Врата небесные. Архивы Логри. Том I
Шрифт:
– Я надеюсь, вы не откажетесь от чая? – улыбаясь, произнес Створкин. – У меня он особенный, вам понравится.
– Конечно, Петр Иннокентьевич, с удовольствием, – ответил я, рассматривая пухлые тома за стеклянными дверцами книжных шкафов.
Он налил мне чай, потом – себе, затем перекрестился, глядя в угол, и пригласил сесть. Я мельком взглянул туда, куда он смотрел, и заметил две большие иконы с горящей лампадой в правом верхнем углу на подставке. Комната наполнилась ароматом свежезаваренного чая с нотками цитруса, чабреца и чего-то еще. Попробовав чай, я отметил про себя, что Створкин не обманул. Он действительно
– Слушайте, ваш чай – это просто шедевр! – не удержался я после очередного глотка.
– Оригинальная специальная смесь из Корнуэлла. Личный подарок Эдельвейс, – мягко улыбаясь, сказал Петр Иннокентьевич.
Сначала я не понял эту фразу. Но имя… повергло меня в растерянность.
– П-простите, кого? – заикаясь пролепетал я.
– Вы не ослышались, мой друг, это действительно подарок Эдель вашему покорному слуге. И… я понимаю, как это, должно быть, странно звучит, но вы здесь потому, что она выбрала вас.
– Кто выбрал, для чего выбрал? – слова неосознанно сорвались с моих губ. – Петр Иннокентьевич, ради бога, перестаньте меня разыгрывать. Кто вы на самом деле?
На мгновение меня посетило ну очень странное (и неприятное) ощущение. Вроде бы как кто-то могущественный со мной играет в странную игру.
– Я – Проводник, – просто ответил Створкин.
– Кто?.. – начал я и осекся. Мне показалось – хотя в тот момент я был в этом уверен, – что я увидел на груди Створкина изящную цепочку с огромным фиолетовым камнем размером с перепелиное яйцо, в оправе из камней поменьше, скрепленных между собой тончайшей серебряной нитью. Секундой позже Створкин чуть развернулся, и на его строгом старомодном костюме уже ничего не было. Странно, но это меня разозлило. Не хватало мне еще галлюцинаций.
– Знаете, Петр Иннокентьевич, – раздраженно сказал я, – вы, наверное, человек уважаемый, известный, состоятельный и прочее, но это еще не дает вам право относиться ко мне как к идиоту…
– Упаси Господь. И не думал, – спокойно ответил Створкин. – Вы вольны покинуть этот дом в любую секунду. Прямо сейчас и навсегда. Но если бы вы дали мне возможность хотя бы попытаться объяснить вам смысл и значение происходящих с вами событий, какими бы невообразимо дикими и фантастическими они ни казались, мы с вами получили бы от нашего общения гораздо больше приятных впечатлений и – что важнее – практической пользы. Он сделал паузу, посмотрел на меня и продолжил:
– Давайте-ка я налью вам еще чаю. И коль скоро вы так (здесь он сделал ударение на «так») нетерпеливы, то буду краток.
Я сделал большой глоток, глубоко вздохнул, отчего-то вспомнив грозное лицо ректора, и приглашающе кивнул Створкину, думая про себя, как обманчиво может быть все-таки первое впечатление. С виду такой вполне себе респектабельный человек, а оказывается – городской сумасшедший. Или шизофреник, что немногим лучше.
– То, что я скажу сейчас, – начал он, – можно считать легендой, или мифом, или оригинальной интерпретацией человеческой истории, это как вам будет угодно. Важнее в ней то, что она помогает задать некую систему координат, в которой вам будет легче воспринять те события, происходящие в вашей жизни.
«Интересно, как он-то знает о событиях в моей жизни?» – пронеслось у меня в голове.
– Понять ваше состояние нетрудно, – словно отвечая на мои мысли, продолжил Створкин, – со мной случилось то же самое; правда, в значительно более юном возрасте и при совсем других обстоятельствах…
И уж поверьте, пожалуйста, вы не один такой.
Так вот, у Бога было семь самых близких ангелов. После сотворения мира им был передан дар, который позволял творить ангелам миры, подобные миру Божественному. Так появились семь ангельских миров. Иногда их еще называют скрытыми.
Но кроме ангельских миров есть еще четыре, созданных избранными святыми. Эдельвейс – принцесса Логри, одного из таких миров. И ко всему этому есть наш мир, который знаком вам с детства, – один из двенадцати.
Тут Створкин приостановился, внимательно посмотрел на меня, покачал головой и сказал:
– Если бы вы сейчас не отгораживались глухой стеной неверия и тотального скептицизма от того, что вы пережили и что теперь вам известно, вы бы сами мне сейчас могли об этом рассказывать. Но ваше сознание блокирует эту информацию, и это понятная защитная реакция организма. Никому не хочется обнаружить себя ненормальным. С ума сошедшим, как говорили раньше. Наше сознание считает нормальным лишь то, к чему привыкло. И, что немаловажно, к чему привыкли другие. Люди, которые нас окружают. Их «нормальное» довлеет и формирует наше «нормальное». А ненормальные люди – известно где должны находиться…
Поэтому, повторю, ваше неверие – это защитная реакция. Что в известной степени тоже нормально. Наше сознание, как улитка, привыкло прятаться за толстые стены своей прочной раковины. Впрочем, не мне вам об этом говорить. Вы ведь специализируетесь на теориях восприятия, не так ли?
«Откуда он знает, интересно?» – подумал я. От такого неожиданного поворота беседы я несколько растерялся, отчего мое первоначальное неудовольствие как-то улетучилось.
– Да, это так, – сказал я. – Хотите предложить еще одну, свою?
– Ну, если вам так угодно, – с улыбкой ответил Створкин.
– Боюсь, я к этому не готов. Извините. Как-нибудь, знаете, в другой раз.
Волна раздражения снова начала подниматься во мне. Я встал из-за стола:
– Спасибо за действительно прекрасный чай. И, пожалуйста, не обижайтесь, Петр Иннокентьевич, но вам нужен н-несколько иной с-специалист, да. Я как-то по другой части совсем…
Створкин все с той же понимающей улыбкой смотрел на меня. Но ничего больше не говорил. А внутри меня был раздрай. И что-то еще, абсолютно новое и непривычное. Раздражение вкупе с растерянностью и даже определенным страхом дали результат в виде спутанной и несвязной речи:
– Ну а теперь п-позвольте откланяться. До свидания. Всего самого наилучшего, э-э-э, Петр Иннокентьевич… Хорошего вам дня. И доброго здоровья, конечно. Это особенно…
Так вот, приговаривая всю эту вежливую (и не очень) ерунду, я пятился, пока за мной не закрылась дверь створкинского дома.
«Господи, бывает же такое! – подумалось мне тогда. – Ну а как еще это оценишь?»
4
От Петра Иннокентьевича Створкина я вышел в сложном душевном состоянии. С одной стороны, конечно, было искушение забыть все как дурной сон (всякое бывает, как известно). Да ну, о чем тут вообще… устроил, понимаешь… введение в «Игру престолов». Тоже мне…