Времена негодяев
Шрифт:
В холле гостевого дома висело объявление: работали лифты и желающие приглашались на смотровую площадку. Месроп еще гулял. Виктор походил по пустому номеру, повалялся на кровати, потом встал и двинул к лифтам.
На смотровой было малолюдно. Девица из бара прижималась к старому потертому мужчине, который с неудовольствием покосился на Виктора. Не обращая на них внимания, Виктор подошел вплотную к стеклу.
Внизу тянулись сады и павильоны Ярмарки. Когда-то здесь находилась большая выставка непонятно чего. Однажды он видел старую хронику: золоченые фигуры, плоды и злаки среди фонтанов, машины, стенды, толпы людей, арки, дороги, дорожки и тропинки,
Отсюда было видно, как муравьями сновали покупатели, подъезжали и отваливали грузовые и легковые платформы. Несмотря на зной, в торговых рядах было оживленно.
Мужчина и девица пошептались, поднялись и ушли коридором к лифту. Холл опустел. Виктор еще немного посмотрел на город, а потом, когда в углу подозрительно закрутилась пыль и раздались тихие скрипы, сплюнул трижды через левое плечо и вернулся в номер.
Месропа он ждал к вечеру. Еще уйма времени. Заснул, и приснилась непонятная чепуха, беготня какая-то по пляжу, а потом снилась Ксения, он о чем-то говорил с ней, убеждал, но словно через подушку, слов различить не мог, голова гудела… Проснулся в сумерки с головной болью.
Долго умывался холодной водой, потом принял горячий душ. Помогло. А когда совсем стемнело и он уже стал прикидывать, по каким помойкам искать расчлененного попутчика, вернулся Месроп, в дым пьяный, но целый и очень довольный собой.
— Все ко-колечиком! — объявил он, рухнув на кровать. — Скажи дяде Месропу спасибо. Что бы мы… что бы ты без тебя… без меня делал? Завтра… Тс-с! Прямо утром. Вперед, знамена, и в путь!
Героическим усилием он приподнялся, выложил на стол дорожный пасс, упал обратно и захрапел. Виктор взял со стола пасс, повертел. Так, на две персоны. Достал свой. Близнецы, словно из одного принтера вылезли. Эге, да и номерочки-то!.. У Виктора 217, а у Месропа 218. Что же получается: проводив Виктора, доктор Уля жал руку Месропу и с тем же выражением лица хрустел чонами? Молодец доктор, в две лузы кладет!
3
Широкие ступени-скамьи из серого бетона спускались к воде, к серым же волнам. На том берегу, слева, возвышался императорский замок, а рядом нависал трилистник моста Маргит.
По набережной прошла веселая компания, крик, смех, пластиковая бутыль закувыркалась по ступеням и мягко легла на воду.
Виктор проводил ее глазами, но головы вверх не поднял. Там еще немного пошумели, что-то непонятно проскандировали, и все стихло. Месроп лежал на теплом бетоне и даже не шелохнулся, когда бутыль пролетела над ним.
— А в девяносто девятом… Нет, вру, в девяносто шестом, в девятом уже из-за мора все перекрыли, в шестом мы здесь славно погуляли…
«Сколько же ему лет? — задумался Виктор. — Сейчас уже двадцать четвертый».
— Молодой я был, — продолжал Месроп, — лихой. А выпить мог, страшно вспомнить! Ох, и попили мы тогда… — он раскрыл глаза и даже сел. — Ты вообразить не можешь, сколько мы через печень свою пропустили! Гуляли по улицам днем и ночью; красивейший город, а тогда вообще — феерия. Неделю ходили, смотрели, а потом сорвались. Из всей делегации только один был сухой, и то потому, что он еще в поезде до сердечного спазма нарубился. И вот тут, помню, ходили. Весь проспект святого Иштвана истоптали, сюда освежиться спустились. Плюс два ящика пива. До полного хамства дошли, представляешь: встали здесь в ряд и отлили прямо в реку, а я распевал «Дунай, Дунай, а ну узнай, где чей подарок». Песня такая была, народная…
Он
Потом сообразил — уютный город, и все тут. В таких городах еще не бывал, и даже Саратов, где, казалось, он нашел свою судьбу, или, если быть точным, судьба нашла его, даже Саратов казался временным пристанищем. А здесь вдруг нестерпимо захотелось плюнуть на все, остаться и жить в старом каменном доме с осыпавшейся местами штукатуркой, на узкой прохладной улице с непонятным названием, и ничего, что никогда не станешь своим, даже если выучишь язык, похожий на песню. Люди не интересовали его. Он вдруг понял, что вписывается в этот город. Странное чувство — светлое настороженное узнавание забытых снов-видений.
Петро так и не пришел в точку на площади Кальвина, это даже радовало — доктор просил ждать, сколько можно и нельзя, вот он и ждет, а там видно будет.
Каждую ночь снилась Ксения. Он просыпался с непонятной досадой на себя, на нее, на всех. Потом выходил в город и досада испарялась.
Они добрались сюда без приключений и устроились быстро. Месроп сориентировался по раскладной карте, да и память не подвела. Тут же выяснилось, что он неплохо владеет немецким, по крайней мере достаточно для того, чтобы, вставляя несколько известных ему венгерских слов, договориться с владелицей дома и снять квартиру с окнами на Дунай. Владелица, пожилая осанистая дама, с достоинством пересчитала пачку форинтов и вручила ключи. Провожая ее до дверей, Месроп спросил, как дойти до улицы Занаду. Владелица окаменела, словно Месроп сказал вопиющую неприличность или нагадил в супружеское ложе. Возможно, так оно и было, потому что она холодно вздела плечо, фыркнула и молча удалилась.
Месроп задумчиво походил по комнатам, сел на плюшевый диван и заявил, что старая кошка могла быть вежливее с постояльцами. Дом стоит пустой, как и почти все в квартале. Виктор спросил, причем здесь дом и владелица, если час назад они были на улице Занаду?
Хитро улыбнувшись, Месроп объяснил, что плавать в незнакомых водах надо осторожно, особенно в тумане. Лучший способ не налететь на айсберг или иное судно — подавать гудки. Чем громче, тем лучше. И если повезет, на них выплывут другие мореходы.
Виктор не понял резона. Ну выплывут, что тут хорошего? Но уточнять не стал. В последнее время он был весьма осторожен в разговорах с Месропом. Тот ни словом не обмолвился, откуда у него пасс. На тонкие вопросы не отвечал или отшучивался. И тогда Виктор припрятал свой проходной документ.
После того, как они устроились, Месроп поводил его немного по городу, а через день извинился и исчез. Вернулся только вечером. Виктора это устраивало. Он быстро сориентировался. Плох гонец, если за день не просечет город. Виктор просек за четыре часа и понял, что безнадежно влип. Город покорил его.