Временщики и фаворитки XVI, XVII и XVIII столетий. Книга I
Шрифт:
— Вы приказали Рутвэну придти сюда? — спросила Мария мужа.
— Нет, — отвечал тот, пожимаясь и усаживаясь поглубже в кресло.
Королева приказала лорду выйти вон, но этот палач вместо того бросился на Риццио, который, вскочив со своего места, спрятался за кресла Марии. Рутвэн, опрокинув стол, перегнулся через плечи королевы и ударил итальянца кинжалом; потом, схватив за ворот, поволок его в кабинет, куда прибежали прочие убийцы, сообщники Рутвэна. Одному из них Дернлей подал собственную свою шпагу, и через несколько минут вместо Риццио на полу королевского кабинета лежал труп, покрытый пятьюдесятью шестью ранами… Рутвэн, обрызганный кровью, сверкая глазами, крикнул королеве, что смерть музыканта — мщение ей за ее тиранства и привязанность к католицизму. За убийцами ушел Дернлей, видимо довольный; фрейлины и прислужники разбежались, и всю ночь Мария Стюарт провела скованная ужасом, в креслах, рядом с комнатой, на полу которой лежал изувеченный труп Риццио.
На другой день в Эдинбург вступили отряды мятежников, предводимые Мерреем, и королева с мужем бежала в замок Дунбар, куда последовали за ней преданные ей вельможи. Народ не пристал к мятежникам, как они рассчитывали, несмотря на старание их сообщника Рутвэна. Изъявив покорность королеве, злодеи удалились в Англию, а Мария со всем двором возвратилась в Эдинбург, где 19 июня разрешилась от бремени сыном Иаковом. Страшное впечатление, произведенное на Марию Стюарт видом обнаженных мечей в ночь убиения Риццио, отразилось впоследствии на характере короля Иакова, который, как известно, при виде обнаженного оружия падал в обморок. Бешенству Меррея, графа Лейчестера, и Елизаветы при известии о рождении сына у королевы шотландской, не было границ. В королеве английской, независимо от досады, говорила зависть, свойственная женщине, навеки лишенной отрады быть матерью. [76] «Она — мать, — говорила Елизавета, — а я одинокая, как дерево бесплодное!»
76
Врачи-специалисты объявили Елизавете, что вследствие органического недостатка она никогда не будет иметь детей, и это было главной причиной ее отвращения от супружества.
Обряд крещения принца Иакова в замке Стирлинг был причиной новых столкновений протестантов с католиками. Меррей с шайкой своих разбойников, издеваясь над обрядами католической церкви, объявил, что не намерен присутствовать в языческом храме, как он называл королевскую часовню. Графиня Эрджил, заменявшая Елизавету при воспринятии младенца от купели, была по решению англиканской консистории приговорена к торжественному покаянию… Все эти обиды болезненно отозвались в сердце Марии Стюарт, и, по целым дням заливаясь слезами, она молила Бога о единственной милости — скорейшей смерти. Даже чувства матери, впервые ею испытываемые, не могли утолить скорби несчастной женщины, разочарованной в жизни, в людях, в собственных своих чувствах; она увидела и поняла, что окружена злодеями, предателями и неблагодарными. Тот, от которого она вправе была ожидать слова сочувствия и утешения, Дернлей, уехал к своему отцу, графу Ленноксу, в Глазго, где вскоре по прибытии заболел оспой. Послушная первому побуждению своего доброго сердца, Мария Стюарт решилась было ехать к мужу, но потом, в виду опасности заразы, не лично для себя, но для сына, отказалась от этого намерения и осталась в Эдинбурге. Желая однако же облегчить страдания больного, Мария послала к нему в Глазго докторов и прислужников; первые исправно доносили ей о ходе болезни, за которой она следила с непритворным участием. Когда опасность миновала и Дернлей стал поправляться, Мария, не обращая внимания на лютую зимнюю стужу и глубокие снега, отправилась к мужу верхом, сделав пятьдесят миль по трудным и опасным дорогам. Прибыв в Глазго, она распорядилась приготовлением покойного крытого экипажа для перевозки в Голируд выздоравливавшего мужа, но поместила его не во дворце, а в особом доме, принадлежавшем старшине коллегии Св. Марии, где окружила Дернлея всевозможными удобствами и ежедневно его навещала. Вечером 9 февраля 1567 года она довольно долго беседовала с мужем, была как-то особенно ласкова, внимательна, а при прощании крепко поцеловала и надела ему на палец драгоценный перстень. На просьбу Дернлея посидеть у него еще подолее, Мария отвечала, что спешит во дворец на свадьбу одной из своих фрейлин. Супруги расстались…
