Врата миров. Дилогия
Шрифт:
Людей-перевертышей не жаловали на Зеленой улыбке, презирали на Великой степи, откуда они расселялись, и откровенно ненавидели на Хибре. Правда, если уж быть до конца справедливым, то в последние годы, после папской буллы от семнадцатого ниссана, на Зеленой улыбке для перевертышей наступил настоящий ад, похлеще даже, чем в Горном Хибре или в Аравии, где их забивали камнями, как бешеных псов. Рахмани в который раз с тоской подумал о том, что два события в Европе произошли почти одновременно, и в этом стечении присутствует божественная издевка.
В Лондиниуме объявили о продаже акций на невиданное предприятие — столицу Британии и Манчестер должны были связать две стальные балки, уложенные
Первая паровая машина повезет свиту герцога из столицы в Манчестер. Если предприятие окажется успешным, следующую ветку проложат уже на континенте, об этом кричат газеты. А на последних страницах газет призывы искоренять бесов, даже мирных домовых и леших, завезенных руссами в богатые дома еще в правление их буйного царя Иоанна, и триста лет никому не доставлявших хлопот…
Рахмани вытащил семью Кой-Коя из тюрьмы два года назад по исчислению Зеленой улыбки. Его наняли влиятельные люди, показавшие печать римской прокуратуры, но не показавшие лиц. Впрочем, их золото, присланное точно в срок, было самого высокого качества, а расплатились они, как ловец и просил, потертыми флоринами. В Танжер Саади попал без труда, сложности начались уже в тюремном дворе. Он вынырнул из ледяного колодца, как и планировал, сразу после заката, в час, когда на стенах меняли часовых. Однако, как назло, кому-то понадобилось напиться воды, и ловца заметили у колодца. В Рахмани выстрелили трижды, и все три пули приняли в себя фантомы. Вторым пунктом невезения стало то, что расквартированный в городке отряд янычар не ускакал утром на маневры, а застрял в казарме по случаю внезапной эпидемии. Они мигом ринулись на помощь тюремной страже, едва услыхали, что неизвестные гяуры намерены освободить шайтанов, способных притворяться песком.
Рахмани пришлось бежать по отвесной стене, отталкиваясь носками войлочных туфель от сгустков воздуха, невидимых глупым арбалетчикам, и от их же стрел, ломавшихся о стену. Он вспорхнул на верхнюю площадку башни, отбив широкими рукавами четырнадцать стрел, легко раненный всего трижды, там плюнул огнем в глаза часовым и кубарем помчался вниз, по внутренней лестнице, роняя на стертые ступени бесценные капли крови.
Он спускался бегом, ломая руки надзирателям, ловя в полете их стрелы и пули, заливая огнем коридоры, и слушал, как внизу в ворота тюрьмы врываются сонные янычары и заполняют собой поры зданий, переходы и арки, как расплавленный свинец заполняет полости при отливке печати. Кстати, о свинце. Гвардейцы султана были вооружены мушкетами, а от картечи Рахмани еще не научился уворачиваться…
Рахмани нашел искомое на втором этаже подземелий, там, где даже факелы не желали гореть, а лишь чадили, нервно и жалобно. Брат-огонь взломал замки и расплавил петли на дверях, но внутри склепа никого не было.
Ловец озирался, вытянув раскрытую ладонь с танцующей на ней крошечной Короной. Он слышал, как громыхают сапогами тюремщики, слышал, как визжит их пузатый начальник и топчет о камни свой парадный тюрбан, но самое печальное — он слышал, как из спины в трех местах, где стальные наконечники стрел пробили кольчугу, сочится кровь. С потерей каждой капли брат-огонь становился слабее.
— Не бойтесь, я пришел вас спасти, — обратился Рахмани к голым морщинистым стенам, обросшим клочками паутины. — Если вы будете скрываться, я не смогу вас вытащить…
Он обратился к ним на четырех языках Хибра и четырежды повторил, что не уйдет без них. В какой-то миг он резко обернулся и едва не сжег одного из пленников. Бородатый, заживо гниющий мужчина отклеился от стены за спиной Саади, прямо над распахнутой дверью. Он отклеился верхней частью туловища, а ноги еще повторяли рисунок камня. Затем от пола в углу отклеилась шоколадная девочка, похожая на забитого щенка.
— Бежим, верьте ему… — прохрипел Кой-Кой, как выяснилось позже, старший в семье. — Хуже нам уже не будет, бежим…
И Рахмани снова пошел первым. Он возвращался назад, прокладывая себе дорогу огненными плевками, впереди, размахивая алебардой, несся его двойник, а позади брели семеро служителей тюрьмы, с одинаковыми усатыми лицами, как у того охранника, которого они первым встретили в коридоре.
Перевертыши умели воплощаться в любую сущность, живую или мертвую, и в этом состояло их преступление перед людьми, застрявшими навеки в единственной форме. Перевертыши были подобны воде, а точнее — быстро текущему стеклу. Когда-то они заселяли плавни и катакомбы вдоль восточных побережий Леванта, а их удивительные наскальные рисунки сводили с ума знатоков древностей и составителей орнаментов. Люди-перевертыши умели на сводах пещер рисовать такие перекрещенные линии, что наблюдателю начинало казаться, будто он провалился в колодец и летит с огромной скоростью, не достигая дна, а стены все раздвигаются и раздвигаются, превращая человека в крохотную пушинку, пляшущую над огнем…
Они умели плоское делать объемным, а сами, имея объем, умели растворяться на плоскости.
Ничего удивительного, что людей-перевертышей преследовали на всех трех твердях. Так сказал Рахмани один из тех немногословных людей, который привел ослика, груженного золотыми флоринами, украшенными потертыми лилиями.
— Ты доставишь их прямо в Рим, — заявил человек с накладной бородой. — Нас не интересует, как ты это сделаешь; мы знаем, что ты это умеешь. Ты проникнешь на Хибр, в тюрьму Танжера, а выведешь их в фонтан, что возле базилики святого Луки. Мы будем ждать тебя четыре ночи, экипаж с вензелем прокурора. Доставишь их и можешь возвращаться, остаток денег получишь, как и прежде, векселем от ганзейского союза…
Рахмани не стал спрашивать, зачем нужны перевертыши в Риме. Он никогда не задавал глупых вопросов тем, кто платил за услуги ловца. Если сделка казалась ему сомнительной, он задавал вопросы Слепым старцам, и те известными только им способами выясняли подноготную. Лишь дважды случилось так, что Слепые старцы посоветовали Саади не браться за дело и не брать деньги. И оба раза они оказались правы…
Поэтому Рахмани крайне удивился, когда измученный Кой-Кой отказался спускаться в колодец.
— Я не смогу их сдерживать долго! — Ловец запрыгнул на край колодца и широким жестом повел вокруг себя. Лиловая молния, сорвавшаяся с его пальцев, прочертила резкий зигзаг и превратилась в стену белого огня, гудящую окружность, стремительно расползавшуюся, подобно лесному пожару.
— Кто послал тебя за нами? — Семейство Кой-Коя не торопилось прыгать в темную воду, куда убегала цепь с бадьей на конце. — Если тебя послала тайная стража императора, мы лучше вернемся в камеру.
Тюремный двор снова опустел. Стражники в белых шароварах и янычары в синем, натолкнувшись на огненную стену, с воплями бросились врассыпную. Рахмани с тревогой следил, как человек восемь, не успевших убежать, катаются по земле, сбивая пламя. Огонь лизнул изнутри тюремную стену, весело затрещал в тюках с соломой, заплясал на крыше конюшни.