Врата миров. Дилогия
Шрифт:
Этот мужчина, моложавый, высокий и почти красивый, принадлежал к банджару потомственных джайнов и находился в вангса со многими известными служителями своего непростого в общении божества. Все стремления многочисленных последователей его банджара сводились к тому, чтобы не нарушать естественного течения природных сил, вплоть до поступи муравья и парения свирепой осы. Я многому научилась у джайнов на закатах, когда Черная Пагода отдыхала от храмовых танцев и случайных посетителей. Да, я могла бы сбежать двадцать раз, уговорив какого-нибудь простофилю спрятать меня в повозке среди мешков с бататом и манго. Но, начав дело, следует его завершить, дабы не возвращаться, как говаривал мой суровый любовник Рахмани Саади. С деревенским поклонником моей гибкости и моих стихов я добилась бы грандиозных успехов. Родила бы ему штук
Я не задумывалась о результате, когда слепляла в единый комок безвольную жалостливую веру джайнов, склонявшихся перед всякой живой тварью, и сухие наставления Матерей волчиц, которые не признавали ни растения, ни животных, ни духов сильнее себя.
Я ведь накрепко запомнила слова Красной Матери, что духов сильнее человека быть не может. Ведь если бы духи стали сильнее человека, они давно повелевали бы нами, как блеющими овцами, а это не так. Блеющей овцой, пачкающей шерсть в собственном навозе, становится лишь тот, кто недостоин повадки Красного волка. Красный волк способен неделями терпеть в засаде, но никогда не станет терпеть в неволе.
Я терпела в засаде, пока однажды, в период цветения белого шиповника, о подводные ступени Черной Пагоды не потерся днищем корабль джайнов. Жрецы миролюбивой секты берегли ос и скорпионов, но без угрызений совести использовали труд сотни весельных рабов. Мой покровитель отплывал в сторону Желтого моря, в далекий край, именуемый страной Бамбука. Услышав такую новость, я двое суток танцевала только для него, а затем еще сутки — для его мудрых спутников.
Как и следовало поступить мудрым мужчинам, они проявили лучшие качества. Глотая слюну от блеска моих порхающих бедер, от иероглифов, которые выводил в воздухе мой пупок, от ароматов имбиря и эфедры, джайвы взяли меня на корабль. Грохнул барабан, внизу защелкал бич, и свежая смена гребцов ударила веслами о воду…
Я должна ненавидеть злобных карликов гандхарва, продавших меня за скупую горсть серебра, отнявших у меня детство.
Но я им благодарна. Потому что они подарили мне Рахмани.
24
КИПЯЩИЕ ОЗЕРА
— Снорри, я проснулся…
— Как я счастлив, — хмыкнул Два Мизинца, изображая равнодушие. — А я уже собирался закидать тебя валежником и позвать медведицу, чтобы вам легче было перезимовать.
— Они… они ушли, Снорри?
— Доминиканцы? Сбежали, как трусливые гиены, дом Саади. Ну, натерпелся же я страху от их зеркал… Вы видели, дом Саади, эти чернокнижники научились старить на десятки лет. Прежде, я слышал, их отражениям не удавались такие фокусы…
Рахмани с трудом поднялся, разминая затекшую шею, собрал в пучок дыхание, поприседал, с тревогой вглядываясь в зыбкие полотнища горячего тумана.
— Снорри, ты готов?
Кипящие озера представляли собой грандиозное зрелище. Температура воды у каменистого берега позволяла купаться, а дальше темная масса извергалась пузырями, клокотала и бурлила до самого горизонта, закованная в ложе из горячего гранита. Впрочем, горизонта видно не было, в десяти шагах колыхался густой, как патока, туман. Когда Рахмани впервые прибыл в Ютландию, он приехал как раз с юга, на почтовой карете из славного города Киля. Будущий ловец Тьмы не спал все восемь часов, пока карета катила, подпрыгивая на торчащих корнях, вдоль берегов Кипящих озер. Колоссальный водный массив охватывал Брезе подковой, из него на юге брали начало несколько рек, и все они оставались теплыми, даже в своем среднем течении, где уже могла водиться рыба. Эта часть озерной страны потому так и называлась — Северной дельтой.