Часу во втором ночи, в той части города, где находился дом, в котором помещался Дернлей, раздался оглушительный взрыв, яркое зарево, стремительные клубы дыма и яркого пламени сверкнули на сумрачном небе. Горожане и посланные из дворца поспешили на место катастрофы и нашли груды дымящихся развалин. Жилище супруга королевы было взорвано на воздух; опаленные взрывом трупы Дернлея и верного его слуги были найдены в саду с несомненными признаками удавления. Чьих рук могло быть это кровавое дело? Мария Стюарт обвиняла Меррея, который вместо всякого оправдания бежал во Францию; отец Дернлея, граф Леннокс, Елизавета, а с ними и большинство народа обвиняли Марию! На этот раз все ее поступки, предшествовавшие умерщвлению Дернлея, были действительно двусмысленны и загадочны. Зачем она по прибытии с мужем из Глазго не поместила его во дворце, а в отдельном доме; чему приписать особенную нежность и ласки, высказанные королевой своему мужу за несколько часов до его страшной смерти; с какой целью был ему подарен перстень, если не для того, чтобы по нему узнать труп, даже обезображенный? Наконец, каким родом, под самый тот дом, который Мария наняла для мужа, был подведен подкоп? Вот вопросы, на которые позднейшее потомство ждет и еще может быть будет долго ждать ответов. Не можем не указать еще на одно весьма странное обстоятельство, на исторический факт, через тридцать девять лет /в 1606 году/ занесенный на страницы истории Англии. Говорим о пороховом заговоре против Иакова I, сына Марии Стюарт, которому Кэтсби с сообщниками готовил ту же самую участь, которой подвергся Дернлей. Подражали заговорщики 1606 года убийцам мужа Марии Стюарт, или между ними находился кто-нибудь из прежних заговорщиков?
В последний год супружества Марии Стюарт, ознаменованный домашними несогласиями, изменой и предательством ее мужа, характер королевы шотландской заметно изменился к худшему. Доныне мягкое, незлобливое ее сердце ожесточилось, и Мария Стюарт, конечно, могла решиться на преступление. Однако всматриваясь во все подробности дела, мы видим странную смесь обдуманности закоснелого злодейства с ребяческой не-. опытностью и опрометчивостью. Зачем было Марии Стюарт, если действительно она убийца своего мужа, прибегать к сообществу злодеев, подводить подкопы, чтобы взорвать на воздух вместе с домом трупы удавленных, Дернлея и его слуги? Марии, ежедневно навещавшей мужа, легче чем кому-нибудь другому было возможно умертвить его, не навлекая на себя ни малейшего подозрения, она могла подкупить доктора, навещавшего ее мужа, отравить его или просто уморить не кстати данным лекарством. Она везла Дернлея пятьдесят миль, и во время этого пути, конечно, неоднократно представлялась возможность к умерщвлению, которое самые подозрительные люди могли бы приписать простой случайности… Темное, загадочное дело! Еще один довод в пользу Марии Стюарт. Набожная до крайности, почти до фанатизма, королева шотландская в последнюю минуту жизни, у подножия эшафота, на пороге вечности, торжественно заявила о своей невинности в убиении Дернлея. Оправдываться, конечно, может и закоснелый убийца на суде при допросах, даже на эшафоте; в последнем случае именно в том преступлении, за которое его намереваются казнить. Это оправдание можно назвать последними вспышками угасающей надежды. Но Марию Стюарт казнили не за убиение мужа, и ее оправдания в этом преступлении не спасли бы ее головы. Зачем же Марии Стюарт было бы отягощать душу свою, предаваемую в руки Бога, лишним грехом — ложью?
