Затем срывающимся голосом произнесла: «Как.», добавив обязательное: «Аллах всемогущий».
Для встречи выбрали огромный и малолюдный Фатима- Джинна парк, где заметить наружное наблюдение было достаточно легко. Однако за Ксаном и Аббасом никто не следил, и Гюзель приехала без «сопровождения».
При виде отца замерла как вкопанная, только пальцы двигались — тонкие, как у пианистки. Девушка была красивая — стройная, тонкие брови, будто вычерченные циркулем, четкий рисунок носа и губ. Аббас тоже стоял неподвижно, уставившись на родную дочь. Затем, сделав шаг вперед, обнял ее за плечи. Гюзель не возражала: всхлипнула и спрятала голову на груди у отца. Тот зашептал что-то нежное, поглаживая ее по спине. Потом они направились к скамейке, уселись на нее, взявшись за руки.