Врата джихада

Чагай Александр

На лице Зои Никитичны отразилось облегчение. По край­ней мере, ситуация выглядела более определенной и не такой безнадежной. Главное, имелся союзник, которого она видела в Ксане. Соскочив с постели, прошлепала босыми ногами к бельевому шкафу, порылась на одной из полок и извлекла из-под стопки ночных сорочек несколько видео — и аудиокассет.

— Это он прислал через Черевичко, вместе с письмом.

Ксан покачал головой. В действительности все оказыва­лось проще, чем это предполагали изощренные профессио­налы. Куда Зайченко мог спрятать похищенные им матери­алы, какой хитроумный способ придумал? Камеры хране­ния в аэропортах и на вокзалах, банковские сейфы, чемодан с двойным дном. А всего-то речь шла о

несанкционирован­ном вложении в диппочту. Володя дружил с шифровальщи­ком Толей Черевичко, который систематически нарушал ин­струкцию и пересылал с дипкурьерами буквально все: от де­нег до сувениров.

Ксан поцеловал любовницу, и она благодарно затихла у него на груди. Разумеется, спустя какое-то время они пого­ворили, и Зоя Никитична окончательно успокоилась. Ксан вернет материалы, с Володей поговорят по душам. Взыска­ния ему, конечно, не избежать, отзыва из командировки тоже,но карьера не будет загублена и потом представится не один шанс восстановить свою репутацию.

Минут пять мой гость молчал, сосредоточенно дымя си­гаретой, глядя, как темнеет за окном. В отблесках городских огней снежинки приобрели лиловый оттенок. Они плани­ровали в сгущавшихся сумерках, чтобы растаять на слякот­ных тротуарах и мостовых. Не сумев сдержать распиравшего меня любопытства, я задал вопрос:

— Чем же все кончилось?

— Да ничем, — пожал плечами Ксан. — Материалы отдал,сам уехал.

— А как. Зоя Никитична? — Спрашивать, конечно, было ни к чему, но уж очень хотелось вызвать Ксана на откровен­ность. Он нехотя оторвался от созерцания городского пейза­жа, глаза его отразили какое-то переживание.

— Такие, как я, не должны забивать голову сложными рефлексиями, важно уметь свести любую проблему на эле­ментарный уровень. Отчетливо видеть, к чему ведет тот или иной вариант, каковы затраты, практическая отдача. Эмо­циональный контроль вносит ясность, избавляет от внутрен­них терзаний. Зоя мне нравилась. очень нравилась, — доба­вил он, — но развивать наши отношения было бы глупо и не­честно. Правда, признаюсь, тогда я все-таки выпустил вож­жи из рук, чувства разгулялись. Стал подумывать, что можно оставить службу, устроиться в одну контору на хорошие день­ги... В общем, решил заехать к Зое накануне отъезда. Име­лась мыслишка — не сдать ли билет. Рейс, правда, был отлич­ный — через Франкфурт, стыковки удобные.

В тот раз Ксан не стал останавливаться у метро, а доехал прямо до серого дома на улице Чаплыгина. Быстрый взгляд на ее окно: сквозь занавеску просматривался силуэт строй­ной фигуры.

Встретила его как обычно: поцеловала, помогла снять пиджак, провела в комнату. Они пили чай с лимоном и саха­ром, лакомились шоколадным тортом, время шло, а Ксан все не решался сказать о главном. На него навалились сомнения.Ну, согласится она. Это значит жить не только с ней, но и с ее мыслями, воспоминаниями, которые так или иначе будут связаны с сыном. На что ему подобное самоистязание, кото­рое растянется до самой смерти? Ради домика в Подмосковье,прогулок по утрам, вечеров у камина, когда за окнами рас­ползается сырость? Но этим дело не ограничится. Какое-Какое-то времяон будет получать удовольствие от женщины, которая ему пришлась по вкусу, с которой ему хорошо в постели. Но это пройдет, и скоро. Допустим, она замечательно сохрани­лась, но годы сделают свое, недалек тот день, когда ее кожа станет дряблой, грудь обвиснет, рот западет, и никакие ухищ­рения не смогут приостановить этот процесс старения плоти. В любом случае рано или поздно ему придется с отвраще­нием взирать на собственное тело — обрюзгшее, немощное,разлагающееся. Стоит ли добавлять к нему еще одно, оболь­щаясь призрачными надеждами?

