Времени холст. Избранное
Шрифт:
«А Америка?» – напоминает Ксенечка.
«Америка – это страна великого вавилонского столпотворения. Разноязыкие персоны со всего мира устремляются туда в поисках свободы. Поэтому подарить она может только копию своего божества – уменьшенную статую Свободы. Или какой-нибудь предмет, принадлежащий ее искателю. Иосиф Бродский нашел свое счастье именно там, и диван, на котором он расположился в Нью-Йорке, с той поры сделался неким символом вольнолюбия. Подарив диван Бродского, американцы тем самым передали петербуржцам как бы частицу свободы. Это немножко напоминает перенесение святых мощей в земли, которые требуется освятить».
Духовная кладовая человечества находится в пространстве, именуемом видеосалоном. Обычно в центре пространства, на голубом экране, заводной юлою вертится китайчонок Ли, показывая чудеса боевых искусств Востока. К этому центру день-деньской бывают примагничены зрители и зрительницы – восхищенные, пушистые, юные. Но сегодня в пространстве выходной, и его центр размагничен до суровой пустоты. На периферии остаются только музейные сокровища – стеклянный шкаф с фаянсовой посудой, большой письменный стол с ящичками, бюро.
В действительности это было не бюро – это был священный храм, великолепный Парфенон, восьмое чудо света. Храм величаво покоился на дубовых колоннах грубой дорической резки. Он стоял, как чудесный монумент, несокрушимый ни быстротечным громом, ни полетом времени. В его таинственной глубине хранилась поэтическая утварь – железный светильник, подобный изящному египетскому цветку, пожелтевшие газетные листы, длинные конверты авиапочты, очечник.
«Здесь все осталось так, как это было при жизни поэта, когда он работал за бюро, – сообщает очаровательная служительница, своим нежным ликом напоминающая римскую весталку. – Мы ни к чему не прикасались. Вот как прилетело это чудо из Америки, так и стоит здесь нетронутым».
«А где же диван? – озирается юноша. – Говорят, вместе с этим чудом еще и диван прилетел?»
«Понимаете, – целомудренно смущается весталка, – диван тоже прилетел, но здесь его поместить нельзя – обязательно кто-нибудь усядется. За каждым не уследишь. Поэтому его установили наверху, кажется, в директорском кабинете».
В таинственной глубине храма вспыхивают пронзительные линзы предвидения, кружатся крылатые конверты любви, шуршат пожелтевшие свитки обыденности. Из-за храма, из-за дубовых колонн грубой дорической резки осторожно выглядывает огненно-рыжий персидский кот.
«Ой, смотри, кот! – изумляется Ксенечка. – Котик-лохматик, котик-косматик, откуда ты?»
«Откуда-откуда, – бубнит Евгений. – Конечно, из Америки. И зовут его, конечно, Миссисипи».
«Ну что вы, это Васька, наш приблудный кот, который только и гадит повсюду. – Очаровательная весталка хлопает в ладошки. – Брысь, шкодник, на улицу!»
«Мы тоже пойдем, – прощается юноша. – Спасибо, что разрешили мысленно побывать на той стороне земли, причаститься к великим святыням свободы».
«Мяу».
Время жить в Петербурге
В обшарпанной парадной висят мертвые почтовые ящики, что разоренные ульи. Чернеют в ящиках узкие прорези. Давно не журжат здесь узорчатыми крылышками газеты, давно не благоухают письма счастливыми вестями. Зато время от времени залетают в узкие прорези всякие счета за коммунальную площадь жизни, за сумрачный свет бытия.
«Мерзавцы! – очкообразный нонконформист Эш вынимает из почтового ящика очередную бумажку. – Вот мерзавцы!» На бумажке крупными буквами было начертано: «Время жить в Петербурге». И нарисована была некая схема, которая сопровождалась следующим комментарием:
Комментарий к схеме объезда Санкт-Петербурга
В связи с проведением праздничных юбилейных мероприятий движение автотранспорта по городу ограничено. Объезд Петербурга организован по автодороге А-120 «Магистральная», которая на своем протяжении пересекает автодороги: М-10 «Россия», М-11 «Нарва», М-18 «Кола», М-20 «Псков», а также автодороги А-121 «Санкт-Петербург – 1 мая», А-128 «Санкт-Петербург – Морье», А-129 «Санкт-Петербург – Сортавала» и другие территориальные автодороги Ленинградской области.
Государственная инспекция безопасности дорожного движения
«Вы посмотрите, что эти мерзавцы мне предлагают! – обращается нонконформист Эш к черной штормовке, вошедшей в парадную следом. – Они предлагают мне, коренному петербуржцу, покинуть родину в исторический момент – момент незабываемых торжеств. Когда на родине бедствие – они никуда не разрешают выехать. Когда на родине праздник – они пытаются непременно выпихнуть отсюда. К тому же эти мерзавцы не называют ни одного приличного направления – направляют куда-то на Псков, на Сортавалу, на Колу. Хорошо, что не на Колыму. А главное, что за направление здесь указано – Первое мая? Где это находится? Я знаю только одно Первое мая – безумный час сатанинского разгула и полета на старых метлах. В общем, намек понятен: они посылают меня к черту! К черту на кулички!»
«Какой же марки, извините, ваша колымага, чтобы добраться до куличек? – Черная штормовка неспешно ставит на пол мусорное ведро. – “Тойота”, “Мерседес”, “Крайслер”?»
«Не морочьте мне голову! – нонконформист Эш подпрыгивает от возмущения. – Никакой колымаги у меня нет! И никогда в жизни не было! Я – почетный газовщик Ленинграда, у меня есть грамота имени Ивана Ивановича Газа!»
«Тогда зачем беспокоиться? – Черная штормовка пожимает плечами, подцепляет ведерную дужку и поднимается по вековым ступеням, затоптанным подошвами мира. – Сидите дома, пейте чай, слушайте кукушку».
«Откуда он знает про кукушку?» – холодеет нонконформист Эш. Долгое время он действительно коллекционировал предметы la russe – цветастые гармошки, суровые лапти из лыка, грустные стихи Рубцова. Даже приобрел по случаю часы с кукушкой, которая выскакивала из резных ставней каждые полчаса. И только недавно почуял, что la russe – это дурной вкус, этнография нищих и убогих, не имеющая никакой рыночной будущности. Он оптом продал гармошки, лапти и стихи, и только кукушка продолжала выскакивать из резных ставней и куковать, обещая нонконформисту бессмертие. Наконец на днях он в сердцах расколошматил докучную птицу вместе с дурацким бессмертием. И теперь подумал с содроганием: «Откуда он знает про кукушку? Не иначе – вор и убийца!».