«Времена были нескучные!..» 1 том
Шрифт:
Вмиг всё рухнуло. Назад дороги нет и быть не может. Зря он дал себе слабину и разрешил надеяться, что прошлое возможно. Ведь он же прекрасно помнил, как убили отца, как забрали на турецкий корабль маму и сестру, а из рабства турецкого редко кто возвращается, особенно женщины. Это он знал не понаслышке. Правда, оставалась ещё бабушка… Но как её найти?
Так и стоял он у калитки, не решаясь войти в дом. В конце концов заставил себя, толкнул дверку, и она на удивление легко поддалась, как будто петли специально недавно смазали. Вошел во двор, огляделся и замер от удивления. Огород совершенно не зарос, на нем даже что-то произрастало, в саду на деревьях зрели яблоки, абрикосы груши, на вьющихся лозах винограда созревали гроздья ягод. Ставни в доме были открыты. У Парамона затеплилась надежда. Он быстро
Парамон упал на колени перед иконами, разрыдался, перекрестился. Он помнил все молитвы, которым учила его мама. Как часто он повторял их в земле иноверцев! Глотая слёзы, Парамон молился, крестился, отбивал низкие поклоны, просил Заступницу, Спасителя, Николая-чудотворца о чуде.
Прошло довольно много времени. Парамон успокоился, прошёлся по дому. Всё находилось на своих местах: папина фуражка, удочки, мамина любимая чашка, гребешок, которым сестра убирала волосы, вот его, Парамона, деревянная шашка, которую выстругал ему отец. А вот платок, белый, цветастый, большой… Он не помнил такого ни у мамы, ни у сестры. Но он точно был ему знаком. Бабушка… Она была здесь! Что с ней? Знает ли она об их судьбе? Одни вопросы. Парамон тихо опустился на скамью у окна. Вдруг во дворе метнулась тень и заливисто залаяла собака. Этот лай заставил сердце сжаться: «Фрегат!!!»
Парамон выскочил во двор. К нему кинулся огромный чёрный лохматый пёс без левого уха. Он отчаянно махал обрубком хвоста.
– Фрегат, Фрегатушка, дорогой! Ты откуда? Ты один?
Пёс прыгал, крутился, лизал Парамону лицо, повизгивал от радости. Хозяин уткнулся лицом в мягкую чёрную шерсть, вдыхал её запах и тихонечко плакал. Пёс почувствовал настроение хозяина и стоял неподвижно, чуть повизгивая и помахивая хвостом. В этом было что-то из прошлого, что-то необъяснимо сказочное.
– Фрегат, дорогой мой друг, но что же дальше?
Пёс будто услышал этот немой вопрос, он вдруг начал нервно водить мордой и тянуть хозяина в сторону калитки. Парамон хорошо знал характер своего любимца, поэтому сразу последовал за ним. Фрегат выбежал со двора и помчался по улице, непрестанно оглядываясь, идёт ли хозяин. Парамон шёл и удивлялся: куда ведёт его собака? Они прошли половину улицы, свернули и оказались около небольшого выкрашенного в белый цвет домика. Умный пёс по-хозяйски открыл мордой калитку и призывно взглянул на хозяина. Парамон немного смутился, но вошёл в чужой двор. Фрегат заливисто залаял, из дома вышла невысокая круглолицая женщина. Увидев Парамона, она долго щурилась, вглядываясь в гостя, потом всплеснула руками, охнула и в голос зарыдала.
– Парамоша! Боже сохрани! Боже Праведный! Ты? Как же это? Ведь тебя ж увели эти гады-бусурманы! Тебя, мамку, сестру разом увели, дома родного и кормильца лишили. Парамоша! О, Господи, спасибо Тебе! А ты чего ж стоишь, поди не помнишь меня?
– Не помню, совсем не помню.
– Да я же Тимофеевна, мамкина кума. Помнишь, я с гостинцами к вам приходила в Рождество, а вы с сестрицей любили в моём саду яблочки собирать.
Парамон стал вспоминать. Да, действительно, Тимофеевна была лучшей маминой подругой, часто бывала у них дома, они подолгу сидели с мамой, перебирали горох, чечевицу, варили варенье из абрикосов и были молодые и весёлые. Теперь понятно, почему он её не узнал. Как же постарела эта добрая женщина за эти семь долгих лет.
– Да, я вспомнил. Вы просто немного… изменились.
– Ха-ха! Немного изменилась! Да, не стесняйся, говори, как есть. Я сама вижу, ничего от былого не осталось. Я ведь тоже одна осталась, вот уже пять лет, как одна. Столько пережила… Да, чтой-то я, дура старая, держу тебя во дворе. Проходи, милый мой. Как же ты вырос. Я тебя накормлю, помойся-ка пока. Сымай свои обноски, щас подыщу тебе чего-нибудь. Тут от мужа маво кой-чего осталось.
Тимофеевна суетилась вокруг Парамона, всё что-то говорила.
– Скажите, Тимофеевна, а о моей бабушке ничего не известно?
