Временщики и фаворитки XVI, XVII и XVIII столетий. Книга I
Шрифт:
Домов было разграблено свыше шестисот; число убитых простиралось до десяти тысяч; женщины, девушки, дети, разумеется, подвергались сначала зверскому насилованию, и их убийству предшествовало осквернение. Трупы в течение нескольких дней свозили возами на берега Сены и сваливали в воду; зарывали в ямы за городом, жгли или бросали на съедение собакам! Королевское повеление об истреблении гугенотов, разосланное по областям Франции, недели за две до Варфоломеевской ночи, к чести человечества еще не повсеместно было исполнено. Губернатор байоннский отвечал отказом, а Монморен /Montmorin/, начальник военного оверньского округа, писал Карлу IX следующее письмо:
«Государь! Я получил приказ, скрепленный печатью вашего величества, об убиении всех протестантов, находящихся в подведомственной мне провинции… Слишком уважаю ваше величество, чтобы не догадаться, что приказ этот — подложный; если же, чего Боже сохрани, он действительно от вас, то опять же уважение к вам запрещает мне повиноваться!»
Супруга Карла IX Елизавета Австрийская
— Да что же государь, супруг мой, не уймет их? Как же он позволяет совершать такие злодейства?!
Несчастная долго не могла поверить, что убийства не только были позволены Карлом IX, но были приказаны им.
Утром 24 августа принц Конде и Генрих, король Наваррский, которым Карл IX грозил смертью, дали ему слово отступиться от кальвинистской ереси; 26 августа в соборе Парижской Богоматери было отслужено благодарственное молебствие, при котором король торжественно хвалился победой, одержанной над гугенотами. Манифестом парламента все убиенные были приговорены к смертной казни… Пример — едва ли не единственный в истории — обратного действия смертного приговора. Убийства, как уже говорили, продолжались; кто из гугенотов мог, тот бежал за границу, но пойманных беглецов и укрывавшихся казнили. Так дворяне рекетмейстер Каван и Брикемо вечером 20 октября были повешены на площади градской ратуши в присутствии Карла, Катерины, принцесс и всего двора при свете факелов вместе с куклой, изображавшей Колиньи. Брикемо было от роду семьдесят пять лет!..
Вся Европа, за исключением России, Испании и Италии, содрогнулась от ужаса и негодования при вести о кровавых событиях в королевстве Французском. Равнодушию предков наших была причина самая уважительная: им нечего было ужасаться на Варфоломеевскую ночь, когда для них самих тогда были Ивановы дни, то есть, говоря яснее, тогда в России свирепствовал Иван Грозный. Испанский король Филипп II возрадовался истреблению гугенотов во Франции, во-первых, как кровопийца, а во-вторых, как завистник внутреннего спокойствия Франции. На организацию Варфоломеевской бойни и вообще на поддержку религиозных междоусобий Филиппом II, по собственному его признанию в его духовной, [40] была в течение шести лет /1566-1572/ потрачена невероятная сумма — шестьсот миллионов червонных. Папа Григорий XIII «возрадовался зело» поражению врагов церкви, Пия V уже не было в живых, Бог не привел его дожить до этой радости. [41] Зато Григорий XIII праздновал великое событие молебствиями, крестными ходами, пальбой с крепости св. Ангела, иллюминацией Рима и, наконец, медалью с надписью: «Избиение гугенотов» /Ugonotarum strages/.
40
Economie royales de Sully, tome II, seconde partie, chapitre 96.
41
Папа Пий V умер за четыре месяца до Варфоломеевской ночи, 19 апреля 1572 года.
Кардинал Лотарингский, бывший тогда при ватиканском дворе, подарил вестнику, прибывшему из Парижа от герцога Омальского, 10 000 золотых экю и задал великолепный пир на весь мир. Скажем в заключение, что изуверы в своем ослеплении были душевно убеждены в том, что резня гугенотов — подвиг, великий и богоугодный. До нас дошли сотни брошюр в стихах и в прозе, оправдывавших, одобрявших злодейства Катерины Медичи и Карла IX… Авторами этих гнусных панегириков были в Риме Камилло Капилупи; во Франции — Жан Монлюк, историограф Франциск Белльфоре, Леже Дюшен, Шантлув, написавший трагедию «Адмирал Колиньи», в которой вывел покойного прямо сообщником «диавола и аггелов его»… Иезуиты вообще явились защитниками преступлений короля и королевы французских. При Людовике XV, в 1758 году, аббат Кавейрак не постыдился написать апологию Варфоломеевской ночи; а в 1819 году какая-то семинарская гадина написала то же самое во французском журнале «Консерватор» /«Le Conservateur»/… Да зачем ходить так далеко: спросите в наше время у любого клерикала, какого он мнения о Варфоломеевской ночи? И можете быть уверены: одобрит и выразит pium desiderium о повторении /repetatur/…
Польское дворянство, имевшее намерение избрать себе в короли Генриха Анжуйского, брата Карла IX, призадумалось, так как палачей на польском троне еще не бывало… Немалых трудов и расходов стоило Катерине Медичи уговорить панов и магнатов не лишать короны ее возлюбленное детище. Генриху Анжуйскому в 1573 году пришлось ехать в Польшу через Палатинат, где нашли себе приют многие гугеноты и, между прочими, родные Колиньи. Электор-палатин, принимая у себя во дворце второго сына Катерины Медичи со всеми подобающими почестями, подвел его к портрету старика, под которым на золотой раме было написано латинское двустишие: «Такова была наружность героя Колиньи, так же славно жившего, как и умершего». [42]
42
Talis erat quendam vurtu Colignius heros, / Quem vera illustrem vitaque morsque facit!