Оставив сына своего в замке Стирлинг, Мария после убийства Дернлея на время удалилась в Эдинбург и несколько дней провела в отшельническом уединении. Это была ошибка непростительная, на которую злодеи королевы шотландской указывали, как на несомненный знак ее соучастия в преступлении. Мария оплакивала мужа, молилась об успокоении его души, и эти слезы были названы слезами раскаяния, а отчуждение от общества людей — следствиями угрызения совести. Таково, впрочем, неизбежное положение каждого человека, заподозренного в преступлении: если он молчит, судьи говорят, что он не находит даже слов для оправдания; если же обвиняемый кричит и заверяет в своей невинности, те же судьи замечают, что невинность не нуждается в многословии. Из Эдинбурга Мария отправилась в Стирлинг для свидания с сыном, но во время пути на нее напало восемьсот вооруженных всадников, предводимых графом Босфэлом, звероподобным кальвинистом, личным врагом королевы. Захваченная в плен этим разбойником, она была привезена в его замок, где Босфэл предложил ей на выбор смерть или выход за него замуж; это было насилие, облекаемое в законную форму. Не столько страх смерти, сколько мысль о счастии сына побудили Марию отдать свою руку извергу, не без основания подозреваемому в убиении Дернлея, после смерти которого не прошло еще и трех месяцев. Брак Марии был торжеством для Елизаветы и ее министров Эллиса и Сесила! Действительно, им ли бы не торжествовать и не разглашать во все концы Европы, что королева шотландская отдала руку убийце своего мужа! Нужно ли иных доказательств тому, что убийство совершено по ее желанию? Мария Стюарт стала притчей всей Европы; имя ее сделалось синонимом всех возможных бранных эпитетов, и не было государя, который бы произносил это опозоренное имя без негодования. Нашелся ли бы тогда сумасброд на свете, который при виде женщины покоренного города, насилуемой пьяными солдатами, сказал, что она их любит, а между тем Мария Стюарт в объятиях Босфэла была не точно ли такая же несчастная жертва, но что говорили о ней современники, что говорят потомки, что сказал Шиллер в своей бессмертной трагедии! [77] Шотландцы, проклиная королеву, подняли знамя мятежа и осадили Марию и Босфэла в замке Борсвик.
77
В третьем акте трагедии «Мария Стюарт» /выход шестой/ вымышленный герой, страстный Мортимер, открываясь в любви королеве, говорит ей: / Nicht kalter Strenge klagt die Welt dich an; / Dich kann die heisze Liebesbitte riihren, / Du hast den Sanger Rizzio begluckt, / Und jener Bothwell durfte dich entfiihren! / т. е. «свет не укоряет тебя в строгости, и ты способна тронуться мольбами любви! Ты осчастливила певца Риццио, а Босфэл осмелился похитить тебя!.. — «Он был твой тиран /продолжает Мортимер/, и ты трепетала перед ним, потому что ты его любила!»
После отчаянной защиты Босфэл бежал на острова Оркадские, откуда пробрался в Норвегию; королева же, переодетая мальчиком, бежала в Дунбар, где и попала в плен к мятежникам. Меррей для пущего позора пленницы приказал везти ее в Эдинбург с торжеством, вполне достойным гнусного распорядителя. Марию посадили на лошадь, которую вели под уздцы при ругательствах нескольких тысяч народа и звуках музыки; впереди несли штандарт с нарисованными на нем изображениями убитого Дернлея и полуторагодовалого короля Иакова, стоящего на коленях с воздетыми к небу руками, будто взывая об отмщении. Штандарт несли так, чтобы он во все время шествия был перед глазами Марии. Несколько раз она лишалась чувств, отворачивалась, рыдала, умоляла о пощаде; от слез, смешанных с пылью, лицо ее было покрыто грязными пятнами, которые можно было принять за следы от комьев грязи, которые чернь кидала своей королеве вслед. После этого поругания Марию заточили в замок Локлевен, где Меррей отдал ее под надзор своей матери Маргариты, дочери графа Ирскина /Erskine/, бывшей любовницы Иакова I. [78] Эта старая, полоумная мегера, обходясь со своей пленницей как нельзя хуже, называла ее не иначе как незаконной похитительницей престола, в то же время величая себя супругой покойного ее отца, а сына своего, изверга Меррея, законным королем шотландским. Здесь же мятежники подали Марии для подписи два акта, которые она подписала, даже не читая. По первому, она отрекалась от престола в пользу своего сына, малолетнего Иакова VI; по второму, утверждала правителем королевства графа Меррея. Все