Женщина вдруг резко остановилась, горшок с кашей, который она вынимала из печи, так и остался висеть на ухвате.
– Парамоша, ты сядь, покушай, а я тебе всё
Пшеничная каша, его любимая! Сколько бы он отдал там, у турок, чтобы хоть раз вдохнуть этот запах и отправить в рот золотистую с маслицем еду. Тут Парамон очень остро почувствовал, как сосало под ложечкой, даже начало подташнивать от голода. Парень накинулся на еду и не мог оторваться. Тимофеевна даже испугалась, не стало бы ему плохо. Но Парамон не остановился, пока не доел до конца, краюшкой хлеба подчистил горшок, запил молоком и глубоко удовлетворённо вздохнул.
– Спасибо. Я так давно не ел такого. Я помню, как мама вкусно готовила.
–Ну, теперь слушай, сынок. После того, как с вами случилась беда, я пришла к вам. Турки оставили город. Несколько дней перед этим они уничтожали всё, что могли, уводили в плен всех подряд, кто сопротивлялся, тех убивали, как твоего отца. Как нам удалось выжить, одному Богу известно. Мой муж, ты помнишь, наверное, был рыбак, так вот он был в море. Это его и спасло. Я в это время на ярмарку уехала, рыбку вяленую продать. Дома одна дочь осталась. Так она, умница, в подпол спряталась и там три дня сидела. Турки-то, никого не найдя, дом спалить хотели, да только крыша и сгорела. Мы потом быстро новую постелили. Ой, да чтой-то я всё о себе. Тебе же не это интересно. Так вот. Я к вам в дом сразу побежала. Прихожу, на дворе Фрегат воет, в доме батюшка твой убиенный уже смердит и боле никого. Хорошо, соседка ваша, бабка Пелагея, рассказала всё, что видала. Она старуха древняя, её турки не тронули, так она в огороде пряталась и всё видала. Батюшку тваво, Степана, мы с мужем, как смогли, похоронили. Упокой, Господи, его душу! А Фрегат с могилы пришёл и на крыльце лёг. Так и пролежал цельных две недели. Я уж ему и поесть-попить приносила, а он ни к чему не притронулся. К себе звала, не идёт. Жаль стало пса, не пропадать же ему. Так я из вашего дома твою вещицу прихватила, дала ему понюхать и с собой позвала. Он, видно, сомневался, да я ему пообещала, что как только кто из вас появится, он сразу вернётся. Умный пёс, поверил, пошёл. Но, кажный день в одно и то же время на ваш двор приходил, ложился и поскуливал. Всё ждал. А я как видела, так у меня сердце кровью обливалось. Вот ведь, животина вроде неразумная, а верность какая.
– Да что Вы! Фрегат- он очень умный, он всё понимает.
– Да, видать живность-то она умнее, чем мы думаем. Так вот, однажды пёс вернулся не один, а с твоей бабушкой. Она рассказала, что ей сон нехороший приснился, так она попутного обоза дождалась и с ним скоренько поехала, предупредить хотела об опасности, да опоздала. Мы с ней на могилку к батюшке твоему сходили, поплакали. Она осталась в вашем доме, а с ней и Фрегат в дом вернулся. Она всё не верила в то, что произошло, всё ждала, что вернетесь, а с ней и верный пёс ждал, тосковал. Ох, милок, не дождалась она тебя только месяц. Месяц прошёл, как преставилась Прасковья Никитична. Царствие ей Небесное, земля ей пухом! Фрегата же я опять к нам позвала. А перед смертью Никитична строго-настрого наказала мне дом в порядке содержать, печку топить, за огородом следить, чтобы вам хозяйство оставалось в сохранности. Верила, что вы вернётесь. А ведь и преданный пёс верил всегда, иначе тебя бы не привёл. Вот так я на два дома, как Фрегат, и живу.
Тимофеевна перекрестилась, пустила слезу:
– Похоронила я её рядом с батюшкой твоим.
– А можно я к ним на могилку схожу? Вы меня проводите?
– Конечно, милый. Ты сегодня отдыхай, а завтра пораньше тебя разбужу, и пойдем поклониться родственникам твоим, да и моим заодно.
– Тимофеевна, а с Вашими-то что случилось? Вроде вы турок пережили.
– Пережили, да не пережили, милок. Доча моя после подпола-то сильно захворала. Бабка Нюра, может помнишь, знахарка наша, пользовала её, пользовала, да всё не помогло, преставилась, бедолага. Похоронили мы кровиночку нашу, да вдвоём с мужем остались, больше-то нам Господь детишек не даровал, видать, грех какой на нас лежит. Одну дал, да и ту прибрал. Ох, грехи наши тяжкие! А муж мой, Петруша, в море выходил с артелью, рыбачил. Однажды возвращались они домой, да на турок нарвались, те весь улов забрать хотели, но Петруша на рожон полез, отдавать не хотел, дак зарубили его янычары поганые, оставили меня вдовою, без кормильца.