Врата в преисподнюю
Шрифт:
Илья, по непонятной мне причине, проявил просто-таки ослиное упрямство, столь несвойственное ему, особенно в отношениях с женщинами, доказывая, что это никому не нужно, и что на Монастырище пускают всех, независимо от того, имеется разрешение или нет. Но Татьяна оказалась слишком законопослушной, и Илья вынужден был смириться с сокрушительным поражением.
Извилистая колея вывела автомобиль на не менее разбитую брусчатку, которая полукругом огибала крайние дворы деревни. Слева виднелись сооружения непонятного назначения, из сорняков, высотой в человеческий рост, то и дело возникали металлические монументы заржавевшей сельхозтехники. Внизу, у широкого пруда, нарисовались традиционно длинные, приникшие к земле здания коровников.
Стоило к ним приблизиться, как на дороге возникло престраннейшее существо с вилами в руках, и преградило нам дорогу. Это был невысокий мужчина неопределенного возраста, одетый, несмотря на летнюю жару, в ватную телогрейку, теплые галифе и кирзовые сапоги. Все — основательно испачкано навозом. Поначалу даже показалось, что взору явилась большая коровья какашка, которая, неизвестно зачем, решила вдруг принять человеческий облик. Но какашка двигалась, размахивала руками, что-то говорила, судя по всему, неприличное. В деревне прилично разговаривать почему-то не принято.
Татьяна нажала на тормоз и опустила стекло.
— Блин… Блин… Блин… — пересиливая гул мотора, несся в кабину неразборчивый говор аборигена.
— Кто это? — спросил у Ильи, нутром чуя, что появление страшилы каким-то образом связано с нашими ночными похождениями.
— Петр Тимофеевич, зав. фермой…
— А какого хрена ему от нас нужно?
Илья сдвинул плечами.
— Его трогать нельзя. Бешеный!
— Он вчера был в клубе?
Илья напряг память, от чего его лоб покрылся длинными глубокими морщинами.
— Кажись, не… — выдавил после глубоких размышлений.
Это меня успокоило. Я отворил дверцу и выскочил из автомобиля.
— Привет, мужик! — гаркнул что есть мочи. — Потерял что-то?
Очередь "блинов" прервалась, мужик, запах от которого вполне соответствовал первому впечатлению, тупо уставился на меня.
Разглядывал недолго. Через минуту его снова понесло…
— Ты, блин… блин… блин…
Выражение лица заведующего фермой при этом не предвещало ничего хорошего. А, учитывая вилы в руке…
— Тебя что, бык забодал?
Простой и безобидный вопрос, тем не менее, озадачил агрессивного мужика. Трель "блинов" снова захлебнулась, и он уставился на меня, словно на восьмое чудо света. Хотя, скорей всего, и о существовании первых семи заведующий фермой не подозревал. В его вытаращенных глазах трудно было уловить хотя бы намек на присутствие интеллекта.
Воспользовавшись его замешательством, я осторожно отобрал вилы и глубоко вонзил их в землю.
— А теперь, Тимофеич, рассказывай, в чем проблема?
Лишившись вил, мужик порастерял уверенность в собственных силах. Некоторое время он еще трепыхался, пытаясь выдернуть их из земли, только я не позволил этого сделать.
— Ну, ты че? Отдай… — уже совсем не грозно взмолился зав. фермой.
Естественно, я не спешил выполнять его просьбу.
— Так в чем проблема, Тимофеич? — повторил изначальный вопрос.
— Ты, того… Говорят, к Верке моей в клубе приставал…
Странно было слышать столь долгую и вполне осмысленную фразу после продолжительной нецензурщины. Оказывается, длительное общение с парнокопытными не противоречит знанию нормального человеческого языка…
Не менее странной показалась мне и суть высказанной претензии: вспомнить, кто такая пресловутая Верка и видел ли я ее вообще, оказалось непосильной задачей для моих подрастрепанных за последнее время извилин.
Однако нельзя было упускать инициативу.
— Ты че, мужик, офонарел? — вызверился я. — На кой мне сдалась твоя Верка, когда у меня вон какие бабы…
Я кивнул в сторону автомобиля. Рыжая к этому времени высунулась в приоткрытую дверцу и вместе с Татьяной внимательно наблюдала за происходящим. Илья на свет Божий показываться не спешил. Как я понял, он побаивался заведующего фермой и решил не мозолить глаза своим присутствием.
Мой аргумент сразил Тимофеича.
Он долго внимательно осматривал моих подруг, что-то прикидывал в уме, и по его кислой физиономии было понятно: Верка конкуренции не выдерживает.
— Оно то, конечно, так… Но ведь люди говорят…
— Мало что люди говорят. Тебе скажут, земля плоская, ты — поверишь?
Не знаю, каковы были познания зав. фермой в географии, но с доводом моим он согласился.
— Врут, наверное… — миролюбиво молвил он, полез в карман ватника, достал оттуда клочок бумаги и щепотку самосада.
Дабы закрепить мировую, я вытащил пачку "Примы" и протянул мужику. Тот некоторое время помялся, затем методично, в обратной последовательности, спрятал извлеченные накануне табак и бумагу.
— Вообще-то, я к своему привык… — словно оправдываясь, промямлил он и вытянул сигарету.
Я услужливо поднес зажигалку.
— Тебя как зовут?
— Андрей.
— Ты, Андрюша, того, не серчай… Люди наговорили…
— Чего уж там, с кем не бывает?
Я повернулся и направился к автомобилю, но Тимофеич придержал меня за рукав.
— Слышь, отойдем на минутку, — заговорщически, словно старому приятелю, прошептал он и настороженно покосился в сторону девчонок.
Я невольно посмотрел туда же. Рыжая с Таней о чем-то мирно болтали, несомненно, комментировали разыгравшийся перед их глазами спектакль. Илья по-прежнему скрывался в чреве автомобиля, притворяясь невидимкой.
— Я на минутку… — бросил им и пошел вслед за мужиком.
Почалапав по лужам жидкого навоза, кое-где присыпанных соломой, мы вошли в раскрытые створки коровника. В нос шибанул убойный аромат смеси запахов кизяка и парного молока, назойливые мухи облепили со всех сторон. От ясел раздавалось сонное мычание и умеренное чавканье.