Ксан допил чай, аккуратно промокнул салфеткой рот и попрощался. Зоя Никитична откровенно расстроилась, ноне подала виду, предложив Ксану заходить, когда тот будет в Москве. Он твердо пообещал, хотя знал, что больше они не встретятся.

Я не стал задерживать Ксана, когда он засобирался домой.Было абсолютно очевидно, что правды от него не добиться.Судя по всему, мой гость и так решил, что чересчур разоткро­венничался перед, в общем-то, случайным собеседником.

После его ухода я сел за компьютер (единственная ценная вещь в моей квартире) и принялся отыскивать во всемирной паутине следы этой истории.

Вот, что мне удалось узнать.

Российский гражданин Владимир Зайченко возвращал­ся на родину из Пакистана и решил на несколько дней задер­жаться в Шардже. Кто же упустит возможность отдохнуть —поплавать в море, понежиться на солнце. Спустя неделю по­стоялец отеля «Карлтон» вызвал к себе в номер парикмахе­ра. Подровняв виски, затылок, тщательно выбрив подборо­док, цирюльник аккуратно перерезал своему клиенту горло.Как выяснилось, настоящий парикмахер в то утро опоздал на работу — его автомобиль попал в аварию, и разбиратель­ство с дорожной полицией затянулось на целый час.

III. ХАТФ-1

— Никогда не понимал талибов. — Ксан задумчиво раз­глядывал фотоснимок. На нем был запечатлен какой-то се­минар или конференция. В основном, мужская аудитория(преимущественно в шальвар-камизах), во втором ряду вид­нелась голова самого Ксана. За столом президиума парочка ученых-пакистанцев и дородный афганец: в чалме, скромной рубахе и шароварах, заканчивавшихся у щиколоток. Волоса­тые ноги красовались в кожаных сандалиях.

—Фанатики, — уточнил я, обрадовавшись, что могу под­держать беседу. О талибах я читал.

— Что такое «фанатик»?

— Ну, — замялся я, — тот, кто стремится к достижению сво­ей цели, не думая о других.

Ксан потер подбородок.

— Талибы хотели построить государство на основе «чи­стого ислама». Ради этого убивали. Закрыли бани — снача­ла женские, потом мужские, запретили светскую музыку, кто ходил без бороды — сажали в тюрьму. Отменили школы для девочек, разрушили буддийские статуи.

— Фанатики, — удовлетворенно повторил я.

— Вот этот, — Ксан щелкнул ногтем по афганцу в чалме, —талибский посол в Пакистане, мулла Заиф. Входил в число тех,кто считался опорой режима. За три дня до падения Кабула в ноябре 2001-го встречался с западным журналистом, тот был представителем одной спецслужбы, но это не важно. В общем,журналист предложил ему миллион долларов и убежище в ней­тральной стране за информацию о мулле Омаре, укреплениях вокруг Кандагара, считавшемся фактической столицей талибов.

— И?

—Глупец отказался и угодил на Гуантанамо. Американ­цы держали его на спецпрепаратах, говорят, с тех пор Заиф сильно изменился.

Мы встречались в третий раз, на этот раз у него. Он жил в центре Москвы, в просторной и запущенной квартире —большую часть времени они с женой проводили за грани­цей, а сюда наведывались от силы раз в год. Теперь, когда она умерла, шансы на превращение этих помещений в уют­ное жилье свелись к нулю. Пройдет неделя, и Ксан снова от­правится в свои странствия, которые позволят забыть о по­тухшем домашнем очаге.

Обед он сервировал роскошный — все из ближайшего га­стронома. Не поскупился, выставил дорогие напитки, вся­чески за мной ухаживал. Несмотря на это, мы оба ощущали скованность: может, сказывались отсутствие штор на окнах,голые стены с потемневшими обоями, замершие напольные часы. Напрашивалось сравнение с залом ожидания на вокза­ле, где попутчики, разложив на газете прихваченные из дома припасы, коротают время в ожидании поезда.

Чтобы как-то разрядить атмосферу, Ксан достал фотоаль­бомы и стал показывать снимки той, настоящей своей жиз­ни. Голос его потеплел, от прежнего равнодушия во взоре не осталось и следа.