Врата миров. Дилогия
Шрифт:
Впрочем, нет счастья и довольства тому нечестивцу, кто оскорбит жен бога столь низменным и подлым эпитетом!
Так считала старшая жрица, прапраправнучка одноглазого циклопа, оплодотворившего одну из рабынь из страны Вед, так повторяли за ней высокопоставленные любовники моих старших подруг, навещавшие их в промежутках между долгими кровавыми службами… Я ненавидела гандхарва, выкравших меня у славного племени кочевых торгутов, но поневоле проникалась теплыми чувствами к своим новым покровительницам. Я понятия не имела, в какой стороне течет Леопардовая река, но ночами просыпалась от рева ее порогов и обливала слезами жесткую подушку. Это происходило все реже и реже, поскольку
Я дважды пыталась бежать, но меня очень быстро возвращали охотники из окрестных деревень. Меня и других девочек насильно поили отваром из молодой коры, после чего хотелось только одного; дикие, бешеные желания иссушали плоть, а старшая жрица сидела подле, как всегда, в яркой накидке, прикрывающей лицо, и гладила по связанным ногам. От сладкого отвара гудели виски, зато слова нового языка запоминались быстро, а привычное уже наречие торгутов забывалось…
Я училась, и кто теперь может уверенно заявить, что новые умения меньше мне пригодились в жизни, чем те, которые готовились преподать настоятели айна, умевшие гулять по воде?
Оххораджа Шестой казнил двадцать семь состоятельных девушек, каждая из которых могла часами изливать свою пламенную сущность перед каменным ликом безжалостного Сурьи. Каждая из танцовщиц имела щедрый надел, позволявший снимать за сезон до трехсот горшков риса, и богатый дом в лощине, со служанками и мальчиками. Каждая из них имела богатого друга, оплачивавшего капризы, груды драгоценностей и десятки фунтов бесценных масел, которыми принято умащивать нагие тела перед священным танцем. Оххораджа казнил девушек, отказавшихся обслуживать его влиятельных гостей.
Старшей жрице пришлось срочно латать прорехи в людской силе, если здесь удобно привести такое военное сравнение. И об особой срочности речь не шла, но состоятельные семьи из окрестных, спрятанных в джунглях городков передумали жертвовать своих дочерей на потребу кровавым князькам. Разбойники гандхарва очень вовремя подсуетились, предложив жрицам несколько детишек по сходной цене. Не могу не отметить, что меня выбрали по причине исключительной красоты.
Если следовать пути откровенности, как советовал бритым желтошапочным мальчишкам праведный лама Урлук, то следует признать, что особую красоту во мне в те дни разглядеть было непросто. Скорее всего, прапраправнучка циклопа угадала в девочке-грозе внутреннюю прелесть, присущую, вне всякого сомнения, всем волчицам народа раджпура. Прелесть, которую невозможно скрыть шестью слоями грязи и полчищами насекомых…
Я научилась услаждать мужчин раньше, чем стала верно выговаривать стихи, сопровождающие танец во славу лучезарного божества, пересекающего небесный свод на грозной колеснице. Я научилась выгибаться назад и собирать в горшок рассыпанный горох, не отрывая ступней от пола. Я научилась одним верным ударом погружать нож в тело заготовленной жертвы и читать нараспев стихи, от которых у мужчин глаза покрывались маслянистой пленкой, а члены сковывала дремота. Я научилась защищаться, не прибегая к оружию, и играть на оголенных нервах тела, как на звонком рубабе. Взрослые подруги показали мне, как смешивать в нужной пропорции пение, игру бедер, температуру дыхания, вязкость чарующих масел, истому вечера и строгую улыбку божества. Там, где другие увидели бы для себя позор и смрад, я находила блеск власти и жемчужины обожания.
Красная волчица подрастала во мне.
Спустя год старшая жрица приготовила для меня два сюрприза. Она показала мне, как убивать невидимым ножом, не прикасаясь к телу врага, а лишь внушая ему взглядом, что нож существует. Вскоре великанша с вечно закрытым лицом представила меня моему будущему покровителю, брахману, которому предстояло совершить ритуальное соитие.
Он совершил все, что полагалось, и надо отметить, не нанес моей неокрепшей душе лишних шрамов. Я не кричала под весом толстого служителя Сурьи, зато вдоволь наоралась следующей ночью, когда меня привязали к знакомой скользкой скамье…
В одну руку мне вложили бубен, поющий голосами смирения и ласки, в другую — меч, поющий голосом гордости, девушки одели мне на шею семь ожерелий из свадебных раковин и затянули восходящие гимны.
Пока я проникалась ароматами благовоний и собственной значимостью, сзади подкрались младшие брахманы, прикрутили меня к алтарной скамье и приступили к свадебному обряду…
В ту весну в провинции Чурья правил тамильский царь Оххораджа Шестой, именно благодаря его жестокости и извращенному пониманию мудрых обрядов старины, воспевавших некогда женскую сущность мироздания, храм Черной Пагоды и претерпел столько лишений. Однако я успела избегнуть клеймения, которому позже стали подвергать всех девушек, как это принято в шиваитских храмах, где на грудях и бедрах выжигают лингам и йони. Меня они слегка изуродовали татуировкой, которую я мучительно и безнадежно стирала почти десять лет, той самой татуировкой, которую с таким упоением целовал Гор-Гор, почтенный председатель биржи, в ночь перед моим бегством из Бухрума…
У меня появился постоянный покровитель, человек ученый и в некотором роде романтичный. Он всегда приходил только ко мне, подчеркивая этим, как ему казалось, верность божеству, он делился со мной своими мелкими тайнами, убежденный, что доверяет их Сурье, а я ловко направляла его мысли, поддакивая и мурлыча. Он научил меня основам скрытой поэзии страны Вед, магическим стихам, где первые четыре строки наращивают в слушателе ожидание, а пятая строка несет множество оттенков смысла и рассыпается на языке, подобно лепесткам перезрелых роз. Он не имел права раскрывать секретов своей поэтической касты, но сделал это по приказу Сурьи, который, конечно же, прозвучал из моих хорошеньких губ.
Я убила дряблого поэта его же оружием, стих я оттачивала и закаляла почти сорок восходов. После неожиданной смерти моего немолодого любовника меня призвала старшая жрица и впервые ударила по лицу. Она моментально догадалась обо всем по запаху смерти, который скрывался у меня в складках одежды. Великанша спросила, зачем я это сделала.
— Он не хотел купить для меня корабль, — призналась я.
— Ты глупа, как краснозадая обезьяна, — уныло произнесла жрица. — Отсюда невозможно убежать. Я могу выгнать тебя, и ты за один восход опустишься до касты неприкасаемых. У тебя отнимут дом, почет и мужскую ласку. Из рабыни Сурьи ты превратишься в дыру для сбора скверны.
— Я все равно убегу. Я убегу через канал на другую твердь…
— До Янтарных каналов путь через ядовитые болота, а по дорогам тебе не добраться. На тебе татуировки дэвадаси, кроме того, ты пахнешь и говоришь, как дэвадаси. Ты подносишь себя, как полную чашу с двенадцатилетним вином, это слишком заметно…
И я отступила. Во мне еще было слишком много ребенка и слишком мало от взрослого, но я уяснила простую мысль, которую мне часто повторял мой следующий поклонник: можно сто раз бессмысленно бросаться на стадо буйволов с палкой, а можно один раз показать им горящий факел.