Времени нет
Шрифт:
— Сам-то Тохтамыш, насколько мне известно, склонялся к христианству. В Сарай-Берке мои воины сожгли три православные церкви и один огромный собор.
— Да, в столице Золотой Орды существовала Сарская епархия. От неё шла православная вера из Руси во все земли. Но твои воины повергли всё в прах…
— Война… — устало протянул Тимур, обдумывая следующий ход. — А в какого бога веришь ты, Рамза?
— Я христианин. Православный. Да ты и сам, Великий, собрал под своей рукой не только одних мусульман. Что нам делить? Бог на небесах один. За каким пророком идти — дело каждого.
— Ты прав, к вопросам веры я подхожу нетребовательно. В непростое время мы живём, князь. Религия сейчас распалась на православную, католическую и мусульманскую. Делят власть церковники, будь они неладны! А куда и за кем идти простым воинам? Выходит, что религия разъединяет людей? Хотя знаю, что с латинянского языка это слово можно перевести
— Хотя ислам вышел из славянского православия, соглашусь, что сегодня это сильная самостоятельная религия, — учтиво поклонился князь Рамза и прочёл на память: — «Велик Аллах — царь истинный. Нет божества, кроме Него, Господа трона честного. Не бывают счастливы неверные, ибо их счастье мнимое, лживое…».
— Хвалю! — улыбнулся Тимур. — Вижу, что читал ты, князь, мудрую книгу.
— Да, я читал Коран, и не нашёл в нём ничего противоречащего христианскому учению.
— Это так. Потому и тянутся люди к справедливым словам мудрого пророка Мохаммеда.
— Ещё я знаю, как мудро поступают мусульманские правители, приводя к своей вере иные народы.
— Это ты про наказания?
— Нет, Великий, как раз наоборот, — поклонился Рамза. — Не раз я сталкивался с тем, как человеку и его семье, поменявшим веру своих отцов на ислам, в местной мечети в течение года выплачивались немалые деньги. Бедняки других вероисповеданий массами идут в мечети.
— Что ж, восточная мудрость взяла верх там, куда не успели прийти католики с огнём и мечом! — улыбнулся в рыжую бороду Тимур.
— Согласен. Учение Мохаммеда оказывает огромное влияние на развитие Востока. Коран — великая книга. Да и сама история пророка Мохаммеда похожа на мудрую сказку.
— Как и история Иисуса Христа… Но хватит об этом. Лучше поведай мне, что говорят о Тимуре на Руси?
— Я воин и не прислушиваюсь к базарным разговорам, — смело взглянув повелителю Азии в глаза, ответил Рамза.
— А я и сам могу сказать, — не злобно сверкнул глазами рыжебородый полководец. — Слава Тимура летит далеко впереди его самого. Мне доносят, что везде говорят одно и то же: этот хромоногий степной князь, которому не дают спать подвиги Чингизхана, снискал известность невиданной жестокостью и убийствами, а также башнями из черепов обезглавленных пленников. Из мелкого казацкого военачальника он, женившись на дочери казанского хана и обретя свободу действий и армию, волей Всевышнего превратился во властителя огромной державы, простирающейся от Византии до Индии и от русской реки Итиль до Египта. Но недолго быть империи великой, разграбят её после смерти Тимура его сыновья. Так говорят, князь?
— Твоей жестокостью пугают детей, — не стал ничего отрицать Рамза. — Тимур обожает резать головы и складывать из них башни. В назидание и устрашение… Да, ты прав, Великий, так и говорят, что когда-то никому не известный казачий атаман сегодня стал Великим Железным Тимуром и подчинил себе всю Азию и Индию. Его страшатся и уважают не только на Руси, но и далеко в Европе. И признают первым из полководцев. Построение боевых порядков его армии изучают военачальники многих государств Европы и Азии. Именно поэтому я и пришёл служить тебе, Великий. И знаю, что не только жестокостью прославлен Тамерлан, но и милосердием. Рассказывали мне, что после захвата Сарай-Берке приказал ты взять в плен всех женщин и детей, а остальных, как верующих христиан, так и людей другой веры, сбросить с крепостной стены. Один из священнослужителей, поднявшись на неё, пронзительным голосом стал кричать: «Христос воскресе!»… И тогда велел ты привести этого старика и спросил: «Что это за крик?». Старик ответил: «Настал день страшного судилища, пришёл Антихрист, и Христос воскреснет». Ты прекратил казнь и приказал освободить всех пленных. Там, среди освобождённых, оказались мои жена и сын. И они, слава Богу, теперь живы! И поэтому я пришёл служить тебе, Великий эмир! Должник я твой навеки!
Тимур, задумчиво глядя на русского князя, произнёс:
— А знаешь, откуда берут начало рассказы про пирамиды из человеческих черепов?