имущество бывшей королевы было разграблено; драгоценности и столовое серебро были у нее отняты; наконец, католические часовни при дворцах разрушены и осквернены. Королева провела одиннадцать месяцев в темнице, в течение которых Елизавета, чудовище лицемерия, писала ей письма, наполненные утешениями, выражениями соболезнования и приглашениями переселиться к ней в Англию. Освободителем несчастной узницы, к стыду совершеннолетних, явился пятнадцатилетний мальчик Уильям Дуглас. Он похитил Марию из темницы и привез в Гамильтон. Здесь на призыв королевы отозвалось до шести тысяч преданных ей смельчаков, они поклялись отстаивать ее до последней капли крови. Несмотря на единодушие и храбрость, эта горстка воинов принуждена была уступить численности и была рассеяна Мерреем при первой же схватке с его войсками в Лэнгсайде. Лишенная последней опоры, Мария осталась на произвол судьбы, в безотрадном раздумье, куда ей бежать, где искать приюта, где преклонить свою развенчанную голову. Всего прежде она вспомнила о своей милой Франции, но там властвовала ее ненавистница Катерина Медичи и бесхарактерный Карл IX, в северных областях Европы происходили волнения; в Германии Мария не могла рассчитывать ни на радушный прием, ни на содействие… Самыми существенными препятствиями к бегству королевы в чужие края были не столько ограниченные денежные ее средства, сколько отсутствие кораблей в ближайших портах. Находясь в Киркедбрайте, на границах английского королевства, Мария Стюарт на рыбачьей лодке переправилась через Солуэйский залив и 16 мая 1568 года высадилась в Уоркингтоне, в графстве Кумберлэнд. Она надеялась на великодушие Елизаветы, введенная в обман ласковым тоном писем, которыми удостаивала ее королева английская. Мария была встречена во владениях своей соперницы с подобающими почестями, и вслед затем местопребыванием ей назначен был город Карлайл, где к ее жилищу был приставлен вместо почетной стражи сильный караул. Отсюда изгнанница написала королеве английской трогательное письмо, в котором просила ее, как родственницу и добрую соседку, дозволить ей прибыть в Лондон. «Готова увидеть вас, — отвечала ей Елизавета, — но прежде всего вы должны оправдаться во всех возводимых на вас обвинениях!» Через несколько дней после того Марию, пленницу, по королевскому повелению перевезли в замок Болтон. Старый граф Леннокс подал Елизавете прошение о предании Марии Стюарт суду за убийство его сына; Меррей переслал статс-секретарю Сесилу шкатулку с бумагами королевы шотландской и в числе их копии с ее писем к Босфэлу и какие-то неблагопристойные, эротические стихотворения. На основании этих данных следственная комиссия, созванная в Йорке, не только не признала Марию виновной в убийстве мужа, но убедилась, что душой заговора был ее обвинитель Меррей. В этом смысле был составлен доклад Елизавете, которая, досадуя на судей, созвала в Уэстминстере, у себя под боком, новую комиссию, составленную из людей, менее добросовестных и более послушных ее распоряжениям. Меррей подал апелляцию на решение Йоркской комиссии и получил в виде вознаграждения пять тысяч фунтов стерлингов. Королева шотландская, со своей стороны, протестовала против неуважения ее прав и требовала себе депутатов из среды вельмож Шотландии. Дело усложнилось и затянулось. Желая ускорить развязку, Елизавета предложила Марии свое посредничество между ею и инсургентами, с тем чтобы она отреклась от престола. Мария отвечала, что она была и пребудет до последней минуты королевой шотландской. Ее упорство разжигало ярость и бешенство Елизаветы, которая, не довольствуясь душевными страданиями своей жертвы, присоединила к ним мучения физические, из опасения бегства или похищения перевозя Марию Стюарт из одной тюрьмы в другую. В конце года, не взирая на жестокую стужу, Марию перевезли в Тьюттбюри; оттуда в замок Уинкфилд, где ее отдали под надзор лорда Шрьюсбюри /Shrewsbury/ и его жены. Лорду было дано секретное поручение, прикинувшись влюбленным в пленницу, вовлечь ее в интригу, а жене его при удобном случае уличить Марию в распутстве… Кроме того, караульному офицеру Рольстону было повелено целомудренной королевой английской обольстить, если возможно, Марию Стюарт. Не знаем, верить ли безусловно словам бедной пленницы, но именно в это же время Мария послала Елизавете формальную жалобу на леди Шрьюсбюри, покушавшуюся на отравление узницы.