Между началами трех крупных рек, на сотни миль раскинулось невысыхающее, горячее болото, с которого и поднимались убийственные стригущие смерчи, также не находящие объяснения у современной науки. На севере, над семью Кипящими озерами, вечно висели влажные перины низких облаков, сквозь которые было невозможно рассмотреть, что делается в ста локтях от берега. Считалось, что озер всего семь, но активность подземных источников каждое лето менялась, и порой озера сливались в одно кипящее море. Тогда вода из гранитных чаш выплескивалась на землю, губила леса, птиц и живность, а иногда даже перекрывала дороги, ведущие из Брезе на юг, во владения галлийских баронов и романских колдунов. Считалось, что темные воды подпитываются горячими ключами, но никто не мог это доказать или опровергнуть. При попытке измерить глубину любой естествоиспытатель неминуемо бы сварился. Также считалось, что в центре озерного края существуют вполне прохладные острова, и находились безумцы, улетавшие туда на воздушных шарах, либо на ящерах, завезенных с Великой степи, но никто из них назад не вернулся. Составители атласов при дворе Его величества раз в несколько лет пускались в опасное сухопутное путешествие вокруг озер, дабы хоть как-то улучшить карты, но всякий раз возвращались понурые.
Точные карты можно было выбрасывать каждой весной.
Кипящие озера не стояли на месте, они почти непрерывно перемещались и, кроме того, неутомимо захватывали новые территории. Лесорубы и охотники помнили названия деревень, сгинувших под напором горячей воды. В особо бурные годы отчаянные придворные астрологи предсказывали королям Ютландии, что озера захватят всю страну, но предсказания не сбывались. Озера мигрировали, но, добавив бед в одном месте, отступали в другом, оставляя за собой поля питательного, пересохшего ила. Кинув в этот ил семена, крестьяне успевали снять два пышных урожая за короткий летний период, невзирая на заморозки и град. Живых организмов, родившихся в озерах, никто предьявить не мог. Впрочем, ко двору короля и во владения ярлов стекалось множество проходимцев с предметами, якобы обнаруженными на дне одного из озер. При дворе лучезарного монарха Георга всегда служили нюхачи, которые в два счета определяли ценность находки. В девяноста девяти случаях из ста выброшенное на берег Кипящего озера оказывалось подделкой…
Кроме подарков уршадов.
Кажется, уршады водились даже там, откуда убегали тараканы и серые крысы.
— Я готов, — глухим, скрипучим голосом сообщил Снорри. — Отвернись, не смотри на меня.
Словно ветер со свалки ударил Рахмани в спину, смрадная пятерня попыталась взъерошить седеющие кудри, а мелкие иголки пробежали по спине и ногам. Так организм всегда реагировал на волшебство перевоплощения. Снорри Два Мизинца, когда-то беглый раб из страны Вед, больше известный на Зеленой улыбке как предводитель гильдии Брезенских воров, окончательно принял свой истинный облик…
Рахмани запрыгнул водомеру на спину. Ему показалось, будто он оседлал жесткую гимнастическую скамью, внутри которой носился плохо смазанный поршень. Спина Снорри вытянулась на длину почти в три локтя, обросла жесткой, пропитанной жиром щетиной. Позади Саади, вывернув вверх коленные суставы, мелко подрагивали ноги паука-водомера. Передняя пара ног, широко расставленных в стороны, с неимоверной скоростью заколотила по поверхности кипятка.
Длинные руки Снорри спрятал на животе, а узкую голову, укрытую мягкими еще хитиновыми чешуйками, задрал вверх. Глаза его превратились в крохотные черные бусинки, втянулись в глубокие глазницы и обросли густыми ресничками, ноздри вывернулись вверх, нос превратился в жесткий, подвижный хоботок. Каждая из четырех ног, подметающих бурлящую поверхность озера, заканчивалась широкой ворсистой подушечкой, в которых с трудом угадывались человеческие ступни…
— Береги физиономию, — прохрипел Снорри. — Ох, дьявол, как горячо!
Горячо, очень горячо, подумал Рахмани, отплевываясь от жалящих раскаленных брызг. Паук несколько раз вильнул из стороны в сторону, приноравливаясь к ветру и поверхностным течениям, затем выровнял бег и ускорился так, что стрекотание его ног слилось в мягкое жужжание, а вместо отдельных конечностей Саади видел череду мельканий над всплывающими гроздьями пузырей.
Руки ловца очень быстро покрылись множеством мелких ожогов, но избегнуть их было невозможно, поскольку приходилось крепко обнимать колючий торс Вора из Брезе, походивший на ощупь на скользкое полое бревно. О том, чтобы приподнять закутанную в платок голову и взглянуть вперед, не могло идти и речи. Сквозь мерное жужжание паучьих ног Саади слышал, как взрываются гирлянды пузырей над подводными гейзерами, как тяжко вздыхает пучина, кряхтит в надоевшем базальтовом ложе, и ей так хочется потянуться, расправить мышцы, вырваться из каменных оков, устроив людишкам очередной губительный потоп…