Врата Рима
Шрифт:
— А как сенат ограничивает власть консулов? — заинтересовался Гай.
Марий сделал большой глоток вина и с усмешкой похлопал себя по животу.
— Они могут проголосовать против меня и в принципе даже снять с поста. Однако на практике мои союзники и клиенты не допустят этого, так что власть консула практически неприкосновенна.
— Ты говорил, консула выбирают только на год, а потом он должен уйти с поста, — сказал Гай.
— Для сильных людей законом можно частично пренебречь. Каждый год сенат требует, чтобы сделали исключение и переизбрали меня. Я полезен Риму, видишь ли, — и все об этом
Марий говорил очень тихо, и Гай был рад такой доверительной беседе. Теперь ему было ясно, почему отец с опаской относился к этому человеку. Марий как молния в летнюю грозу — невозможно угадать, куда ударит в следующий раз. А сейчас Марий держал на ладони весь город, и Гаю хотелось быть там же, в центре событий.
Еще задолго до городских ворот до них стал доноситься рев толпы. Когда они встали у сторожевой башни, звуки затопили их бесформенной мощной волной. Городская стража приблизилась к золотой повозке, и Марий поднялся навстречу. Стражники в начищенных доспехах и нарядной одежде держались торжественно.
— Ваше имя и цель посещения, — вопросил один.
— Марий, командир Перворожденного легиона. Я пришел провести триумф на улицах Рима.
Стражник чуть-чуть покраснел, и Марий ухмыльнулся.
— Можете войти в город, — произнес стражник, отходя назад и делая жест, чтобы открыли ворота.
Марий сел и наклонился к Гаю.
— По обычаю я должен был попросить разрешения, но сегодня слишком замечательный день, чтобы кланяться городской страже, не способной прославиться в легионах… Впускайте!
Он подал сигнал, и снова по всему войску разнеслось пение рогов. Ворота открылись, и из-за них показалась взволнованно кричащая толпа. Шум молотом ударил по легиону, и вознице Мария пришлось крепко дернуть за поводья, чтобы кони двинулись дальше.
Перворожденный вошел в Рим.
— Сейчас же вылезай из постели, если хочешь посмотреть на триумф! Все говорят, как будет красиво, твои родители уже оделись, а ты все валяешься!
Корнелия открыла глаза и потянулась, не обращая внимания на покрывало, упавшее с ее золотистого тела. Ее няня, Клодия, отдернула оконные занавеси, чтобы проветрить комнату и впустить солнечный свет.
— Смотри, солнце уже высоко, а ты даже не оделась. Бесстыдница! А если бы вошел мужчина, твой отец, например?
— Отец не вошел бы. Он знает: когда жарко, я не терплю ночной одежды.
Все еще зевая, обнаженная Корнелия поднялась с постели и потянулась как кошка, выгибая спину и упираясь сжатыми кулачками в воздух. Клодия подошла к двери спальни и опустила засов на случай, если кто-то вздумает войти.
— Может, сначала искупаешься? — проворчала Клодия.
В ее голосе слышалась любовь, которую не могла скрыть никакая напускная строгость.
Корнелия кивнула и босиком прошла в комнату для купания. От воды шел пар: весь дом с самого рассвета трудится. Корнелия даже почувствовала себя немного виноватой, однако чувство вины быстро растворилось, когда она перекинула ногу через край, забралась в ванну и вздохнула. Она любила себя побаловать утром, не дожидаясь обычного дневного купания.
Клодия ворвалась в комнату с охапкой теплого белья. Эта невероятно энергичная женщина, казалось, пребывала в вечном движении. Незнакомый человек по ее одежде и манерам не догадался бы, что она рабыня. Даже ее драгоценности были настоящими, а одежда — богатой.
— Быстро! Вытирайся вот этим и надевай мамилларе. [21]
Корнелия застонала.
— Эта повязка слишком тесная для такой жары!
— Зато через несколько лет твои груди не обвиснут как пустые мешочки! — фыркнула Клодия. — Тогда порадуешься, что ее носила. Вставай! Вылезай из воды, ленивица! Сбоку стоит вода, прополощи рот.
Пока Корнелия промокала кожу полотенцем, Клодия разложила ее одежду и открыла множество маленьких серебряных коробочек с красками и маслами.
21
Мамилларе (лат. mamillare) — полоска ткани или кожи, игравшая роль современного бюстгальтера.
— Одеваемся, — сказала она, опуская длинную белую тунику на вытянутые руки Корнелии.
Девушка потрясла руками, чтобы туника упала, и села за стол, поставив перед собой овальное бронзовое зеркало.
— Хорошо бы завить волосы, — задумчиво сказала она, зажав прядь пальцами — густую, цвета темного золота, но прямую.
— Тебе не пойдет, Лия. И сегодня некогда! Твоя мать и ее орнатрикс [22] уже наверняка все закончили! Мать будет тебя ждать! Сегодня ты будешь простой скромной красавицей.
22
Орнатрикс (лат. ornatrix) — рабыня, основным занятием которой было делать сложные прически и косметические процедуры.
— Тогда положи немного охры на губы и щеки, если, конечно, ты не хочешь намазать меня этими мерзкими свинцовыми белилами.
Клодия раздраженно фыркнула:
— Скрывать цвет лица тебе придется через пару лет, не раньше. Сколько тебе уже, семнадцать?
— Ты сама знаешь. Помнишь, как ты напилась на празднике? — улыбнулась Корнелия, стараясь не двигаться, пока ее красили.
— Я повеселилась, милочка, как все остальные. В умеренной выпивке нет вреда, я всегда так говорила. — Клодия кивнула сама себе, растирая краски. — Теперь немного порошка сурьмы вокруг глаз, чтобы мужчины думали, что они темные и загадочные, и займемся прической. Куда руки! Запомни: руками не трогать, а то размажешь.
Быстро и умело Клодия разделила на части темно-золотые волосы и собрала их сзади, открывая длинную стройную шею Корнелии. Няня посмотрела на лицо воспитанницы в зеркале и улыбнулась увиденному.
— Не пойму, почему твой отец еще не нашел тебе мужа! Чего-чего, а привлекательности тебе не занимать.
— Он сказал, что я могу выбрать сама, а мне еще никто не понравился, — ответила Корнелия, касаясь шпилек в волосах.
Клодия поцокала языком.
— Твой отец — хороший человек, но надо жить, как принято. Пусть найдет тебе молодого человека с будущностью. У тебя будет свой дом, чтобы управлять им. Думаю, тебе это понравится.