78
Мы не без основания не включили в наш сборник биографию этой фаворитки короля шотландского, по причине незначительности роли, так как Маргарита Ирскин принадлежала к разряду продажных камелий, связь с которыми — мимолетная прихоть. Таковыми у Генриха ГУ были Факнюшь, Ля Гланде и т. п.
Бедственная участь последней обратила на себя внимание человека доброго, благородного, задумавшего освободить Марию; человек этот был старый герцог Норфолк, не видавший ее в глаза, но искренно ей преданный. Наивернейшим путем для спасения Марии, по мнению герцога, могло быть ее замужество с ним и выход дочери его замуж за малолетнего короля Иакова. Это кровосмесительное упрочение династии могло успокоить Шотландию и примирить враждовавших королев. Восхищенный этим планом герцог Норфолк имел неблагоразумие сообщить о нем Меррею, этому холопу, шпиону Елизаветы. Верный себе самому, Меррей немедленно сделал донос, и Норфолк как государственный изменник был заточен в Башню. Этим предательством Меррей сослужил Елизавете свою последнюю службу; через месяц, 23 января 1569 года, в небольшом городке Линлифсгоу /Linlithgow/ он был застрелен Иаковом Гамильтоном Бофсуэлло /Bothwelldugh/ за то, что осмелился обесчестить его жену. Боясь наказания, Гамильтон бежал во Францию, куда прибыл именно во время кровавых распрей католиков и протестантов. Вожаки первой партии, не зная о настоящей причине убийства Меррея и предполагая, что Гамильтоном руководил фанатизм, привлекли его на свою сторону и предложили точно так же умертвить адмирала Колиньи.
— Убью непременно, — отвечал Гамильтон, — если только ваш адмирал осмелится точно так же оскорбить меня, как Меррей!
Елизавета оплакала убиенного своего клеврета и на его место правителем Шотландии назначила графа Леннокса, которого убили в 1571 году при осаде Стирлинга. Два года продолжались кровавые усобицы между приверженцами пленной Марии и ее сына. Беспощадная к первым, Елизавета приговорила к смертной казни герцога Норфолка и графа Норфсомберленда /1572 г./. Третий доброжелатель Марии граф Уэстморлэнд был осужден на изгнание. Пользуясь всеобщим негодованием, возбужденным в Европе Варфоломеевской ночью, Елизавета распустила слух, будто в этих злодействах принимала тайное участие ее пленница, за которою присмотр был усилен. Опять несчастную Марию перевели в новую темницу, замок Шеффилд, где в самом жалком помещении ей дали одну только служанку и тревожили днем и ночью перекличками дозорных. Елизавета потешалась страданиями Марии, она играла ею, как кошка пойманной птичкой. Все старания Фенелона, французского посланника, о смягчении участи пленной королевы остались безуспешными; умилостивить Елизавету было так же трудно, как усовестить разъяренного каннибала. Дочь Генриха VIII и Анны Болейн доказывала всему свету несомненность своего происхождения от этих двух чудовищ и бешенством своим возбудила омерзение даже в Катерине Медичи! Желая погасить в порядочных людях малейшую искру жалости к Марии, королева английская заказывала, печатала и распространяла множество пасквилей и самых гнусных памфлетов насчет своей пленницы. Между продажными борзописцами, не щадившими для ее бесславия ни желчи, ни грязи, особенно отличался наставник юного короля Иакова, некто Бечанан /Buchanan/, когда-то облагодетельствованный Марией Стюарт. Брошюры этого пасквильного автора были отосланы Елизаветой во Францию для надлежащего распространения, но здесь они по повелению Катерины Медичи были сожжены.
Раболепствовавший перед Елизаветой парламент предложил ей применить к Марии Стюарт указ об оскорблении величества /bill of attainder/, но королева английская великодушно отклонила это предложение… Понятен ли читателю иезуитизм этой женщины? Она желала от всей души гибели Марии Стюарт, денно и нощно мечтала о возведении ее на эшафот, но в то же время хотела остаться чистой и незапятнанной в глазах современников и потомства; хотела умертвить королеву шотландскую на законном основании. Отвращая от Марии людей чужих, ей сострадавших, Елизавета, поручив воспитание ее сына лорду Рутвэну, Бечанану и другим им подобным злодеям, сумела внушить Иакову ненависть к матери не менее той, какую питал к королеве шотландской Меррей.