— Знакомо вам это лицо? — спросил электор своего гостя.
— Это покойный адмирал Колиньи, — отвечал смущенный Генрих.
— Да, честный, храбрый, благороднейший Колиньи, истерзанный в Париже извергами! — с жаром подтвердил электор и продолжал с усмешкой. — Я дал у себя приют его друзьям и детям, чтобы и их не загрызли на родине французские псы!
Генрих робко осмотрелся. Его в эту минуту окружили гугеноты, одни с улыбками презрения, другие — с угрожающими взглядами.
Сын Катерины покраснел от стыда; с его подленькой мордочки только осыпались румяна, которыми она была щедро оштукатурена; Генрих побледнел от страха, вообразив, что гугеноты, мстя за Колиньи, не погнушаются выпачкать себе руки его грязной, гнилой кровью…
Но они удовольствовались единственно непонятной Генриху Валуа моральной пощечиной.
О смерти Карла IX, 30 мая 1574 года, существует три сказания. Первое гласит, что он умер подобно своему деду, Франциску I, в чем по многим причинам можно усомниться; второе предание тоже не совсем вероятно, так как в нем заметен элемент фантастический, приплетенный к истине ради нравоучения.
По этому сказанию, на Карла IX каждую ночь нападала изнурительная испарина, мало-помалу перешедшая в кровавый пот, от которого он и скончался, несмотря на все старания докторов. Третье предание, вероятнейшее, приписывает смерть Карла IX грудной болезни, которой он страдал более года. История сохранила подробности агонии короля, доказывающие, что перед смертью, в виду вечности, в сердце его пробудилось что-то похожее на угрызение совести. Он умирал на руках находившейся при нем безотлучно бывшей своей кормилицы /гугенотки/, простой крестьянки, и дня за два до смерти тревожно метался, проклиная тех, которые подстрекнули его на убийства, дико озираясь потухающими взорами… Ему мерещились убитые гугеноты: Колиньи, Ларошфуко, Пардайян и те полунагие беглецы по набережной, в которых он стрелял из окон Лувра… Что толку в подобном бесплодном раскаянии? Оно для Франции было тем бесполезнее, что Катерина Медичи злодействовала после Карла IX еще пятнадцать лет по прежней своей программе, увеличивая длинный список прежних жертв многими новыми, как увидим, переходя теперь к царствованию преемника Карла IX, его брата Генриха III, бежавшего, по приглашению матери, из Польши для занятия французского престола.
ГЕНРИХ III
ГЕНРИХ ПОРУБЛЕННЫЙ /LE BALAFRE/,
ГЕРЦОГ ГИЗ. МАРИЯ КЛЕВСКАЯ,
ПРИНЦЕССА КОНДЕ. КРАСАВЧИКИ
/LES MIGNONS/ [43]
/1584-1589/
За три дня до смерти Карла ГХ, 27 мая 1574 года, в Париже были казнены на Гревской площади граф Аннибал Коконна и Иосиф Бонифаций де Ла Моль, обвиненные и уличенные в исполнении злодейского умысла — порчи короля, посредством восковых куколок, найденных у злодеев при обыске в их квартирах. Порча куколками, в которую тогда повсеместно верили, состояла в том, что из воска вылепляли фигурку, похожую на того человека, которого желали извести. Окрестив ее, как человека, со всеми обрядами, и дав ей имя последнего, куколке с разными заклинаниями пронзали грудь булавкой или, продернув сквозь всю куколку светильню, зажигали ее… Тот, на кого таким образом напускали порчу, сох, увядал, видимо таял, и спасти его не было никакой возможности. Все симптомы болезни умирающего Карла IX подтвердили, что он был испорчен.
43
Не можем прибрать иного слова, равносильного французскому прозвищу этой орды содомитян, камелий в мужском платье, называвшихся также и ландышками /muguets/.
Этой нелепой сказкой Катерина Медичи маскировала истинную причину казни Ла Моля и Коконны, огласка которой могла быть источником новых кровавых столкновений между гугенотами и католиками. Дело было в том, что Генрих Наваррский и принц Конде, насильно удерживаемые при дворе, составили так называемый скоромный заговор /Complot des jours gras/, имевший целью возведение на престол младшего сына Катерины Медичи, Франциска, герцога Алансонского, бывшего тогда королевским наместником. Он обещал предводителям восстания все, что они желали, то есть полную свободу богослужения кальвинистам, уступку им нескольких крепостей, семейству Монморанси — места, занимаемые Гизами. Ла Моль, любимец герцога, фаворит Маргариты Наваррской, и Коконна, возлюбленный Генриетты Клевской, герцогини Неверрской, были в заговоре главными деятелями. Испуганный теми размерами, которые принимал заговор, малодушный Ла Моль довел о нем до сведения Катерины Медичи, чем однако же не спас от плахи ни своей головы, ни головы товарища. Из всех жертв королевы-родительницы эти два искателя приключений всех менее достойны жалости; один, как видим, был доносчиком, трусом, а другой — тот самый граф Коконна, который резал гугенотов в Варфоломеевскую ночь.