— Нет. Но хотел бы услышать.
— Когда я вошёл в Дамаск, пришли ко мне жёны христианских учителей, казнённых по приказу падишаха, и просили защиты со словами: «Теперь ты являешься правителем этой страны и, по воле Бога, спроси с нечестивых! В этом городе все злодеи и мужеложники, особенно же лживы муллы. Вызови их, и мы подтвердим всё сказанное». Удостоверившись в истинности обвинений, я приказал своим воинам положить у моих ног головы всех мусульман города. И их принесли. Голов оказалось семьдесят тысяч. Я и приказал соорудить из них семь башен. Но запретил трогать христиан. Не по вере я сужу о человеке, а по его деяниям!
— Жесток, но справедлив ты, Великий, и поэтому я пришёл служить тебе! — склонил голову Рамза и снова смело взглянул в глаза Тимуру.
— Значит, жесток? — Густые лохматые рыжие брови эмира сошлись у переносицы. — А знают ли на Руси, что пленников Тимур не убивает, а отправляет в Самарканд в помощь мастерам, что трудятся денно и нощно, украшая его новую столицу. Знает ли Русь, как расцвёл Самарканд? Он превратился в неприступную цитадель, обнесённую высокими крепостными стенами, вокруг которых, насколько видит глаз, цветут тенистые сады. Многолюден стал Самарканд и многоязык. Не всем желающим хватает места под крышами, и люди живут прямо в садах под деревьями. Многие мудрецы и посланцы разных государств стремятся попасть в этот город. Правда, столица редко видит своего эмира. Занят Тимур делами государственными: разгромив одного противника, он уже думает о другом. Походы следуют один за другим. Думаешь, легко в мои годы вести такую жизнь? А приходится. Иначе сомнут воинственные соседи. Однажды я дал себе зарок: семь лет не входить в Самарканд — и сдержал слово. Но даже когда пришёл к концу срок обета, не баловал я столицу своим присутствием. Не люблю прятаться за городскими стенами и предпочитаю жить в загородных дворцах, которых у меня построено во множестве среди садов. И ещё я люблю охоту. Считаю, что кроме войны достойны мужчины лишь три занятия: охота, пир и игра в шахматы. Своего четвёртого сына при рождении я нарёк Шахрухом. Знаешь, князь, это такое положение на шахматной доске, когда ведётся одновременное нападение на короля и ладью — «вилка». Нравится мне этот приём. Даже завоёванный мной город Ситон я назвал тем же именем.
— Везде говорят, что Тамерлан — страстный любитель шахмат и весьма сильный игрок. Откуда такая любовь к ним, Великий?
— Люблю их, потому что заставляет думать эта игра. А к шахматам меня ещё в детстве приучили сеиды — потомки пророка Мухаммеда. При дворе же у меня состоит на службе самый великий мастер игры в шахматы на всём Востоке — Алаэддин атТабризи. Его ещё называют Али Шатранджи. Он никогда никому не проигрывал, потому что, как сам утверждает, искусству игры его обучил сам Аллах, явившись к нему во сне. Хотя я думаю, что нельзя зрить Бога-человека. Кривит душой Али. Но Бог ему судья!
— Святые старцы на Руси тоже ведают о том, что не дано простому смертному видеть Бога, — вставил Рамза. — Они говорят с ангелами — посланцами божьими. Сам Бог непостижим для простого смертного.
— Мне не однажды являлись во сне старцы, мудрецы и пророки, указывающие путь на врагов моих, — кивнул головой Тимур. — А один раз приснился очень интересный сон: мала показалась обычная доска из шестидесяти четырех клеток, и тогда я придумал свои шахматы — большие, с доской из ста сорока четырех клеток, с дополнительными фигурами — верблюдом, жирафом, лазутчиком и барабанщиком-трубачом. Когда я проснулся, тотчас же велел изготовить именно такие шахматы. Так мой придворный мастер Алаэддин атТабризи освоил их сразу же. Играл он и на обычной шахматной доске, и на большой, и на нескольких сразу. И ни разу никому не проиграл. Даже мне. Хотя я обычно обыгрываю весь двор. А он у меня побольше, чем какой-нибудь европейский. При нём много образованных людей — цвет мысли и искусства: ученые и писатели, художники, зодчие и музыканты. Потому что моя империя должна служить примером всему цивилизованному миру. Кто-то приходит ко мне сам в поисках лучшей доли, кого-то я привёз из похода, захватив в плен. Если человек представляет собой для меня какую-то ценность, то никогда не пожалеет об этом. Я всегда завидовал белой завистью только тем, кто умеет рисовать, петь и сочинять стихи. Я вот не умею этого делать.